6

Как родители любят своих детей? Безусловно. Абсолютно. Самоотверженно. Истинно. Материнская любовь подкрепляется бесконечной верой и терпением. Отцовская любовь, порой строгая и бескомпромиссная, если питается желанием воспитать достойного человека, учит твердости в решениях и стойкости духа. Она столь же безусловна и самоотверженна, как и трепетное чувство матери – женщины,  подарившей жизнь самому близкому существу на свете.
Такое же чувство наполняет сердце стареющего художника. Каждым шагом, каждым словом Бутона движет любовь к Росперу. У мальчишки был сложный характер, художник заметил это сразу. Но всякий раз, когда между учителем и учеником разгорался конфликт, Шарль-Мари Бутон делал шаг вперед, гасил обжигающее пламя упрямства и вытаскивал Жана из эмоционального плена.
День спустя воспоминание о произошедшей ссоре всё ещё наполняло воздух неприятной горечью. Жан провел в комнате прошлую ночь и всё время до полудня. А Шарль-Мари Бутон наутро вновь принялся за работу, надеясь отвлечься от терзающих мыслей, но залитый черной краской холст и злые отблески в глазах юноши мешали сосредоточиться. Эти образы наполняло знакомое Бутону чувство досады – неизменный оттенок в грустной радуге конфликтов.
Всё это напоминало театральную постановку: выступая, актеры каждый раз повторяют одни и те же реплики, одни и те же жесты, передают одни и те же эмоции. И согласно тексту пьесы первая реплика всегда за учителем. Вот сейчас Шарль-Мари Бутон зайдет в комнату юноши, начнет разговор. Сначала фразы будут казаться будничными, подобными тем, что драматург использует для оживления отдельных сцен. Затем художник вернется к вчерашнему дню, попытается выяснить у Роспера, что произошло. И дальше…
Разве что-то изменится? Через неделю или десять дней всё может повториться, подчиняясь досадной закономерности, которую Бутон не в силах разрушить.  Но в любви вера освещает эти мрачные предсказания, вырывая финальные страницы из книги с надоевшей пьесой.
Бутон направился в комнату Роспера. В ней царил дневной свет: юноша распахнул портьеры, чтобы начать работу. Жан стоял возле мольберта и размешивал краски мастихином. Злополучный холст исчез, на его месте появился новый, только что загрунтованный.
Роспер как будто не заметил появления учителя.
- Доброе утро, Жан! – произнес Бутон и попытался подтвердить собственные слова улыбкой.
- Доброе утро, учитель, - не оборачиваясь, отвечал юноша. Он делал вид, что захвачен работой.
Жан – плохой актер, он вновь переигрывает в своей детской упрямой надменности. Бутон зачеркнул эти строчки. Сцену нужно переписать: реплики приелись до скрежета в зубах.
- Ты вернулся к работе! Это замечательно, - сказал Шарль-Мари Бутон.
- Да, да, я хочу написать другой этюд.
- Другой этюд? Ты придумал иной сюжет? – художник попытался привлечь юношу своим интересом.
- Да, учитель, - короткая фраза кинжалом рассекла воздух. Роспер так и не обернулся.
- Жан, обернись, пожалуйста! Я хочу видеть твое лицо, когда говорю с тобой.
Роспер отложил кисти и выполнил просьбу учителя. Жан смотрел на него как сквозь стекло – прозрачное, но непробиваемое. Шарль-Мари Бутон заметил эту неощутимую стену, испещренную трещинами от предыдущих попыток пробить её.
- Так что же ты пишешь?
- Картину. Свою собственную.
- Ты же сказал, это всего лишь этюд.
- Нет, учитель, я больше не хочу выполнять Ваши задания. Теперь я чувствую, что способен создать настоящее произведение.
Бутона охватил непонятный страх: подкравшись сзади, он рассыпался мурашками по спине. Стена между учителем и учеником превращалась в неприступную крепость из хрустального льда, а каждое слово, доносившееся с высокой башни, отдавало эхом пренебрежения к пожилому художнику.
- Значит, ты не собираешься выполнять то задание, что я дал тебе? – переспросил Шарль-Мари Бутон.
- Нет, - твердо ответил Роспер.
Безудержная смелость этого самовлюбленного мальчишки раздражала Бутона. Пьеса приняла неожиданный поворот. Похоже, Роспер решил написать её самостоятельно. Вот оно, собственное произведение!
- В чем дело, Жан? Что с тобой произошло? – задавая эти вопросы, Бутон уже не надеялся получить объяснений.
- Я осознал, чего я хочу. Мне нужно другое искусство, а не ваши наущения об идеальном. Вы не знаете, каков мир на самом деле! А я – знаю, и поэтому буду показывать его таким, каков он есть. Если Вы не согласны, я не стану больше переубеждать.
- Жан, прекрати! – прервал его Бутон. – Ты говоришь так, словно я – твой враг, противник.
- Вы не позволяли мне писать так, как хотелось мне! Я всё время делал лишь то, чего Вы требовали от меня! – Роспер возбужденно зашагал по комнате. – Всюду рамки и правила, от которых нельзя и на шаг отступить. Каждый день я просыпался и думал, как же мне объяснить Вам, что не хочу больше знать о канонах Античности, об абсолютно бесполезных идеях, которые внушили Вам наставники. И каждый день я знал, что мне придется выслушивать сухие объяснения, а затем изучать «полотна, исполненные гармонией»… 
В них же нет жизни, в Ваших картинах! Просто потому, что Вы и не видели настоящей жизни! И Вы не можете мне ничего показать! Не можете ничему научить!
Художник в оцепенении взглянул на юношу. Последние слова скользнули крохотной искоркой по бикфордову шнуру. Но взрыва никто не услышал. Бутон лишь выдавил:
- Пошел вон… с моих глаз…
Роспер только этого и ждал. Он отбросил в сторону палитру и уверенным шагом направился к двери. Последний раз надменно взглянув на потрясенного учителя, он молнией метнулся из комнаты, оделся и ушел.
Он всё решил ещё несколько дней назад. Он больше не будет терпеть нравоучения стареющего художника. Он больше не намерен сдерживать собственные эмоции, собственные стремления и желания. Он впервые произнесет те слова, что несколько месяцев обжигали губы в попытке вырваться. И как только осознание скует ошеломленного Бутона, Роспер сможет уйти. Бутон сам позволит ему уйти, хлопнув дверью в последнем порыве безудержного ветра. Занавес.
Художник остался в комнате. Его взгляд отчаянно метался с одного предмета на другой в надежде задержаться, занять внимание чем-то другим, а не ядовитыми и хлесткими словами юноши, гудящими над головой. Он заметил черное пятно. Вот здесь, у спинки кровати прислонился холст. Бутон в непонятном порыве бросился к нему, схватил и в ту секунду бросил вслед ушедшему автору.
- Негодяй!
Мысли закрутились безумным клубком.
«Вы не могли меня ничему научить!». Разве это так? Бутон хотел научить Роспера всему, что умел сам, в надежде на его талант и способность превзойти наставника. И поэтому он день за днем, по крупицам передавал свои знания, свой опыт. А дальше Роспер уже сам должен был выбрать, как использовать полученное.
«Вы не знаете жизни!». Гадкий мальчишка, он провел год в приюте и уже считает себя познавшим все трудности и испытания? А ведь это Бутон привел его в свой дом, принял как родного.
Придавленный каменной плитой, Бутон опустился на пол.
Если бы он не промолчал, если бы нашел в себе силы ответить на слова Роспера… Быть может, что-то изменилось? Жан бы опомнился, разрушил стену надменного пренебрежения и даже не подумал уходить. Но нет, Шарль-Мари Бутон не смог этого сделать, и теперь спасительные слова останутся в его мыслях. Останутся невысказанными, неуслышанными  и оттого бесполезными.
Из соседней комнаты долетело эхо бесчувственного гонга, отмерившего час пополудни. Он словно разогнал облако горького сожаления, отравляющего Бутона. Художник медленно поднялся и направился к своему холсту. Никто не видел его слабости. Твердой рукой он взял в руки кисть.