Глава I. Сожженная подпись

Небо быстро темнело, покрываясь наплывающей с запада огромной сизой тучей, в недрах которой временами гремело и вспыхивали разрозненные молнии, похожие на невиданные сияющие нити, тенета или изогнутые стрелы. Двое вспотевших, запыленных всадников в длинных узорчатых плащах-накидках цвета морской волны, наброшенных поверх непроницаемых для стрел и секир рубашек-диард и плотных дорожных штанов, во весь дух гнали лошадей по широкой, пыльной дороге, ведущей из Далбоса к самому большому и главному городу Даарийского царства, раскинувшемуся в долине между пятью высокими холмами – Авлону. В длинных светлых волосах одного и иссиня-черных, как вороново крыло – другого всадника гулял ветер, развевая их в разные стороны, как конские гривы. Только бы успеть вернуться домой до того, как начнется гроза…

Слава Богам, ливень с грозой начался, когда гонцы уже приближались к главным городским воротам, покрытым мощной аберразовой броней. В сгустившихся сумерках, то и дело прорезаемых молниями и оглашаемых могучими, как удары молота рукой какого-нибудь из древних, канувших в вечность исполинов, громовыми раскатами, с большим трудом было видно, как не спеша раскрылись массивные ворота и два дюжих парня оказались на мостовой, выложенной лучшей во всем государстве эрсигонской плиткой.

Городские жители в большей своей массе уже скрылись в домах, кабаках и других зданиях, спасаясь от непогоды, не было видно даже животных, кроме нескольких одиноко бродивших по улицам бездомных собак и кошек, поэтому возвращение двоих запоздалых путников не ознаменовалось никаким лишним шумом и гамом. На самом подъезде к дворцу верховного правителя Даарийского царства, которого с чьей-то легкой руки все почему-то втихаря или открыто называли царем-наместником, гонцы спешились, передали жеребцов конюху и, разминая затекшие ноги, направились во внутренний двор, чтобы через главный вход пройти прямо в покои государя Аммоса. Но этого, увы, решительным молодцам сделать не удалось: примерно на середине двора их остановила крепко сбитая и совсем еще не одряхлевшая старуха в не пропускающей воду черной накидке до пят, таком же черном платке и с большим медным чаном в руках.

- Куда это вы претесь, такие запыхавшиеся и немытые? – заворчала на них бабка, сверля их глазами и сердито шмыгая большим носом с двумя бородавками, с которого на устланную нежно-бирюзового цвета плиткой землю капала противная дождевая вода.

- Ты чего, Нагайдиль? – обратился к ней светловолосый. – В потемках не узнала? Мы гонцы Его Великолепия, вернулись только что из поездки. Я Ставрон, а это Антарх.
- Да узнала я вас, узнала, – скрипучим голосом ответила им Нагайдиль. – Но вы же знаете указ царя Аммоса – с грязью на сапогах, мокрыми и в дорожной пыли в его дворец не входить! Так что идите в мойку, и поживее!

Гонцы замялись, соображая, как тогда поскорее донести весть до государя, если эта вредная старуха загонит их сейчас мыться.
- Ну, в мойку, так в мойку, – решил за двоих Антарх, опережая своего напарника. – И мудреца нам пришлите.

- А на что вам мудрец? – с немалым удивлением в голосе и взгляде спросила бабка. – Он ведь не мойщик.
- Да так, передать кое-что. Ты же умная, Нагайдиль, и знаешь, что мудрец Герион  ближе всех к нашему государю и пользуется его милостью уже много лет, так что, пока мы отмываемся с дороги, пускай сам от нас ему весть и передаст. А то, боюсь, не сносить нам обоим головы, если запоздаем и попадемся под горячую руку.

- А если не хочешь позвать нам Гериона, давай сама тогда сходи за нас к Его Великолепию и передай весть, – добавил Ставрон и самодовольной улыбкой.

- Нет, нет, вы чего? – испуганно заморгала глазами старуха. – Наш светлый государь сердит на меня, за то, что я кого ни попадя в мойку отправляю и вином из его погребов напаиваю, если особо требуют. Если он и сейчас это узнает, тогда уж мне не сносить окаянной головы. А ну, погодите-ка, сей миг я вам мудреца вашего разыщу. Идите пока в мойку, вот вам корыто.

Она поставила медный чан на плитчатый настил и почти бегом, схватившись руками за голову, побежала в небольшой, но роскошный и выстроенный на совесть прямо около государева дворца домик, где жил этот самый мудрец по имени Герион. А измотавшиеся в дороге гонцы схватились за чан и отправились к небольшой деревянной постройке недалеко от внутреннего двора Аммосовых владений, с трубой наверху, из которой шел горячий, почти прозрачный дым от хорошего палового дерева и временами вылетали искры, и скрылись в ней, хлопнув дверью.

Через некоторое время к ним в мойку постучался невысокий длиннобородый мужчина в темно-синем, расшитым золотыми нитями балахоне. Это был известный столичный мудрец и весир его Великолепия Аммоса Третьего - Герион Апраксид.

________________________________

В большом, искусно отделанном лучшими столичными и заморскими мастерами царском покое пахло ладаном, ванилью и пихтовой смолой. Первые лучи солнца едва проникали внутрь через толстый слой прозрачной разноцветной мозаики на трех больших окнах со скошенными углами – по настоятельному совету славинского мастера-зодчего и поделочника Богодара, который терпеть не мог ни прямых, ни острых углов и даже столы предпочитал круглые, овальные либо с косыми либо закругленными краями. Какое-то древнее поверье или, скорее, суеверие, как считали государь и его подданные, оказалось сильнее разума этого человека, упрямо считавшего, что «резкие углы» обязательно навлекут всякие беды и хвори, но только Основной Непреложный Кодекс и все последующие законы, написанные, установленные и закрепленные предшественником Его Великолепия Аммоса Третьего, не давали никому возможности лишить упрямца жизни.

Государь Аммос Третий, прямой потомок Энноса Великолепного (если говорить точнее – его внук по отцу) и, как из этого следовало, айха от крови до кости, полулежал на роскошном терладине, накрывшись пуховым одеялом из мягчайшей, тонко выделанной шерсти горных коз, коих выращивали и пасли обитатели Центральных Гор из немногочисленного и оттого воинственного и неподкупного племени ладдоров. А его ноги, красные и припухлые от давней, известной только ему и его лекарю хвори, были опущены в широкую и глубокую золоченую посудину с горячей водой, щедро приправленной жгучими порошками из заморских южных трав, древесных листьев и плодов. Все было ладно у государя Аммоса, вот только ноги его болели уже годов шесть или семь, да и старость одолевала его куда быстрее, чем других представителей народа айха и многих местных племен, славившихся долгожительством. Знающие люди поговаривали, что жизнь становится короче и хвори одолевают быстрее тех, кто создает семьи и рождает детей от своих же родственников, пытаясь сохранить чистую кровь как титул рода, а одна из жен отца Аммоса, третья по счету после загадочной смерти первых двух, была его двоюродной сестрой. Если дело так пойдет дальше, то через лет тридцать-сорок, а то и раньше, достославный государь могущественной Даарии (объединенной и начавшей процветать, походу говоря, после разрухи благодаря усилиям и мудрому правлению все того же предшественника Аммоса – сына ненавистного его отцу и ему самому «полукровки» Эйрада) станет немощным и будет вынужден передать власть над огромной страной своему сыну Аману, человеку бесталанному и недалекому умом. А остальными законными детьми Аммоса Третьего были пять дочерей, которым наследовать власть не полагалось.

Был и другой выбор – передать власть и наследство своему племяннику Иллиру, сыну одной из его сестер – человеку умному, образованному, расчетливому и несколько жестокому, но пускай уж лучше, думал стареющий царь, правит его племянник, чем родной сын-дурак. По крайней мере, как прикидывал Аммос, правление Иллира все же обещало быть не таким жестоким, кровавым и вместе с тем попустительствующим всяким порокам и разврату, как темные времена власти рыжебородого предка, развалившего славное государство почти до основания, вызвавшего насильственным внедрением религии, коей придерживались айха, волны «языческого» бунта, но ближе к концу жизни самого обнаруженного молящимся на идолов языческих божков, и перессорившего между собой почти все арктоарийские племена.

Итак, значит, Иллир. Но для того, чтобы Иллир получил власть над Даарией, нужно действовать как можно скорее, а если промедлить, тогда он станет наместником далекого северо-западного города Эрсигона и прилегающих к нему земель, и выцарапать его оттуда будет куда тяжелее. А для того, чтобы передать свою власть Иллиру, неважно, сейчас или потом, ему, доброму дядьке Аммосу, нужно немедля получить в свои руки особую грамоту с личной подписью его троюродного брата Анока, свидетельствующей об его официальном отречении от законной власти над всей Даарией. Без этой грамоты с подписью и печатью Анока Второго, покинувшего Авлон более сотни лет тому назад, государь Аммос, к своей великой досаде, лишь формально назывался правителем Даарии, а фактически являлся всего лишь верховным Наместником, который по собственной воле, не посоветовавшись об этом с настоящим правителем, не может ни сложить с себя бремя власти, ни передать ее кому-либо из своих родственников или потомков. И, что более всего вызывало гнев Аммоса и некоторых его подданных, он вынужден был придерживаться законов, изданных ненавистным родственником на основе Непреложного Кодекса, изданного почти триста лет тому назад, и отвечать перед ним за их нарушения, а менять их содержание и издавать новые по своему желанию, без одобрения истинного законного правителя Анока, он не мог.

Неожиданное заявление одного из подданных, Ранхема из племени секенаров, о спасительной грамоте, подписанной самим Аноком Вторым, сперва немало обескуражило царя-наместника. Неужели этот зарвавшийся монашествующий самодур-консерватор, наконец, одумался и понял, что государство не может уже существовать на этом старом хламе и ждет перемен, нового Основного Кодекса, новых законов и нового правителя, молодого, сильного и умного? Потом собрался с духом и отправил двоих юношей-гонцов из своей свиты, Ставрона и Антарха, в город Энивад-Сар-Танатур, где, по словам Ранхема, хранился заветный документ.

- Эй, Санна, подлей-ка мне еще кипятку, – приказал государь Аммос своей няньке, которая сидела неподалеку на резном деревянном табурете о трех ножках. – И перцу подсыпь.

Молодая, по айха-арийским меркам возраста и длины человеческой жизни, женщина  в длинном одеянии темно-багрового цвета и повязанном набекрень платке без единого слова и даже без улыбки подошла к нему с лакированным металлическим кувшином, в которую был налит кипяток, в одной руке, и хрустальной розеткой, полной жгучего красно-коричневого порошка – в другой.

- Подними ноги, государь, а не то сожгу, - произнесла она одними губами, без всякого выражения чувств, даже ее большие серо-голубые глаза – и те оставались холодны как лед.
Наместник Даарии, кряхтя, вынул свои покрасневшие и опухшие ноги из чана, и тогда Санна добавила туда все, что от нее требовалось. После чего он снова опустил ступни в воду, негромко взвизгнул по-поросячьи и поморщился, потирая их друг о дружку.

- Перелила кипяток, злодейка, - буркнул он. – Хотя ничего, перетерплю, а там и остынет малость. Не видала весира моего, мудреца Гериона?
- С утра не видала, Ваше Великолепие, – отвечала та столь же холодно и отчужденно, словно заперев от него свои чувства и сердце дюжиной добротных засовов, выкованных неведомым доселе кузнецом. – А вчера вечером твой весир пошел с твоими гонцами в мойку, по совету Нагайдиль.
- С гонцами? В мойку?? Да еще и по совету Нагайдиль?!..

От неожиданности царь подскочил на месте и едва не перевернул посудину, в которой парил свои несчастные ноги. Потом плюхнулся обратно на подушки и схватился за вспотевший лоб левой ладонью.
- Да, великий государь. А потом они втроем полезли в винный погреб, Герион их повел.

На лице Санны скользнуло некое подобие улыбки – злодейка тихо торжествовала.
- Что тут смешного, Санна?! – вновь взвился Аммос. – Это кощунство! Мои гонцы прибыли вчера вечером, они должны были сразу же прийти ко мне и принести весть, вместе с той грамотой!..

- Да, но… – женщина запнулась и потупила взор, но потом поправилась и посмотрела на него  со странным огоньком в глазах, продолжая говорить все так же непринужденно и слегка снисходительно, как чаще всего говорят с больными детьми, хотя она была много моложе его, и нисколько не разделяя тех чувств, которые давили и душили великого Наместника. – Ты же сам запретил приходить к тебе в покои грязными и мокрыми, а гонцы как раз были с дороги, поэтому старая Нагайдиль поймала их во внутреннем дворе и отправила в мойку. Что тут непонятного?

- Что непонятного… а то, что скоро я это правило отменю и позволю всем гонцам с послами топтать в моих покоях, чтобы ты, бесчувственная корова, за ними убирала каждый раз! Гериона я бы арестовал дня на три за вольность вместе с гонцами, а Нагайдиль… эту гадину казнил бы на площади, как пить дать, надоумила всех троих забраться в мои погреба.

- Полно, государь! – лицо Санны стало очень серьезным и вновь начало превращаться в изваяние, полное совершенной красоты, но лишенное живости, радости и улыбки или хотя бы грусти, раздражения или досады. – По Основному Непреложному Закону, который издал и закрепил за всеми истинный правитель Анок Второй, ни ты, ни твои подданные не можете этого делать. Подумать только – арестовывать и казнить за такую мелочь, за это достаточно просто строго выговорить Гериону с гонцами и предупредить их, а Нагайдиль на время отстранить от моечной службы, заменив кем-нибудь другим.

- Мелочь… – закусив нижнюю губу, повторил Аммос. – Мой дед бы за такую мелочь… Я просто старый болван. Санна, будь добра, подай мне колокольчик. И открой окна, а то тут темно и нечем дышать.

Санна проворно схватила с небольшого круглого столика золотой колокольчик, изготовленный в форме пирамидки, и вручила его царю, а потом полезла открывать массивные створки окон. Пока она их открывала, осторожно влезая на узкие подоконники и держась за бордюры, чтобы ненароком не упасть и не ушибиться, государь Аммос отчаянно трезвонил, пока в его опочивальне, наконец, не собралась целая толпа слуг.

- Позвать мне Гериона, и немедля! – приказал он, и народ мигом схлынул.
Через четверть хроны перед ним предстал старый мудрец. Он бы явно с похмелья, при том лицо его было бледно, а губы еле заметно дрожали.
- Чего ты так долго? – спросил его царь-наместник.

- С рассветом тебя, почтенный государь Аммос! – поприветствовал Герион своего повелителя и поклонился, приложив правую руку, как был заведено, к сердцу. – Не гневайся на меня и на этих юношей-гонцов, не вели судить нас страшным судом, хоть мы и провинились…

Правитель-наместник Даарии засмеялся.
- Даже если я и стану вас судить за ваше пьянство и разгильдяйство, то мой суд никоим образом не может быть страшнее, чем допускает кодекс монашествующего законного правителя.
- А ты, стало быть, незаконный правитель? – блеснул глазами мудрец.

Аммос пошевелил пятками в тазу, вытащил ноги и кликнул Санну. Та прибежала с  большим куском мягкой махровой ткани и принялась растирать его ступни.

- Пока что я – законный наместник трона, а ты прекрасно знаешь, что всех наместников в Даарии назначает и снимает мой троюродный брат Анок. Я посылал к нему людей с просьбами передать наместническую власть над государством моему племяннику Иллиру, а он, как назло, хочет сделать его наместником Эрсигона и посмотреть, что из этого выйдет, а меня так и оставить сидеть на этом троне в роли второстепенного правителя. А потом, значит, когда пробьет его час, он вернется сюда сам и займет мое место, если к тому времени не умрет… или передаст власть Ноэлю, а сам уйдет в Срединные земли. Лихо придумал!

- Какому такому Ноэлю? – недоуменно спросил Герион.

Санна, слушая эту взбудораженную речь, замерла на месте, так и закончив растирание ног повелителя, а государь продолжил:
- Какому, какому… своему потомку, кому же еще, внуку того хаменайского князька, которого ты видел в позапрошлом году на моем знаменательном приеме в честь удачного торгового договора с тремя зиберийскими вождями. Весь такой из себя и сам себе на уме. Вот я у тебя, Герион, и спрашиваю, достали ли Ставрон с Антархом грамоту, дающую нам шанс освободиться от власти этого узурпатора?

- В-великий государь… – голос Гериона слегка дрожал, мало того, что старый мудрец теперь трясся всем телом и без конца заикался. – Г-гонцы велели передать, что вернулись ни с чем, и поэтому мы решили не сообщать тебе это перед сном, и-ибо сон должен быть с-с-с-спокойным и приятным… Они с-сказали, что доехали до Энивад-Сар-Танатура, но не нашли там ни города, ни даже того, что мо-мо-могло от него остаться…

Лицо Наместника потемнело, напряглось и начало медленно багроветь от прилива крови, а глаза его забегали, как у попавшегося в силки кролика.
- То есть как это – не нашли города?... – непонимающе спросил он. – Санна, оставь-ка нас наедине.

Служанка поклонилась и немедленно ушла, прихватив в собой чан и полотенце. Аммос Третий опустил распаренные ноги в теплые меховые чунки, встал с мягкого терладина и принялся не спеша, но при этом заметно нервничая, разбирать спутанные полуседые кудри и расчесывать их золотым гребнем. Потом поспешно, время от времени косясь на присевшего на мягкий пуфик Гериона, сменил ночное белье на дневную рубаху, штаны и расшитый серебром и золотом кафтан и водрузил себе на голову золотую с серебром и драгоценными камнями царскую диадему – символ власти над страной, пусть даже и неполноценной. Затем он погляделся в натертую до зеркального блеска серебряную дощечку и положил ее обратно, весьма довольный своим внешним видом.

- Ну, Герион, - обратился он снова к своему весиру, – что это значит – не нашли города?
- А вот так вот, г-г-государь. Г-говорят, что п-п-приехали туда, а там в-вместо города т-такая огромная яма в земле, т-только изредка попадаются остатки сгоревших руин и ни одной живой души… д-даже мертвеца не нашли ни одного. Камня на камне не осталось там, г-говорят…

Верховный Наместник ахнул и схватился руками за голову, бухнувшись снова на терладин, потом потянулся вперед и дрожащей рукой ухватился за полу Герионовой хламиды.

- А… а они точно не лгут? Если лгут, я велю их казнить, несмотря на все старые и новые кодексы Анока, которые запрещают любую смертную казнь.
- Не п-п-похоже было, чтобы они лгали, в-вернулись напуганные до полусмерти и потом т-только про то и г-г-говорили не переставая…

- Так-так… – Наместник встал, подошел к столику и налил себе вина, которое достал из висевшего на стене прямо над столиком резного шкафчика из благородного красного дерева, в хрустальную с позолотой чарку. – Странно, весир мой Герион, очень странно, и не только по твоим словам похоже, что они не лгали. Три недели назад по Даарии прошла дрожь земли, я в это время сидел в мойке с прекрасной Таал. Но я думал тогда, что это просто небольшая тряска в нашем городе или, если сильная, то где-нибудь глубоко в Центральном Нагорье, возможно… ха-ха-ха… на острове Меррахон!..

- Т-тогда бы, Ваше Великолепие, Энивад-Сар-Танатур остался цел, а гора Меру начала бы извергать огонь до нас давно бы уже дошел дым и пепел, – перебил его мудрец, неожиданно почти перестав трястись и заикаться. – И это б-было бы тебе весьма на руку, милосердный Аммос! Ты же всегда мечтал избавиться от своего ненавистного дальнего родственника…

- Мечтал, но не таким путем. Не перегибай палку, Герион, убивать Анока я не собирался и сожалел бы, если бы он погиб. Я добивался лишь того, чтобы милостивый истинный правитель Даарии подписал грамоту о своем отречении от верховной власти и передал бы всю свою власть мне, чтобы я мог распоряжаться ею как хотел и как это нужно Даарии. Советник Ранхем передал мне от послов, что он ее подписал и заверил своей печатью из расплавленного золота, а потом грамоту в платиновой шкатулке доставили в Энивад-Сар-Танатур на временное сохранение, хотя лучше бы было, чтобы гонец доставил ее прямо в мои покои.

- З-знаешь ли, государь… – Герион тоже налил себе немного вина в чарку, чтобы разогнать вчерашний хмель, и отхлебнул, после чего окончательно пришел в себя. – Ходят слухи, что гонец тот скончался в Энивад-Сар-Танатуре от укуса ручной змеи тамошнего градоначальника, и потому грамота осталась там. Только скажу по секрету: все эти слухи – ложные.

Аммос Третий замер на месте с чаркой в руке, не зная, что с ней сделать – раздавить в кулаке или швырнуть ее в весира.
- А что тогда правда?! Правду-то ты знаешь, мудрец?..

- Знаю, Ваше Великолепие. Совсем недавно, в праздник Великого Солнца, который ты много лет грозишься уже отменить, за то, что якобы он изначально языческий, я был у Анока Второго в его владениях на острове Меррахон и спросил у него про эту грамоту с его подписью и печатью. Он был очень удивлен и сказал, что никакой такой грамоты не подписывал и вообще слышит об этом впервые. И потом пообещал издать новый указ, по которому каждому, кто делает фальшивые монеты, документы, драгоценности, произведения искусства и прочее, будет полагаться пожизненная ссылка в Срединные Земли или на далекие южные острова. Анок не умеет лгать и всегда выполняет свои обещания, так что будь осторожен.

- Невероятно, – покачал головой царь, поставил пустую чарку на место и подошел к шкафчику поодаль от столика, кресел и терладина, в котором стояли несколько бронзовых, деревянных, золотых и других кукол, изображавших древних языческих богов коренных жителей солнечной Арктиды и частично – Атлантической страны. – Просто невероятно, как вы все меня дурачите. Хотя мне все равно, я бы и поддельной подписью воспользовался.

Он внимательно глянул на статуэтки в настенном шкафу, потом взял с полки одну, из темного аберраза, изображавшую мрачноватого атланто-арийского бога в рогатом шлеме, широкой накидке и с летучей мышью, сидящей у него на левом плече. В правой руке божок держал посох с раздвоенным наконечником, а в левой - рукоятку изогнутого клинка, похожего на серп, только менее округло загнутый и в середине этого серпа лезвие было вдвое шире, чем на концах.

- Я понял, почему Небесный Отец тебе не помогает, – покачал головой мудрец. – Ты поклоняешься идолам! А брата твоего троюродного сам Небесный Отец наделил властью над людьми и духами.

- Ага, а я, выходит, пустое место?! – рявкнул царствующий Наместник, тряся правой рукой с зажатым в кулаке идолом. – Хорошо, Герион, если ты так мудр и считаешь, что Боги не живут в куклах, я просто призову, к примеруЮ этого... Орха или как его еще называют у разных народов... и попрошу его помочь избавиться от этого узурпатора, дабы получить причитающуюся мне полную власть над Даарией! Если мне не помогают Светлые Боги, даже Небесный Отец, я призову на помощь Темных!

Герион не удержался от улыбки, граничащей с насмешкой над глупостью правителя.
- Орх тебе в этом не поможет, государь Аммос, – заявил он.
- Это еще почему, любезный мой весир?
- Потому что ты очень плохо во всем этом разбираешься. Даже язычники порой заблуждаются. Это не Темный Бог – это раз, а, скорее, Светлый или, в худшем случае, ни то, ни другое, а они, как ты сам говоришь, тебе не помогают в твоих корыстных делах. А во-вторых, Орх не может быть на чьей-либо стороне против тех, кого тот считает своими врагами. И, в-третьих, у него совершенно иные задачи, чем участвовать в чьих-то потасовках и вмешиваться в нашу жизнь, если только на то не будет воля Самих Небесных Отца и Матери.

- Ага, рассказывай свои сказки другим дуракам, а не мне! Я уже все понял, что тут к чему. Кого спасал Орх, когда послал своего верного слугу уничтожить главный город секенаров со всеми его жителями, вместе с градоначальником и той фальшивой грамотой? Скажешь – никого, просто воздал по заслугам?

- Именно так, повелитель! Но, опять же, Боги, которых ты имеешь в виду – это те, кто действует по Высшей Воле Света, то есть Единого, или Тьмы, что есть иллюзия Анти-Единого. А твой Орх, на которого ты надеешься – это не кто иной, как Учитель и приемный отец Серрала, который находится в согласии с нашим правителем Аноком, подчиняется Небесным Отцу и Матери и является в своем основном проявлении Светлым Существом, таких многие арктоарии называют высшими дэва-духами. Хотя есть одна такая, я бы сказал, «мелочь»: люди злые, корыстные и нечистые душой видят и воспринимают этого Бога и некоторых других темными и страшными, поскольку они зачастую отражают их самих. А Анок…

- А что – Анок? Говори скорее, Герион, что ты все тянешь и тянешь, хочешь, чтобы у меня кончилось терпение?
- Твой троюродный брат – очень непростой человек, в его теле живет один из Старших Сыновей Бога Солнца, который почитаем атлантами и ариями еще с очень давних времен. Ты должен знать хотя бы три его имени, я знаю, самое меньшее, десять. Я все сказал, милостивый государь…

Царь-Наместник зарычал и в бешенстве швырнул аберразовую фигурку в дальний угол опочивальни, расхлестав ею дорогую заморскую вазу с цветами, бабочками и танцующими черноволосыми девушками с диковинными прическами, желтоватой кожей и раскосыми глазами. Его весир, побледнев как смерть, попятился к двери, поскольку ожидал самого худшего.

- Стой! – прикрикнул на него Наместник. – Я еще не договорил.
- Ч-что я еще д-должен услышать от тебя, великий государь?
- Один нескромный вопрос. А можно ли уговорить Бога или любого высшего духа, как вы иногда любите говорить, служебного, помочь, принеся ему достойную жертву? Я могу все отдать, я отдам ему собственную дочь, лишь бы…

Герион отрицательно покачал седой головой.

- Не выйдет. Ты хочешь подкупить высшего духа, который издревле служит человеческому роду и самому Единому Небесному Отцу, а таким не нужны никакие жертвы, особенно человеческие. И такие Боги не станут исполнять корыстные желания, исходящие не от чистого сердца, положи им хоть горы золота и трупов. Они этого не возьмут и, скорее, на это клюнут без твоего ведома и разрешения силы темные и опасные, которые поработят твою душу, если еще не поработили, но они бессильны перед Высшими Силами Света, то есть Небесного Пламени.

- Я чувствую себя круглым дураком, Герион. Я полагал, что мой троюродный брат – самый обычный человек, такой же как я, ты и все остальные, а Орх – один из Темных Богов, который поможет мне его одолеть, убьет его по моей просьбе, я думал, что он – один из слуг Локка или же сам Локк! Так, по крайней мере, всю жизнь твердили мне некоторые мои подданные из числа секенаров, сертаннов и северных поморов, которые являются потомками и наследниками исчезнувшего Ариана.

- Э-э, нет, - едва не прыснул от смеха мудрец. – Может, назовешь мне еще парочку арийских племен, которые являются поздними потомками так называемых «сынов Велиала» или, по-местному, Локка? Хорошие у тебя подданные, мой повелитель, и, сдается мне, что ты, милостивый государь, сам уже продал душу дьяволу и его слугам, только вот против твоего сородича бессилен сам Велиал…
- Постой... Не ты ли ранее мне говорил, что так называемый Велиал - то же самое, что и этот, задери его волки, Орх, а Локк - это уже другое, некий испорченный народный образ так называемого Распределителя, Великого Судьи, таким образом, такого персонажа вообще не существует или его путают с неким Хэргом - Хозяином Ночи, призываемом в ритуалах черного колдовства?
- Говорил, - усмехнулся эллин. - Только ты меня не стал слушать, потому что был слишком пьян. Точно ведь, ничего не помнишь?

Царь-Наместник слегка призадумался, потом ответил:
- А плевать мне на всех этих Богов, и Светлых, и Темных. Я и сам справлюсь. Мне нужно только время, чтобы собрать армию поприличнее, и тогда я смогу объявить войну Аноку и всем, кто ползает у него в ногах.

- Отец Небесный тебя помилуй… – испуганно залепетал Герион, выпучив глаза. –  Мой повелитель! Ты хочешь войны? Да ты одержим духами безумия!..

Он выскочил из покоев государя, отплевываясь и осеняя себя знамениями своего эллинского рода, а вслед ему неслись раскаты зловещего, сумасшедшего хохота, начинавшие постепенно восприниматься так же, как вчерашний гром.

Около половины хроны спустя в покои Аммоса Третьего наведался лекарь вместе с местным жрецом, обладающим даром изгнания злых духов, и несколькими няньками. А после по дворцу, как пролитый на пол кисель, стал расползаться слух, что верховный царствующий Наместник Даарии Аммос Третий страдает приступами душевной болезни, грозящей ему заключением в серый каменный дом с решетчатыми овальными окнами. Другие же, более сведущие в делах духовных, полагали, что царя время от времени посещает демон и вызывает приступы безумия и бешенства. Многие удивлялись, некоторые плакали, а третьи с безразличным видом отправлялись в кабак и обсуждали там последние новости из жизни государева двора, щедро приправляя их собственными выдумками и перченым народным юмором.