Философские повести. Глава пятая. Харон

                Из цикла «ФИЛОСОФСКИЕ ПОВЕСТИ»

Унылые материалисты оспаривают его существование, встречи с ним редки, но неизбежны. И нам только кажется, что река, на которой он трудится, не указана на картах.

Если я расскажу тебе, что, сидя на корме черной грубо сделанной лодки, я смотрел на старика угостившего меня папиросой, смотрел на тяжелую воду полнозвёздной реки и вздрагивал от каждого всплеска весел,- не верь мне.

Не верь мне, даже если я сам скажу, что этот рассказ – просто придуманный сон.

Откуда он взялся? Зачем я звал его? Как я здесь оказался? И где я оказался? Я сегодня не планировал ни рыбалку, ни культурный отдых с катанием на лодках, я искал покой одиночества, а не тишину отчаяния. Как объяснить ему, что мы оба ошиблись? Мне страшно.

Мне стало страшно, едва я помог столкнуть лодку на воду, запрыгнул в неё сам и через мгновение, обернувшись назад, не увидел берега.

Я говорил сбивчиво, долго, пытаясь пересказать ему всю свою жизнь, он молчал и весело щурился. Может он не слышит меня. Я стал громко доказывать, что я не тот, кто ему нужен, что я не звал его, но он только кивал, налегая на весла. Я кричал, но слова мои были тише плеска воды. Я начал ему говорить, как я люблю тебя, что когда я уходил из дома дети еще спали, и я не успел с ними проститься. В ответ он пожимал плечами. Когда я предложил ему деньги, он засмеялся. Когда я решил, что сейчас брошусь в воду, он покачал головой, и глазами показал мне, посмотри за борт. Я посмотрел. Там не было воды. Звезды были, а воды не было. Я сбивчиво пробормотал что-то про последнее желание, он вынул из рукава смятую пачку «Беломора» производства фабрики имени Урицкого и протянул мне. Потом одним уверенным движением весел  развернул лодку, и мы поплыли назад.

Не верь мне, когда я стану рассказывать, что лодочник, послюнив недокурок убрал его обратно в рукав, посмотрел на меня с сияющей детской улыбкой и, ничего не сказав, оставил меня на берегу одного. Оставил одного перед медленно текущей водой, которая бесцельно хранила помимо звезд и моё отражение. Хранила его до той поры, пока не пришло время сгуститься туману передразнившему меня: «Ау, человек».

Скоро я понял, что искать эту реку, и этого старика мне предстоит всю жизнь. Это также верно, как то, что вкус сырого прогорклого табака на берегу реки в ту ночь, когда мы расстались, был мне так неожиданно приятен.

к о н е ц     п е р в о й     ч а с т и