ПИР

  I
Жила в Миргороде женщина. Звали ее Любовь.
Воспитывала сына старшего, младших близнецов – сына и дочь.
Были дети большие, а не имели имен.
— Эх, — выдохнула родительница, — всему свое время.
И решила на воскресенье выпечь каравай.
И сказала сыну старшему:
— Принеси из закрома пшеницы, соли, из ключа – воды.
Доставил сын старший первое, другое и третье.
Но, пока нес первое, вложил в рот зерно и проглотил.
Мать видела то и назвала его – Павшее Зерно
И сказала сыну младшему:
— Мели муку, дроби соль, замеси тесто на дрожжах.
Сделал все как надо младший сын.
Повременила мать давать ему имя.
И сказала родительница дочери:
— Пеки каравай.
Принялась печь каравай дочь, а вызвался ей помогать близнец.
И как только от печи отвернулась сестра, близнец
Выхватил горячий кус.
Между тем, все видела мать.
Испробовав сырого хлеба, швырнув его на пол,
Оступился на хлебе же.
И тогда, размазывая по лицу слезы и кровь,
Хныча кинулся к матери в подол.
Та, завидев его расквашенное лицо, расхохохалась
И смахнула подолом слезы и кровь.
И назвала его – Квашня.
— Готово – произнесла дочь.
И тогда взглянула на каравай родительница.
— Воистину святой поспел вовремя – произнесла
Сообща с дочерью вынимая хлеб из жара
И назвала дочь – Тайна или Мистерия.
И тогда Павшее Зерно, взглянув на каравай, произнес…
— Слава тебе, смачный!
Квашня, взглянув, произнес…
— Слава тебе, новый!
Дочь Тайна сказала так…
— Слава тебе, слава!
И сказала мать всем…
— Вкруг хлеба ходите, держа за руки друг друга,
Повторяя…
Слава тебе, Отче!
Слава тебе, смачный!
Слава тебе, новый!
Слава тебе, слава!

В кроне могучего дуба птица защебетала и полетела, рея над полем сжатых полос. Розовыми лучами озарились белые дома Миргорода.
И тут, всякий, воспрянув ото сна, непременно удивился… Как раз посреди города, в пределах площади круглой, возвышался контур горы. И действительно, было удивительно, даже дедам. Но еще более смутил всех бодрствующих аромат, идущий от горы. Что за гора? Еще вчера ее тут не было, а сейчас она наводняет будоражаще духмяными струями площади, улицы, округи… Пахло же от этой горы свежевыпеченным хлебом. Как это? Такой большой! О, этого еще никогда не было на свете – хлеба размерами с гору. И поползли слухи, что выпечен тот колосс в жерле вулкана.
И устремился люд со всего города и окрест дивиться чуду. А во всю ширь хлеба чрева распростерся трапезный стол. Весел же был люд, когда завидел многое, расставленное по столу. Чего здесь только нет! Во-первых борщ полтавский наваристый, пампушки, галушки, ленивые вареники в горячих горшочках, поросята со смачными хвостами их, очень свежее пиво, мед в сотах благоухающий, и вился дым охочих до люльки дедов; один дед приволок мешок тарани и раков до пива, прихватив еще дюжину связок грибов, были и малосольные огурцы к вишневой бражке да к распроклятому самогону, полыхающему голубым языком. И как будто из эфира сонмы колокольчиков враз ударили…

Столица звездного человечества,
В пол-лица глядящаяся в бездну звездного вещества,
В пол-лица – в гущу дел земли,
Бог – нем ли?
А ну запоем на языке Бога…

Рим – четвертый – мир твори.
Над хаосом вздымайся подобием горы.
И – так – осуществляй жизнь Надо Всем.
Итак, Осуществлять жизнь надо всем!

Строить пирамид числом 8.
Мы – семь жрецов, ось мира несем.
Я, черствый хлеб, на камне сидя, ем.

Оцивилизовывать землю, населять ее оазисами, дополняя ее естественную гармонию присутствием своим в качестве сохранителя благ земных… Этот важнейший принцип практически составлял для древних арийцев предмет культа. Следы первого прообраза парка мы обнаруживаем в Англии, Шотландии, Ирландии, Исландии.
Сакральный парк, посаженный предком (чаще в форме круга с иногда расходящимися лучами-радиусами в знак посвящения солнцу) вызывал священный трепет у потомков. В Шотландии (земля Скота, свои обычаи вынесшая через Карпаты из верховьев Памира) до сих пор человеческое вмешательство не нарушило природной гармонии. Взять, скажем, живописные изгороди, лентами вьющиеся по горам стены из камней. В силу сохранения из рода в род изустно передавшихся правил этического порядка Аристократия продолжала оцивилизовывать пространства своих стран (взращивали дубовые и березовые рощи, создавали оранжереи, расчищали озера и реки, возводили мосты). Ныне усилиями «прогрессистов» во многих странах нарушены, подчас сметены, эти ландшафты – своего рода книги истории духовного опыта предков – не абстрактного теоретизирования современных ученых – а живого человеческого.

Весел же был люд, когда завидел многое расставленное по столу.
Чего здесь только нет…
Такого обилия не видывал Миргород даже на Сорочинской ярмарке!

И звенит Вера во весь Млечный путь:

С тех пор как отвоевано право жить без смерти,
Планируем – не поверите – на миллион лет.
Нет. На два миллиона лет!

Гражданин, в квартирке-клетке с телевизором шутки плохи.
Растут детки – лодыри и олухи.
Не держись за юбку жены – женам такие мужья не нужны.

Следи, чтоб был воротничок — свеж и не лоснились брюки,
Чтоб от глупой еды не отвисало брюхо.
Не хлещи водку, не пузырься пивом – не заглядывай на дно стакана.
От этого голова кивом, очи как у истукана.

Гражданин, не разменивайся в любви.
Похоть усилием воли губи – буди в теле радость и мощь.
Олимпийские боги в помощь!

Пили-ели громадяне, да мотали на ус речь Веры. А там и сон смежил веки; разбрелись в ночь по домам; редкий кто во хмелю оставался валять дурака под столом.
Вся страна прослышала о пире великом.
И на второй день восхотела побывать на пире том. Как только зарозовело утро, увлекаемая речью вся страна устремилась на пиршество.

Наша миссия – осуществлять жизнь во Всем.
Сегодня марсово зерно мелем, завтра – лунную уху сосем.
Смело лазать по ветвям мирового древа!
И совсем не страшась Бога розового зева,
Лепетать на языках светил…

Подивилась Прамать-земля неслыханному. И на третий день восхотела продолжить пиршество. И еще одно невероятное чудо показалось в Миргороде. Все славные громадяне собирались дивиться ему: вдруг стало видимо далеко во все концы света. Бывалые люди узнали неподвижные Саргасовы воды. Сквозь желтые вихри Каракумов блистали хлеставшие с вершин реки Тибета. И достигал глаз Огненной земли, огибая всю сферу земную. И что стало твориться… В разных концах города фонтанами били ключи новые на глазах выраставшие из луж в озерца, в которых плескались вьюны, вуалехвосты и рыба-таран, со дна подымались стебли лотоса, меж которых сновали тихо раки… Слетались птицы, трубили слоны в золотых мантиях, пантера зевала, три художника рисовали портреты и дарили. Да свистели грифелями так славно, что сам…Николай Васильевич, на высоких каблуках, в шинели до пят, перепрыгивая лужи, торопился запечатлеть портрет бессмертной души. По самые верхушки храмов и тополей город засыпан был кокосовыми и ананасовыми горами – от пестроты гостинцев и гостей каруселью вращалась голова. И пир продолжался тысячекратный…
Гражданин, взращивай в теле бессмертное вещество.
День ото дня убывай смертное естество.
Если режим-диету блюстишь,
В прошлое путешествуй и  Атлантиды увидишь!

Гражданин, взращивай во Млечном Пути капусту и горох!
Ковчег семь миров тянет груз сладкий, сена ворох.
Почта ангелов – без перебоя
С поправкою на время любое.

Труженик звездного моря, глянь – проплывает эта,
Глаза слепящая планета – бери ядреную на абордаж.
Будешь купаться в океане света.
Если планетку поить молоком – станет
Как Солнце велико.

Граждане, не смешите звезды – не делайте войн.
Слушать устали уши их вой.
Губа Луны не дура; кушает души убитых досыта,
А остальные – без дела
Слоняются в пространстве без предела…

 II. Апофеозы
Дед, который с мешком раков явился, пустился плясать гопака; Квашня, хромой из-за битв с проклятыми черными дырами, принялся вослед деду выкидывать коленца такие, которых свет не видывал. Да вдруг брызнули слезы из дедовых очей; заслоняясь рукою со стыда, глядел затуманенным взором и пел, правда, из-за отсутствия зубов слов разобрать нельзя было; из горла доносилось лишь певучее клокотанье и свист. И Квашня разрыдался отчего-то…

Ее тело обнажено и священно!
Но сейчас нимфу одевают волны
И легкий ветерок целует в уста.
И когда выходит на берег
Слепящие капли купели
Изысканное украшение юной.
Грянул гром – шарахается как лань…
Молния – зияющая трещина вышины.
Молния – мгновенный отпечаток
Страсти бога!

Отныне в единый узел завязал Миргород дороги мира, силою события скрепив. И такое мирян охватило волнение, что никому не хотелось расставаться. Между тем иссяк прощальный луч заката; потухли оранжевые блики в очах и водах реки. И вдруг разразился гром, а за ним – ливень. Дома всех вместить не могли и прятались кто куда. Множество же сокрыла дубрава. Метались молнии исступленно белым светом, нахлынывали потоки с туч, и люди в пурпурных, блестящих своих одеждах промокли до нитки. Внезапно ливень прекратился… Все увидели по сжатому полю бредущую златокудрую деву в простом льняном одеянье, в левой руке несущую яблоко, правую ж – на груди – на сердце держа. И тогда, нагие, побросав мокрые свои одежды, миряне сбились в громаду, возглашая:
— Божественная Вера пришла!
И открылось за нею ясное небо звезд. Все увидели явственно справа за девою выступающего величаво Юпитера со свитою спутников, слева – Венеру. И луч тысячекрат целящей силы, посланный Юпитером, осиял их чела.
— Божественная Вера пришла!
И луч Венеры нежный, но могучий, наполнил сердца их.
— Божественная Вера пришла!

Осиянные двойным светом юноши и девушки уже протянули руки друг другу, но расступилась громада, давая путь мирянину меж всех выдающемуся высоким ростом да шириною плеч, да еще прихрамывающему на одну ногу. И послышалось:
— Кто это?
— Это ж наш Квашня: тот, что с нами за одним столом сидел и, не сказать много пил, но завсегда был запевалой, а вытанцовывал как! Многим полюбился сей, сказывают – инопланетянин…

Сошлись брат и сестра торжествуя. И увидели все как с плеча его плащ взметнулся, взвился, и ничего не стало видно за ним… в молчанье всех руки сомкнулись. В неведенье многим стало как-то не по себе. И тут миряне воскликнули:
— О, свечение!
В нарастающем вращении своем двух обнявшихся охватил ореол. За какой-то миг на сжатом поле не было ни брата, ни сестры. И никто не удивился тому, что Вера и Квашня превратились в луч информации…
 
Когда подошли к месту их встречи и слепящего исчезновения, то обнаружили на скрещении притоптанных соломинок наливное с розовым боком яблоко . И только протянула руку до него некая сладкоежка – тотчас отдернула… из яблока показался росток; на глазах потянулся в ствол с так и брызнувшими от него ветвями с клейкими почками и уже казавшимися из них расправляющимися листочками. Вся яблоня покрылась белым цветом распространяя аромат на обступивших ее – завороженных! Все так же – на глазах – деревце крепло и зрели плоды. И ветви нагибались под тяжестью ядреных плодов. Оцепенение явило торжество…

Э – э – эх, что яблонька густа,
Целуй, целуй, да ты целуй,
Девонька, в уста!

Что касается стариков – они не узнавали свои когда-то дряхлые тела: возвращалась утраченная зоркость, обострялся слух, в восхищении они напрягали омолодившиеся тела. О, что это за чудесные были три дня! Длились бы они вечно – так желал каждый. И украсили чела многих венцы листьев дубовых; кто хотел – облачился, кто хотел – оставался нагим, ибо в равенстве прекрасных тел не было тщеславия и стыда.
Стали миряне водить хоровод вкруг дерева и петь; малый круг обступил больший, и еще больший – и так – без конца, и уже вращающиеся хоры охватили все поле так, что, казалось, ангелы пели вместе с нами. Между тем, звезды померкли на небе, и уже ничего не стало видно и слышно.
На утро четвертого дня в самом городе следов грандиозного события не было никаких. Только многие хвалились друг другу странным видением. И разделились на две половины: одни доказывали – то была явь, а другие – то сон…

Под широкою кроной возляжем.
На ложе пышной травы.
Над листвой онемевшей
Воспоет соловей.
Ароматною влагою здешней
Уста твои исполнены.
Облака, тучнея от зноя,
Целуют устье реки.
О, ломкие стебли сухие
Запутались в жаре волос.
И всю тяжесть планеты
Вобрал торс золоченый.
Из стогов раздается уж
Стрекот цикады
И кукушки немолчное эхо вдали.
                1983