Эстетические заметки о поэзии

   Эстетической  целью  поэзии  как  вида  искусства  является,  как  и  в  любом  другом его  виде,  художественный  (в данном случае художественно-поэтический)  образ.  В  поэзии,  как  и  в  других  искусствах,  важно  то,  КАК  сказано,  а  не  то,  ЧТО  сказано.  То,  что  создает  художественный  образ,  художественное  содержание.  В  это  КАК  входят  2  вещи:  1)  ритм,  музыка  поэзии  и  2)  тропы  –  художественные  средства  литературы:  эпитет,  метафора,  метонимия,  аллегория,  символ  и  т.п.  Первое  –  ритм,  музыку,  акустическую  гармонию  (соразмерность)  –  можно  назвать  первичными  средствами,  т.к.  они  исходят  от  первой  сигнальной  системы  и  действуют  на  нее;  а  вторые  –  вторичными,  т.к.  они  исходят  от  2-ой  сигнальной  системы  и  действуют  на  вторую.   Всё  это, повторим,  составляет  художественное  содержание  поэзии.  Идейное  же  содержание  (мыслительные  идеи)  отделено  от  художественного,  существует  само  по  себе,  хотя  и  выражается  через  него.  Есть  даже  выражение:  анестетический  интерес.  Т.е.  интерес  к  тому,  ЧТО  отображено  в  искусстве,  а  не  к  тому,  КАК  отображено.  Это  выражение  показывает,  что  эстетическая  ценность  любого  произведения  искусства  совершенно  не  зависит  от  его  идейного  содержания.  Отсюда  и  теория  «чистого  искусства»,  которая,  в  общем-то,  в  целом  права.  Мы  сейчас  совсем  не  восхищаемся  мыслительными  идеями  В. Маяковского  -  тем,  О ЧЁМ он  писал,  но  продолжаем  восхищаться  его  талантом,  его  художественными  идеями  –  тем,  как  он  писал  об  этом.
   В понятие «ЧТО отображается» мы включаем не только идейное, но и литературное содержание произведения, т.е. это что состоит из духовной своей части (идеи в событиях) и материальной, предметной (непосредственно события). К самому же понятию  идейного содержания относятся две основные группы идей: идеи нравственные (так называемые «общечеловеческие ценности») и идеи социального прогресса. Нравственные идеи, общечеловеческие ценности изменяться не могут. Но идеи  социального прогресса могут быть преходящими, меняющимися. (Что мы и видим в случае с Маяковским.) Однако эстетическая ценность произведений с преходящими идеями социального прогресса тем не менее сохраняется, не является преходящей. Произведение может устаревать также и целиком в плане литературного содержания, в плане «предметной» своей части. Современному потребителю эстетического продукта не всегда интересно, что было в те времена, из-за этого ему бывает и неинтересно оценивать эстетические достоинства таких произведений. Но сама эстетическая ценность их от этого также не уменьшается.
   Чем  сильнее  и  совершеннее  в  поэзии  соединены  художественное  (музыкально-звуковое  +  художественно-смысловое,  троповое)  и  идейное  (собственно  мыслительное)  начала  и  чем  сильнее  и  совершеннее  в  ней  они  сами  по  себе,  тем  совершенней  поэзия.  А  степень  совершенства  этого  соединения  определяется  развитым  эстетическим  чувством,  а  не  разумом.
   Поэт  Е. Винокуров  говорит:  «Пушкин  и  сейчас  абсолютно  живой  поэт».  Очень  верно.  Однако  причину  этого  Винокуров  видит  почему-то  в  силе  его  мысли:  «Поздние  стихи  Пушкина  –  это  поэзия  могучей  мысли,  а  мысль  –  это  луч,  который  проходит  сквозь  страны  и  века».  Одним  словом,  поэзию  Пушкина  он  ценит  за  силу  мысли,  а  не  за  её  художественные,  эстетические  достоинства.  И  далее:  «Пушкин  истинен,  а  истина  слишком  серьёзная  вещь,  чтобы  быть  старой».  (Правда, тут  не совсем понятно,  что  имеется  в  виду – истинность  художественная  /истинность  как  эстетическая  ценность/  или  мыслительная  /истинность  утверждаемых  идей/.) Если  брать  в  контексте,  то, видимо,  этой  фразой  Винокуров   опять  подчеркивает,  что  гениальность  Пушкина,  на  его  взгляд,  в  силе  мысли  –  мысли,  содержащей  истину,  мысли  как  идеи.  Его интерес   к  Пушкину  –  только  анестетический.
   Жизнь  Пушкина  как  поэта, думается,  не  только  в  силе  его  мышления,  а  прежде  всего  в  эстетических  достоинствах  стиха,  являющихся  гениальными:  именно  благодаря  этому  любая  поэзия  никогда  не  умирает  –  не  благодаря  идейному  содержанию,  а  благодаря  художественному,  т.е.  сплаву  музыкально-звукового и художественно-смыслового  (тропового)  начал  в  ней.  Если  при  этом  ещё  поэзия  поднимается  до  разговора  о  высоких  истинах,  до  высокой  мыслительной  идеи,  то,  безусловно,  цена  такой  поэзии  возрастает,  и  собственно  эстетическая  значимость  её  соединяется  с  идейной,  а  это  увеличивает  общую  её  значимость;  кроме  эстетической,  появляется  еще  этическая,  нравственная или социально-прогрессивная.  А  “живость”,  “неустаревшесть”,  как  поэзии,  так  и  других  видов  искусств,  также  зависит  прежде  всего  от  художественного  содержания,  его  силы.  Произведения  могут  “устаревать”  только  в  анестетическом  отношении – в плане литературного и идейного содержаний (в последнем – только в части преходящих идей социального прогресса, скажем, идей революции и т.п.), и если эти содержания устарели,  то и произведение потеряет актуальность;  а  эстетически,  если  произведения  сильны,  они  всегда  “живые”,  всегда  приносят  наслаждение  зрителю и слушателю своей непреходяще-актуальной  эстетической  ценностью.
   Далеко  не  всегда  предметом  поэзий  Пушкина  являются  значительные  темы, идеи.  Часто  им  бывают  стихи  о  привлекательных  дамах,  эпиграммы  на  современников,  хвалебные  стансы  и  оды  с  воспоминаниями.  Ничего  особенного,  много  просто  личного.  Или, скажем,  вещи  в  других  жанрах.  Например,  “Домик  в  Коломне”.  Эта  поэма  имеет  смысл  только  как  забавная,  развлекательная  история  –  не  более.  С  точки  зрения  заключённых  в  ней  мысли,  идеи,  морального  итога  –  это  вообще  почти пустота, что поэт и сам признаёт:  “…ничего  не  выжмешь  из  рассказа  моего”.  Но  то,  КАК  Пушкин  говорит  о  незначительном  предмете  –  высокопоэтично.  Эстетическая  сторона  его  творчества  составляет  основную  ценность  его  творений,  и  эта  сторона, как сказано,  всегда является главным достоинством,  составляет  главную  ценность  любых  произведений  искусства.
   Вывод. Итак,  причина,  по  которой  мы  признаем  поэзию  с  незначительным  предметом  её  внимания  выдающейся  –  именно  её  ценность эстетическая,  ценность  художественного  содержания.  И  в  веках  произведения  остаются  благодаря  эстетической,  а  не  идейной  ценности.  Много  было  творцов, высказывавших высокие идеи,  говоривших  правильные,  нравственные  вещи,  но  многие  ли  дошли  до  нас  в  качестве  выдающихся  поэтов,  художников?  Даже  в  тех  жанрах,  где  выражение  мыслительной  идеи  является  основной  целью  –  например  нравственных идей  в  басне, – выдающимися  писателями  остались  только  те,  кто  подавал  свои  идеи  через  сильное  художественное  содержание  –  например  Крылов  (собирательные  изобразительные,  аллегорические  образы).  Пейзажные  стихи  Пушкина,  скажем,  вряд  ли  содержат  высокие  идеи (нравственные или социального прогресса),  так  же  как  и  подобные  стихи  А. Фета,  Ф. Тютчева,  но  ведь  это  же  шедевры,  которые  не  умрут  никогда.  Можно  привести  много примеров.
   Когда  Бальзак  говорит  о  “поэзии  слов”  и  “поэзии  идей”,  он  имеет  в  виду  разделение  поэзии  на  эти  2  вида:  поэзию  художественного  содержания  (музыка,  слог  +  тропы,  все  художественные  средства)  и  поэзию  идейного  содержания  (мыслительные  идеи).  Н.В. Гоголь  эти  2  вида  поэзии  называет  так:  “поэзия  мыслей”  и  “поэзия  звуков  или,  лучше  сказать,  поэзия  поэзии”.  Гоголь  как  бы  подчеркивает,  что  поэзия  поэзии,  т.е.  истинная  поэзия,  –  это  “поэзия  звуков”.* 
   И мы подчеркнём, что в самом художественном  содержании  поэзии  музыкальное,  слоговое  начало  важнее,  нежели  троповое,  и  действует  сильнее  второго  на  чувства,  восприятие,  даже  рефлексы.  Это  происходит  потому,  что,  как  было замечено,  язык  музыки  относится  к  1-ой  сигнальной  системе  –  а  значит,  и  действует  непосредственней, –  нежели  литературный  язык,  который  относится  полностью  ко  2-ой  сигнальной  системе и действует  опосредованно.  (Пушкин,  как  раз,  был  мастером  музыкального  начала  в  стихе  не  меньше,  чем  тропового,  хотя  оба у него гениальны.)
   Об  этом  у  А. Фета  есть  очень  верные  слова:  «Поэзия  и  музыка  не  только  родственны,  но  и  неразрывны.  Все  вековечные  поэтические  произведения  –  от  пророков  до  Гете  и  Пушкина  включительно  –  в  сущности,  музыкальные  произведения,  песня.  Гармония  –  также  истина».  Т.е. Фет этим высказыванием не только  относит  первичные  –  музыкальные  –  средства  поэзии  к  художественному  содержанию,  как  оно  и  есть  на  самом  деле,  но и  говорит,  что  эта  его  часть,  как  и  всё  оно,  в  искусстве  является  истиной  наряду  с  содержанием  идейным,  мыслительным,  мыслительными  идеями. Здесь истина понимается широко, как средство для совершенства души и духа, и,  конечно, гармония и красота также являются в этом смысле истиной. Истиной не научной, умственной, а  эстетической, чувственной.
  Трудно  считать  верным  утверждение:  Пушкин  остался  в  истории  только благодаря  своим  идеям,  идейному  содержанию  своих  стихов,  лишь  потому,  что  высказывал  в  стихах  высокие  истины  разума,  делал  ценные  умозаключения, утверждал высокие нравственные принципы и рождал идеи социального прогресса. О тех, кто ценит его только за это, можно сказать, что «слона-то они как раз и не приметили».  Поэзия  Пушкина  –  это  прежде  всего  высочайшая  эстетическая  ценность,  ценность  художественная.



   * Мы видим, что Бальзак все  художественные  средства  относит  к  “словам”,  а  не  к  “идеям”.
……………………………
   Гоголь, правда, не  оговорил,  к  чему  относит  тропы, художественные средства  –  к  «мыслям»  или  к  «звукам».  Наверное,  все-таки  к  мыслям,  но  мыслям  художественным,  а  не  «мыслительным». «Мыслительные» мысли относятся к идейному содержанию, тропы – к художественному. Поэтому  в высказывании Бальзака сущность различия двух видов поэзии выражена лучше. В гоголевском термине «поэзия мыслей» присутствует также в какой-то степени и понятие «художественное содержание», хотя Гоголь, скорее всего, имел в виду только «идейное содержание». В его же термине «поэзия звуков» присутствует лишь одна часть художественного содержания поэзии – музыкальная, «первосигнально-системная», и отсутствует даже намёком другая – троповая, «второсигнально-системная», идущая через сознание, хотя она является неотъемлемой частью любого художественного содержания в литературе. Видимо, для Гоголя троповая часть поэзии менее важна, чем музыкальная, раз он её вообще не отнёс к художественным поэтическим признакам. С другой стороны, вряд ли Гоголь в понятие «мысли» вкладывал только значение «художественные мысли», безразличен к идейному содержанию и считает, что оно вообще не может являться признаком поэтического творчества и никакого отношения к поэзии не имеет. Тогда бы поэзия в его представлении состояла только из художественного содержания – музыки /«звуков»/ + тропов /художественных «мыслей»/.
P.S.  Есть ещё одно определение поэзии - как «мыслящего слога». Тот, кто определил поэзию как «мыслящий слог», имел в виду, конечно, поэзию, которая содержит в себе какие-то мысли-идеи, кроме художественного образа = художественного содержания (чем в поэзии являются музыка слова плюс тропы – художественные средства). Он имел в виду бальзаковскую «поэзию идей» - поэзия для него важна только с содержащимися в ней мыслительными идеями. Однако взгляд на поэзию только как на «мыслящий слог» - также, впрочем, как и на другие виды искусства, скажем, на живопись как на «мыслящий мазок», - не совсем верен. Если говорить о собственно поэзии, то определение её как мыслящего слога верно (является полным) лишь в том случае, если подразумевать под этим также и художественное мышление (так называемые «художественные идеи»), а не мышление чисто «мыслительное», рождающее какие-то философские идеи, умозаключения. Хотя такой термин, как «художественное мышление», строго говоря, не вполне точен. Мышление неприменимо к художественной сфере. Вернее было бы говорить «художественное чувствование». Термин «художественное мышление», не имеющий категориального значения (как определение инструмента художественного исследования), создаёт некоторую путаницу в понятиях. Однако в обиходе эстетических исследований широко применяется в таком же, широком, значении.