7

Жан-Батист Дюма уже двадцать минут отвечал на вопросы студентов, собравшихся в одной из самых просторных аудиторий Политехнической школы. Его доклад о новом способе определения плотности паров уже привлек внимание профессуры в  Сорбонне, но внимание «иксов» (так называли студентов-политехников) молодому ученому казалось не менее приятным.
- Скажите, профессор, вы обращались к опыту других ученых при разработке вашего метода?
- Некоторые идеи я подчерпнул из работ Авогадро. Не знаю, слышали ли вы это имя… В своих работах он описывает подобные опыты. Ещё вопросы?
Студенты, похоже, удовлетворили своё любопытство. Деликатно выдержав паузу, Дюма улыбнулся и произнес:
- Благодарю за внимание.
Дюма покинул аудиторию по приятный его слуху грохот: в знак восхищения студенты несколько секунд стучали кулаками по столу.
У входа в лабораторию ученого ожидал его ассистент.
- У Вас посетительница, мэтр. Мадам Дагер.
Увидев в дверях женщину, молодой ученый чуть растерялся. Жан-Батист Дюма, столь уверенно и свободно чувствующий себя в лаборатории, ещё не овладел искусством оратора. Публика пробуждала в нем скованность. Он только что покинул лекционный зал, где провел два часа под пристальным вниманием сотни пар глаз, а сейчас встретил взгляд, заряженный отчаянной надеждой, стремлением найти выход из какого-то капкана. После напряженной работы эта неожиданная встреча сбила его с толку.
Но даже в такой момент наружность Дюма подчеркивала те достоинства молодого химика, что заставили говорить о нем в коридорах Сорбонны и Политехнической школы: безупречный сюртук, аккуратный пробор темных волос, осанка словно выделяли сосредоточенность, целеустремленность, педантичность. Только удивительно добрые и светлые глаза блистали в диссонансе с, казалось бы, напускной невозмутимостью. В них золотился талант.
Неуверенно улыбнувшись, Дюма поприветствовал мадам Дагер. Она наскоро ответила и перешла к цели своего визита:
- Я пришла к Вам как к ученому, мсье Дюма. Дело в том… это касается моего мужа… - подбирала она слова.
Посетительница не стеснялась выражать эмоции перед человеком, младше её едва ли не на десять лет: настолько она была взволнована. Эхо её беспокойного голоса отразилось недоумением в вопросе Дюма:
- Мсье Дагер просил Вас прийти ко мне?
- Нет, нет. Он не знает о том, что я здесь. И не должен знать.
- Не понимаю, мадам. Прошу Вас, сядьте и расскажите обо всем по порядку.
- Благодарю, - со вздохом ответила супруга Луи Дагера.
Мадам Дагер не выделялась внешней красотой. Преданность, терпение и привязанность к семейному очагу - вот что делало ей честь. Хотя  мужа она любила по-своему. В семье владельца Диорамы не было детей, и Луиза Джеорждина Дагер (из английской фамилии Эрроу-Смит) бессознательно обращала все нерастраченные материнские чувства на супруга, окружая его заботой и всесторонней опекой. Её интересовало всё, что происходило в жизни Дагера: от мимолетных встреч до самых грандиозных планов.
- В последнее время состояние господина Дагера очень беспокоит меня. Мой муж – художник, мсье Дюма… - начала посетительница. – Всю свою сознательную жизнь он занимался живописью. Несомненно, Вы видели его полотна в Диораме. Но вот уже несколько месяцев (если не сказать – полгода) мсье Дагер увлечен какой-то совершенно непонятной мне идеей. Он постоянно говорит о химических экспериментах, о свойствах света, на целый день запирается в мастерской, которая теперь напоминает вашу лабораторию, профессор. Да, и беспрестанно упоминает какого-то изобретателя то ли из Фонтенбло, то ли из Орлеана.
Но самое главное: он совершенно забросил кисти, захваченной этой навязчивой идеей – закрепить изображение с помощью света. Он твердит, что это нужно для Диорамы. И всё же порой мне в голову приходят далеко не приятные мысли. Он чрезвычайно возбужден и никак не отвечает на мое беспокойство.
Вы – ученый, мсье Дюма, и хороший друг моего мужа. Я надеюсь на Ваш пытливый ум. Прошу Вас, дайте мне четкий ответ: возможно ли добиться того, к чему стремится мсье Дагер?
Жан-Батист Дюма с улыбкой слушал госпожу Дагер. Едва она упомянула о химических экспериментах, недоумение испарилось и за несколько секунд унеслось подобно летучему газу. 
- Мадам Дагер, я готов дать Вам объяснение. Ваш муж действительно занимается наукой, причем наукой экспериментальной. И это чрезвычайно смело с его стороны, мадам. Это достойно восхищения, не побоюсь этого слова.
- Но он же теряет себя, мсье Дюма! Забывает о своем истинном таланте – таланте художника!
Ученый улыбнулся. Мадам Дагер  встретилась с ним взглядом, и ей показалось, что светлые глаза Дюма вдруг блеснули с легкой укоризной.
- Его истинный талант – целеустремленность.  Только потеряв эту способность, человек перестает быть собой. Позвольте мне рассказать Вам о последней встрече с мсье Дагером. Думаю, то, что я расскажу, успокоит Вас.
- Да, да, хорошо…
- Это произошло в ресторане «Гран Вефур», что в Пале-Рояль. Думаю, Вы знаете, что это за место…
Один из самых роскошных ресторанов Парижа, расположенный в кольце торговых и развлекательных заведений вокруг бывшей королевской резиденции, с момента своего открытия стал чуть ли не алтарем языческого культа Состоятельности. Сам факт посещения «Гран Вефур» мог стать предметом гордости какого-нибудь приверженца этой неугасающей религии.
Когда Дюма добился признания в научных кругах, Луи Дагер одним из первых поздравил молодого химика. Приехав в лабораторию и окутав ученого по-настоящему искренними словами восхищения, владелец Диорамы вдруг упомянул о ресторане в Пале-Рояль. Жан-Батист Дюма не бывал там, но отголоски славы об этом заведении, подобно эху звенящих в обители роскоши бокалов, доносились и до него. Конечно, ученый не был аскетом, не проводил дни и ночи в своей лаборатории, ведь молодость безбожно тратить лишь на науку, и всё же предложение Дагера посетить «Гран Вефур»  он воспринял с некоторой холодностью.
- Вы должны прикоснуться к настоящей роскоши, Дюма! – восклицал Дагер, распаленный непонятным азартом, что так и горел в его глазах. – В конце концов, разве Вы не заслужили такого праздника?
Пока Дагер описывал все диковинки ресторана, ученый на какую-то долю секунды представил себя новым сияющим экспонатом, выставленным для всеобщего обозрения посреди роскошного зала, расстрелянным любопытными взорами посетителей.
Видение в ту же секунду было разорвано словом Дагера:
- Соглашайтесь!
Дюма уважал Дагера, и это чувство не позволило ему долго сопротивляться горячему желанию владельца Диорамы.
На следующий день они оказались в Пале-Рояль. Ничем не примечательная табличка обозначала вход в ресторан «Гран-Вефур». За дверьми Дюма ожидал другой мир. В первые секунды он не мог понять, что ослепляет его сильнее: огни сотен свечей в позолоченных канделябрах, блики света в огромных зеркалах или белоснежность начищенных скатертей. Ресторан был разделен на два сообщающихся зала. Слева и справа от прохода пристально и упорно смотрели на своих близнецов на противоположной стене два огромных зеркала. Благодаря такому расположению получался простой, но знаменательный оптический эффект: в каждом из мерцающих полотен тянулась вдаль бесконечная галерея. Интерьер наполнялся иллюзорной просторностью.
Когда едва слышно захлопнулась дверь, некоторые из посетителей отвлеклись от своих приборов и тарелок в естественном желании разглядеть новых гостей. Секундный страх Дюма не воплотился в жизнь: лишь несколько взглядов задержалось на совершенно незнакомом человеке, ведомым Дагером, несомненно, заработавшем себе известность в таких заведениях.
Двое проследовали к указанному швейцаром столу под размеренный звон приборов и негромкое гудение голосов – привычные звуки, подобные тиканью часов и шипению парового двигателя. Здесь жизнь говорила особенно.
Дагер протянул ученому меню, тот просмотрел его мельком, а затем попросил художника заказать что-нибудь по своему вкусу.
- Что ж, пока мы ждем, я бы хотел поговорить с Вами. Вы ученый, и я думаю, что сможете помочь мне.
- Вы хотите говорить об этом здесь?
- Ресторан – это последнее место на Земле, где люди слушают. Им интересно то, что пышет жаром в тарелках… И разве что собеседник, сидящий напротив.
Дюма с пониманием улыбнулся. Да, он не ошибся в своих предположениях: Дагер не раз бывал здесь.
Речь зашла о гелиографии. Светочувствительные вещества, конечно, не были объектом научных интересов Жана-Батиста Дюма, но он поделился с Дагером всеми знаниями, какими обладал.
Когда подали вино, и Дагер, и Дюма одарили вежливыми «Спасибо» официанта. Когда он отошел, возникла пауза: каждый оценил интересный вкусовой букет напитка. В эти секунды среди мерного гудения четко выделилось два голоса. За столом позади Жана-Батиста Дюма сидели два господина и дама чуть старше тридцати. Она не вмешивалась в разговор и лишь кивала в знак согласия. Видимо, увлеченность обсуждением не позволяла различить эти голоса раньше, между тем как мужчины говорили без стеснения.
- Я побывал недавно в улице Самсон, в этом аттракционе – Диораме. Странное зрелище, хочу заметить. Нет, исполнение картин заслуживает похвалы, но их безжизненность меня пугает! Их автор делает героями не человека, а камень. И даже в этих сельских пейзажах чувствуется какая-то пустота… Застывшие фигурки, которые я едва различал, кажутся смешными.
- Пикпюс, не рассказывайте мне об этом аттракционе, я предпочитаю театр. И знаю мсье Дагера по его работе на подмостках. Что касается нынешнего его занятия: Дагер как раскрашивал театральные задники, так и продолжает это делать. Разница лишь в том, что в театре за те же деньги я получал ещё и спектакль, а в Диораме – только декорации, которые меняются раз в сезон. Однообразно.
Дюма поймал взгляд владельца Диорамы. Рассмотрев в глазах ученого негодование, Дагер просто улыбнулся.
- Чему Вы удивляетесь, Дюма?
- Но они же делают это специально, - прошептал он. – Они же видели, как мы вошли! Это возмутительно.
Дагер вновь улыбнулся.
- Это действует отрезвляюще, дорогой Дюма. Вы думаете, я впервые слышу такие слова? Вовсе нет. Всякий раз, стоит мне прийти сюда, кто-нибудь да упомянет мою Диораму. Я даже люблю появляться здесь.
- Любите?
- Эти слова не дают забыть о том, что за публика приходит в Диораму. И отвлекают меня от звезд признания. Благодаря этим людям, - он едва заметно указал на сидевших за соседним столом мужчин, - я всё ещё тружусь, не уповая на прошлые заслуги.
Хладнокровие по отношению к бесцеремонному поведению посетителей ресторана «Гран Вефур» и одновременно улыбка, с которой Дагер обращался к ученому, будто показали всё в истинном свете. Скрывавшаяся за напускным азартом цель посещения этой обители роскоши, избранная Дагером, открылась Дюма. Он не зря привел ученого, едва-едва познавшего успех, в логово льва.
- И к тому же, - прервал размышления Жана-Батиста Дюма владелец Диорамы, - за признанием всегда следуют капризы зрителя.
Ученый не стал пересказывать мадам Дагер этот разговор в подробностях, а лишь остановился на рассуждениях её супруга о гелиографии и повторил собственные слова о том, насколько вероятен успех в стремлениях художника.
Женщина, казалось, изменила свое отношение к ситуации.
- Значит, Вы поддерживаете моего мужа в его начинании?
- Да, мадам, - отвечал Жан-Батист Дюма. – Наука не отрицает возможности закрепить изображение, полученное при помощи света.
- Именно это я и хотела услышать, мсье Дюма. Вы не представляете, какие ужасные мысли приходили мне в голову.
Дюма сделал предупредительный жест рукой.
- Не стоит, мадам, повторять их сейчас.
- Да, да, конечно. Сейчас мне они кажутся глупыми. Благодарю Вас бесконечно, мсье Дюма.
Последовала церемония прощания, и мадам Дагер удалилась. Прежде чем вернуться к работе, Дюма про себя произнес ту самую мысль, что терзала эту недалекую женщину: «Дагер помешался!».