Земляки

Мягкой пружинистой походкой Николай вышел на перрон. Подняв воротник потёртой, с большими металлическими заклеп¬ками, куртки, он быстро зашагал к выходу в город. День только на¬чинался, но и успеть ему нужно было многое. «Так, первым делом надо где-то перекусить», — сразу же решил Николай и взглядом стал шарить по сторонам. «Ага, вот какая-то забегаловка», — тут же сориентировался он и уверенно направился туда, где было оживление, где шумел и толкался приезжий люд.

Николай Семёнович Ильин — в бывшем моряк-подводник — человек серьёзный и основательный. Он никогда зря не суетится, не нервничает, не рвёт на себе рубаху, как многие его друзья, чтобы доказать свою правоту. Он даже, можно сказать, молчун. Нет, не замкнутый. Вернее всего — степенный. Простой, знаю¬щий себе цену, обыкновенный русский мужик. Работает он в ав¬тошколе инструктором по вождению. А в город приехал по на¬добности: за лекарством для жены. Два года назад умерла у них единственная дочка Анюта — пьяный мотоциклист сбил её пря-мо во дворе дома. И вот теперь уже немолодые, супруги снова решились обзавестись ребеночком. Предыдущие две попытки за¬кончились выкидышами. Николай еле-еле уговорил свою Елену Прекрасную на третью, последнюю попытку. Пока беременность протекает нормально, но Николай, по совету врачей, заранее ре¬шил подстраховаться — купить импортное лекарство, хорошо ук¬репляющее плод. И вот он в областном центре...
Жуя привезенные с собой хлеб и сало, запивая горячим горь¬коватым кофе, Николай с интересом наблюдал за худеньким лей¬тенантом с детским лицом, который сквозь толпу зевак пытался пробиться к юной девахе с микрофоном в руке. Сразу за буфетом, на обыкновенном письменном столе, проходили тараканьи бега. Деваха твердила давно заученные фразы, вовлекая в игру всё но¬вых и новых людей. Молодежь, разгорячённая, словно после шум¬ного комсомольского собрания, толпилась у маленького телеви¬зора, пожирая глазами спешащих к заветному финишу божьих тварей. «Ну, ты-то как тут оказался? — мысленно обратился Ни¬колай к лейтенанту. — Облапошат ведь и глазом не успеешь моргнуть. На дармовщину захотел шампанского попить? Уходи, уходи, пока не поздно. Вон мороженое лучше бы купил, азартная твоя душа. Бесплатный сыр только в мышеловке, неужели этой простой истины ещё не знаешь?..»

Перекусив, Николай направился в общежитие к земляку-сту¬денту. На каком точно факультете учился земляк, Николай не знал. Знал только, что тот учится уже на пятом курсе и что он будущий электронщик-программист. А зовут его Роман. Нико-лай, не привыкший заискивать даже перед начальством, шёл, однако, сюда с какой-то тревогой. С тревогой и странным жела¬нием понравиться. Ему хотелось по-нормальному побеседовать, потолковать за жизнь. Городского гонору он уже немало повидал на своём веку. Была также и надежда на то, что новый знакомый поможет ему с лекарством, на худой конец, подскажет, где его можно достать.
— Здравствуйте. Мне нужен Роман Крутояров, — волнуясь, про¬изнес Николай.
— Ну я. А в чём, собственно, дело? — отозвался долговязый детина с короткой стрижкой.
— Я из Медвежьего Угла. Вот гостинец от родителей привёз — мёд, сало, — как будто извиняясь за неожиданное вторжение, певуче сказал Николай.
— А, ну проходи, проходи. Рад. Как там они поживают?
— Да ничего, помаленьку. Хорошо-то сегодня мало кто живёт. Так, перебиваемся с хлеба на воду.
— А здоровьё у них как, не болеют? С работой что? Слышал, шахту собираются закрывать? Да ты проходи, не стесняйся. Кста¬ти, зовут тебя как? Моё имя ты знаешь.
— Николай. А мы с твоим отцом по молодости в одном забое работали. Только мне пришлось шахту оставить — два раза про¬сто по чистой случайности жив остался. Третьего звонка могло и не быть. А ты, значит, вот какой.
— Какой?
— Ну,  большой, в смысле, совсем взрослый.
— Выходит, так. Надолго приехал?
— Да на сутки. По аптекам побегать да в музей сходить. С детства, знаешь, люблю историю. А вот учиться как-то не довелось...
— Ты вот что, Николай, извини, я сейчас должен до обеда исчезнуть — дела. А потом, если хочешь, можно вместе по городу походить. Я тебе и город покажу, и на выставку можно сходить в Дом художника. Там как раз сегодня презентация. Наш эмигрант из штатов выставляется. Очень крутые вещи, говорят, привез. И аптеки покажу, не переживай. Хочешь — отдохни. А нет — под¬ходи часикам к трём. Хоп?
— Да, я лучше похожу, погуляю. Посмотрю, чем город дышит.
— Как знаешь, — улыбнувшись, как старому хорошему другу, Роман снова протянул большую и ухоженную руку. — Значит, жду.
— Ага, — широко улыбнувшись, ответил Николай.

В три часа, уставший, но довольный, поскольку заветное польское гормональное средство лежало у него в кармане, Нико¬лай вновь стоял на пороге прокуренного студенческого общежи¬тия. Ещё внизу он заметил, что человеческий улей ожил, напол¬нился шумом, смехом и музыкой. «Эх, молодость, молодость! — вдруг с какой-то завистью к здешним обитателям проникся соро¬калетний Николай Семёнович Ильин. — А даже лучше, что Ро¬ман не стал «выкать», а сразу перешел на «ты». Ничего, что в сыновья годится. Меня-то и в автошколе почти никто по имени-отчеству не называет — просто Семёныч.
Как оказалось, музыка доносилась из комнаты, в которой жил Роман. По всей видимости, здесь часа два назад шёл страшный гудеж. Об этом говорила гора пустых бутылок со странными эти¬кетками «Водка, Что делать?», всюду валявшиеся окурки и рас¬христанные неподвижные тела будущих электронщиков-програм¬мистов. Романа среди спящих не было, что Николая, конечно, обрадовало. Роман сидел на подоконнике и, отрешившись от все¬го, читал довольно толстую книгу в коричневом переплете.

— А, прибыл, — повернулся он к Николаю. — А мы вот немного оторвались. Сам понимаешь, иногда расслабляться  во как надо!
— Конечно, конечно, — понимающе закивал Николай. — Я вот тут тоже грешным делом...
И тут же на неубранном столе появилась бутылка водки с пор¬третом президента страны.
Как показалось Николаю, Романа это обстоятельство ничуть не удивило. Взгляд студента по-прежнему был спокойным и ясным. Николаю даже подумалось, что Роман вообще не пьёт.
— А я вот подумал, пообедаем, посидим, — неуверенно и как бы извиняясь вновь сказал Николай.
— Ну ладно, так и быть, — решил спасти ситуацию Роман. — Я ведь вообще-то к этому делу не очень.
— Да ведь и я тоже не шибко, — закивал Николай, — так, по праздникам. Да ведь для нас, медвежатников, вырваться в об¬ласть — тоже праздник. Хорошо у вас тут, всё есть. Вон даже с Борькой на посошок можете, лишь бы повод был.
— Могём, — ехидно улыбнулся Роман. — И «маненько», и «шибко», все могём. А вот про «медвежатников» ты, старик, никому не говори — могут не так понять. Уловил?
— Дак ведь у нас все так говорят и ничего, ты вспомни, — простодушно отозвался Николай.
— Ну ладно, не обижайся. Я это в качестве совета. Город, сам знаешь, большой, всякие люди есть. — Наконец-то Роман слез с подоконника, подошёл к столу и небрежно, а может даже снисходительно, принялся откручивать голову президенту огромной и, наверное, все ещё великой России. — Так за что, говоришь, будем пить эту отраву? За здоровье Бориса Николаевича?
— За наше здоровье. За здоровье моей жены.
— Годится. Хоп?
— Ну, будем...
— Ну и как? — отправив в рот следом за водкой кус американской сосиски, поинтересовался Роман.
— Да вроде ничего, пить можно.
— Начисляй тогда по второй, а то эти ублюдки проснутся — и плакал твой «Борька».
— А лекарство-то я для жены все же нашёл, — попытался сменить тему разговора Николай. Уж очень не понравилось ему то, как Роман отзывается о своих товарищах. Но не будешь ведь его учить уму-разуму?
Подняв рюмку, Роман чокнулся с початой бутылкой и молча выпил. Его примеру последовал и Николай.
— Ром, я вот о чём тебя спросить хочу: где нынче легче прожить — в городе или в поселке,  навроде нашего? — макая сосиску в кетчуп, размазанный по тарелке, спросил Николай.
— Смотря кому. Тебе — так, наверное, в своём Медвежьем Углу лучше живётся. Мне — за пять лет и город родным стал. Этим ублюдкам? Им все до фени — где бабки платят, там и будут ошиваться.
Ну зачем ты так? Всё-таки друзья, ну... товарищи.
— Ха! «Друзья, товарищи». Хорошо, что не господа.
— Я, конечно, не знаю ваших дел... — снова извиняющиеся нотки зазвучали в голосе Николая.
— И не узнаешь. Не зря же говорят: меньше знаешь — лучше спишь. Да ты не дрейфь. Ну, если хочешь, давай ещё саданем по одной.
После некоторого колебания Николай согласился. Горячая волна, наконец-то, разлилась по желудку и быстро стала растекаться по всему организму.
— Хоп? — снова поднял стопку Роман.
— Валяй, — отозвался Николай.
— Рэм, а мне? — залепетал спросонья белобрысый с большими голубыми глазами парень.
— А тебе я права голоса не давал, пошёл вон, — шикнул на него Роман. — Скоты. Ни хрена сделать по уму не можете. Вам что было сказано? Принести товар в комнату и ждать меня. Нажрались, как свиньи...
— Рэм, да мы немного, с устатку. Сам же знаешь, всю ночь не спали, пахали, как негры.
— Всё, я сказал. Заткнись, пока яйца целы. — И спокойно, по-деловому из внутреннего кармана пиджака Роман вытащил длинный и тонкий, как авторучка, нож.
Парня с голубыми глазами тут же как сдуло из комнаты. Одна¬ко Роман, ещё минуту назад спокойный и ровный, уже был неуз¬наваем. Глаза у него блестели, ноздри раздувались, как у быка перед смертельной схваткой, а руки немного подрагивали. Зная его получше, Николай бы, конечно, понял, что ничего страшного сейчас не произойдет, что никого кастрировать земляк в бли¬жайшие пять минут не собирается, что это просто игра на публи¬ку, пускание пыли в глаза. И ничего, что публика в данный мо¬мент состояла всего из одного зрителя.
— Роман! Роман! — вскочил со своего места Николай. — Ты что, опупел? Спрячь немедленно эту штуку!
— Спокойно, Колёк, не кипятись. Они даже ничего не успеют почувствовать.
— Да ты...
Но Роман расстегнул уже на ближайшем, тихонько посапывающем, парне олимпийку и поставил нож прямо под сосок — против сердца.
Ну что, леший, прощайся с жизнью. Одно легкое движение — и ты на небесах.
— Ромка! — сорвался Николай на крик. — Не дури!
— Не подходи, слышишь! Николай замер.
— А на небесах, наверное, сейчас птички поют, солнышко светит, музыка легкая звучит, — продолжал испытывать терпение земляка Роман. — Не то,  что здесь у нас — вонь, грязь, идиоты, куда не плюнь...
Николай никогда не бывал в подобных ситуациях и сейчас су¬дорожно искал выход из создавшегося положения. Налететь на Романа и попытаться выбить у него нож? А вдруг не получится? А что, если, действительно, Роман, защищаясь, дернет руку и... вон¬зит финку  по самую рукоятку в этого парня? Слово «идиоты» Нико¬лая почему-то не задело за живое. Хотя, кто же он, если припёрся сюда с «Ельциным», рассчитывая отдохнуть после беготни по городу? Только сейчас Николай обратил внимание на стоявшие в углу импортные коробки, пакеты со шмотками. Затем взгляд упал на одиноко лежавшую на подоконнике книгу, которую буквально десять минут назад листал Роман. «Дейл Карнеги» — про¬читал Николай...
А через час Николай с Романом уже чистили обувь, чтобы от¬правиться в кабак по случаю отрешения «Ельцина» от власти. Оказывается, влиять на умы людей он может только тогда, когда полный. А пустой он никому даром не нужен. Роман с Николаем его разжаловали в рядовые и лишили всех постов. Теперь он ва¬лялся под столом вместе с «Кремлевской», «Столичной» и «Что делать?».

А ещё в планы земляков входило посещение главного храма города. Это уже предложил Николай. Дело в том, что день сегод¬ня был не простым, православная церковь праздновала пасху. Сроду не зная церкви, Николай загорелся желанием посмотреть, как проходит настоящая служба и крестный ход.

...Карнеги Романа многому научил. Ещё будучи первокурсни¬ком, он впервые раскрыл эту книгу. И наблюдения, а главное — выводы американца просто поразили деревенского юношу, по¬ставившего себе цель во что бы то ни стало стать преуспевающим человеком. Пусть неимоверно трудно начинать с нуля, не имея надежных и влиятельных покровителей. Но многих ошибок, благодаря этому американскому специалисту в области человечес¬ких отношений, ему обязательно удастся избежать. Он уверен в этом. Карнеги подскажет, научит его не только тому, как выра¬ботать уверенность в себе, но и как влиять на людей, научит выступать перед публикой, оставляя о себе хорошее впечатле¬ние, научит правильно вести себя как с начальником, так и с подчиненными, безошибочно выбирать друзей и даже бороться с бессонницей. И вот уже пять лет старик Карнеги у Романа под рукой, всегда рядом. И это, конечно,  не могло не принести желаемых результатов. Начав с подпольного размножения запре¬щенной тогда литературы и лавируя между деканатом и ректора¬том, Роман Крутояров быстро понял всю неперспективность от-крытого политического противостояния. Безошибочно была най¬дена другая сфера деятельности — теневой бизнес. Да, это риск, но риск вынужденный и, главное, оправданный. Дети, а может даже внуки, будут тысячу раз благодарны ему, сумевшему в этом хаосе, в этом бардаке сколотить капитал и обеспечить им нор-мальную жизнь. Сколько уже Роман передумал об этом! И часто — со своим хорошим и надежным другом Дейлом Карнеги. До окончания института Роману осталось всего четыре месяца. А так неохота ломать уже устоявшийся порядок. Где ещё он найдет такую «крышу»? Два ларька, уже в течение года работавших в стенах института, конечно, придется кому-то передать. За их счёт открыть третий, в районе стадиона...

— Роман, ты оглох что ли или спишь на ходу? — прокричал бизнесмену почти в самое ухо Николай. — Я говорю, порядки там, в церкви, какие? Меня, нехристя, наверно, и не пустят?
— Что, у тебя на лбу написано, что ты не крещеный? — раздражённо ответил Роман, недовольный тем, что помешали его раздумьям.
— Так и я про это: морду клином и вперёд, как в 41-м под Берлином, — попытался сострить Николай.
— Не морду, земеля, и не харю, а лицо. Запомни! Если, конечно, хочешь, чтобы тебя уважали. А то знаешь, всю жизнь в дерме сидеть глупо и довольно-таки гнусно. Или ты уже принюхался не замечаешь?
— Ну зачем ты так? Я же пошутить хотел.
— Да ты не обижайся, я тебе дело говорю. А что дерьмо вспомнил, извини. Но мне тоже обидно: всю жизнь мои родители горбатятся. Дома сутками не бывают. А в итоге? Ну что они получили за свой каторжный труд — кучу болячек? Мы с братом, считай, сами по себе выросли, до всего своим умом доходили. И шишки набивали, и в дерьмо нас носом, как нашкодивших котят, тыка¬ли. Вот так-то...
А вот и церковь с позолоченными куполами. Красивая. Величе¬ственная. А народу! Ну, действительно, как по сказке, видимо-неви¬димо. За квартал уже Николаю стало понятно, что внутрь храма они не попадут. На площади эта уверенность в нём усилилась, так как впереди тройной цепью стоял милицейский кордон.
— Не робей и не отставай от меня, — скомандовал Роман и, словно рыба, брошенная в водную стихию, вклинился в пеструю толпу.
Николай как мог старался следовать за ним, будто баржа за ледоколом. Однако люди-льдинки так плотно были прижаты друг к другу, что за «ледоколом» практически не оставалось следа. Добравшись кое-как до первого кордона, Николай, потерявший в этой жуткой давке земляка, вынужден был остановиться.
— Граждане, осторожно. Пропустите, пресса, — расталкивал толпу Роман, одной рукой прикрывая объектив фотоаппарата, висевшего у него на шее. Продвигался он уже назад. — Командир, это мой помощник, — указав на Николая, обратился Роман к милиционеру. А потом резко, в сторону Николая:
— Ты что, задание сорвать хочешь? Руку, руку давай. Затем снова повернулся к толпе:
— Пресса, пресса. Граждане, осторожно. Зачем же так толкаться? К храму божьему пришли, так будьте же хоть немного людьми.
— Ну ты, старик, даёшь! — улучив момент, искренне удивился способностям своего земляка Николай.
— Знай наших! — подмигнул в ответ Роман и снова принялся расталкивать народ, терпеливо ожидающий начала службы. Истинно верующих здесь было наверняка меньшинство. Но «вычислить», распознать их сегодня вряд ли бы кто смог, так как практически у всех пришедших к храму были торжественные, величаво-грустные лица. «Вот именно, лица», — невольно отметил про себя Николай. И может быть, впервые его охватило странное чувство. Какая-то гордость, но не за себя, а за всех, кто сегодня с ним находился рядом. Это чувство в нём с каждой секундой усиливалось, перерастая если не в любовь, то в уважение. Но уже ко всей матушке России. «Значит, не всё ещё потеряно. Есть, оказывается, в наших душах что-то человеческое, доброе. Помо¬ги, Господи, если ты существуешь на самом деле, возродиться широкой русской душе».
— Ты чего сияешь, как новый рубль? — уже в самом храме обратился Роман к Николаю.
— Да так, здорово здесь. Сам не ожидал, просто чудо какое-то.
— Давай, давай, приобщайся к Богу, нехристь, — благодушно улыбнулся Роман. Но уже в следующую секунду вновь надел на себя маску делового и вездесущего репортера. В чёрном длинном плаще, белой рубашке и галстуке, с короткой прической он действительно выглядел элегантно. А излишняя уверенность в себе и вежливая бесцеремонность делали его игру абсолютно правдоподобной. Ловко работал он фотоаппаратом. Стоп, а это уже с кем так возбужденно беседует Роман почти у самого алтаря, героически снося шушуканье старушек? Что-то форма на его собеседниках какая-то странная.  Тьфу ты, Господи, так это же казаки! Похоже, и здесь общий язык найден. Теперь дело за снимком. «Нет, на фоне молодых не годится. Вот старик с большущей белой бородой и мальчик — другое дело. Нет, в объектив смотреть не нужно. Вперед, можно немного вниз. А лучше всего перекреститесь, вот так, рука у левого плеча. Готово. Благодарю, господа офицеры. Хотя нет, погодите. Могу я вас попросить об одной услуге? Ну и отлично! Разрешите сделать снимок на память? Мой друг хотел бы встать с вами, так сказать, для истории. Всё, готово. Где читать? В «Губернских ведомостях». Ах, вам тоже фотографии выслать? Нет проблем! Давайте адрес. Нет, никаких денег не  надо. Всё за счёт редакции. Крушинский моя фамилия, Андрей Львович Крушинский. Да, взаимно. И вам тоже. Благодарю».
— Ну ты даешь! — снова с восхищением посмотрел на Романа Николай. — Ловко закручиваешь.
— Учись, пока живой, — тут же среагировал Роман. — А потом хитро улыбнулся и добавил:
— Ну,  давай, молись, да пойдём на хрен отсюда. Дышать нечем.
— А крестный ход? — попытался воспротивиться Николай.
— Оставь на следующий раз. К Богу, дружище, надо приобщаться постепенно. А то слишком горьким будет разочарование. Мотай на ус. Роман Крутояров плохого не посоветует. – И   уже громко:
— Пресса, пресса, пропустите, да осторожней — аппаратура...

Когда зазвонили колокола, земляки уже сидели на ступеньках сельскохозяйственного института, вдоль фасада которого тяну¬лась длинная череда однобоких елей, и глушили из горла загра¬ничное вино.
— Ром, а ты какие фотки делаешь, черно-белые или цветные?
— Конечно, цветные. Только не сам, а отдаю в фирму. Слышал про такую — «Кодак»? Я там и фотоаппарат беру напрокат. Очень удобно. И качество снимков, я тебе скажу, не то,  что наше фуфло.
— Но это небось дорого? Чего же ты казакам сказал, что за счёт редакции?
— А ты и вправду поверил, что я им вышлю фотографии? Пошли они все в задницу. — Роман достал из кармана блокнот и стал вырывать из него страницы, пуская их по ветру.
У Николая на душе стало сразу как-то гадко, словно ему плю¬нули в самое сердце. Он отвернулся. Ему было страшно стыдно перед казаками, седовласым, вихрастым мальчуганом, теми же добродушными парнями в милицейской форме, которые терпе¬ли бесцеремонность его товарища только из уважения к журна-листской профессии. Понял Николай и то, что не видать этих фотографий и его жене — Елене Прекрасной. А так хотелось бы показать, как красиво, как здорово в церкви.
— Николай, не спи, замерзнешь. На, причастись ещё да двинем к дому. Да бери же, говорю. — Роман сунул ему недопитую бутылку и расхохотался:
— Колёк, слышишь, а как я их всех купил? «Прошу прощения, господа. Несколько слов для «Губернских ведомостей». Какое место в жизни казачества занимает вера в Бога? А верите ли вы в возрождение великой России?» Матрёшки ряженые! Нацепили мундиры с золотыми погонами и сразу же другие песни запели. Козлы! Но меня-то не проведёшь, не на того напали. Знаю я эти штучки! Да у нас, зёма, если ты хочешь знать, сегодня все стали оборотнями, все кого-то играют. Вся разница лишь в том, что у одних это получается более-менее правдиво...
 — Христос воскрес, леди энд ждельме... джемель... джу... госпо¬да хорошие, — прервал пылкий монолог Романа появившийся откуда ни возьмись худой, нескладный мужчина в очках со счас¬тливой пьяной улыбкой на лице. — Прошу прощения за баналь¬ность, — тщательно выговаривая каждое слово, продолжил он. — Закурить не найдётся?
Роман молча полез во внутренний карман плаща. Очкарик улыб¬нулся ещё шире и счастливее, сделал два шага навстречу и накло¬нился... Но вместо сигареты получил сильную струю газа прямо в лицо. Он упал и покатился по ступенькам, закрывая лицо руками. Затем поднялся, чертыхаясь и кашляя, и зигзагами побрел на свет.
Николай испугался, вскочил, не зная, что ему делать.
— Спокойно, Коля, не паникуй, — пряча на место баллончик, как можно мягче проговорил Роман. — Через десять минут этот идиот тихо-мирно ляжет отдыхать. А через полчаса встанет и пойдёт дальше. Все нормально. А ты что струхнул?
— Да как... зачем ты... а вдруг...
— А если б он первый, что тогда? Плохо ты, землячок, город знаешь. Но меня-то на этих штучках не проведёшь. Да будь же ты мужиком! Бери бутылку и пошли, только спокойно, шагом, не беги. Мы же ничего никому плохого не сделали, верно?
Сердце у Николая бешено стучало. Он никогда без причины никого даже пальцем не тронул, никому не причинил не то что боли, но даже лишних хлопот. Поэтому эта выходка Романа ему показалась дикой, чудовищной и совершенно бессмысленной. Но протестовать Николай тоже не мог. Не умел. Он сунул руки в карманы, сжал их там в кулаки и молча поплелся за своим земля¬ком. Он не слышал, о чём ещё говорил Роман, и не замечал, какие они пересекали улицы и скверы, кто им попадался навстречу. Николай шёл, вспоминая свою весёлую и так незаметно проле-тевшую молодость, первую и единственную свою женщину, кареглазую, с темными, как у него, вьющимися вихрами, дочку Анюту.
— Да ты что, опять на автопилоте? — дёргая за плечо, пытался вывести Николая из прошлого в настоящее Роман. — Я говорю, платочек носовой есть?
— На, — без лишних слов протянул Николай и продолжал шагать, по-прежнему тупо глядя перед собой. Город он совершенно не знал, поэтому шёл, куда его вел Роман.
Сильный шум разбитого стекла, а вскоре детский плач и прон¬зительный женский крик всё же заставили Николая прервать на¬хлынувшие воспоминания.
— Спокойно, Коля, не дёргайся. Иди, как шёл, — твёрдо, вполголоса проговорил Роман, держа крепко Николая под локоть. — Всё нормально. Просто кому-то не повезло. Вот твой платок, забери.
Только теперь Николай понял, в чем тут дело.
— Ромка, да как ты мог? Что они тебе плохого сделали? — Николай вырвался из цепких рук своего земляка и остановился.
— Колян, не дури. Будь ты мужиком. Засветиться хочешь? Давай, давай. Я-то по-любому отмажусь. У меня здесь все схвачено. А платочек-то, между прочим, твой.
Николай сразу же осознал всю беспомощность своего положе¬ния. И, словно ведомый поводырём, снова, молча и безропотно, зашагал рядом с Романом. Вообще Николай по своей натуре был человеком мягким, дружелюбным и сговорчивым.

Тем не менее,  остаток ночи Николай провёл на вокзале. Не¬смотря на уговоры Романа, он наотрез отказался пойти в обще¬житие. Перенесённых за эти часы переживаний ему хватило с лихвой. Обжигаясь невкусным, несладким и горьким кофе, Ни¬колай пытался мысленно прокрутить события минувшего вечера. На душе было тягостно. Всё, что он успел увидеть — а ведь и в музей он всё-таки сходил, и к вечному огню на набережной, — всё было перечёркнуто знакомством с земляком, с его хладнок¬ровными, бесчеловечными выходками, объяснить которые Нико¬лай не мог. Много в своей жизни он видел подлецов, хамов, отъявленных хулиганов. Все они, естественно, были неприятны Нико¬лаю, но понятны. По одному виду, даже взгляду, он безошибочно мог определить, кто есть кто. И он знал, что от них можно ожи¬дать. Роман же Крутояров просто поразил Николая. Это было явление из тех, что невозможно объяснить, как нельзя доказать присутствие на земле снежного человека или инопланетян. Есть следы, фотографии, даже очевидцы, а доказать, объяснить зага¬дочные явления наука все равно не может. Неужели это и есть тот самый «новый русский», о котором постоянно твердят и депутаты, и журналисты?

А рядом, буквально в трёх-четырёх шагах, вновь звучал проку¬ренный голос белобрысой девахи, приглашавший всех от мала до велика принять участие в тараканьих бегах. Николай сидел к ним спиной и мучительно размышлял. До поезда оставалось ровно сорок минут.
— А, вот ты где. Еле нашел, — несколько взволнованно пробасил Роман. — Что, головка вава?
Николай даже не поднял опущенных глаз.
— Да брось ты, старик. Забудь про всё. Хоп? — Роман протянул Николаю свою пятерню.
Николай по-прежнему молчал, держа обеими руками гранёный, с отколотыми краями стакан.
— Ну, так не годится, — дружески потрепал Николая за плечо Роман. — Живи проще. Кстати, я вот тебе подарок принёс. — Роман засунул руку в пакет, вытащил толстую книгу. «Д.Карнеги» — прочитал Николай.
— Это тебе. Как говаривал незабвенный Владимир Ильич: «Очень своевременная книга, батенька. Учите, учите и еще р-раз учите!» — съёрничал Роман, пытаясь даже картавить. — А вот это передай старикам. Пусть за меня не волнуются. Все путём! Хоп!
— Ты вот что, Роман, — наконец заговорил Николай, — стипендию хоть получаешь? Мать твоя просила узнать, сколько сегодня вам даёт государство-то?
— В общем, так. Подачку эту я уже второй год не получаю. Принципиально. Понял? Пусть они эти гроши себе в одно место засунут. Но это — для тебя. А мамане скажи, что всё нормально, голодный и раздетый не хожу. Пусть не волнуется. Если от армии не сумею отмазаться,  то где-то в августе приеду. Ну, давай, посадку вон уже объявили.
И уже на перроне Роман снова протянул земляку большую, креп¬кую ладонь.
— Колёк, не расстраивай стариков, хорошо? Скажи, что у меня всё путём, всё нормально. И это правда, ты же своими глазами всё видел. Ну а подробности давай опустим. Хоп?
— Хорошо, — примирительно сказал Николай. — Живи, как знаешь. — Достал из кармана билет и лёгкой пружинистой походкой направился к вагону. По своей натуре он был человеком сговорчивым, мягким, дружелюбным. А потому не умел долго держать обиду.