Волей влюблённости

из ранн ego

Время сплющилось,стало скользким и острым, как стекло этого взгляда сквозь зеркало.

...а ускользая ...льзая...  мамять подсовывает задротное детство - вечные страхи-крахи, вечные сопли-вопли, вечные поиски-писки... чего-то того всего... радость, и боль, и пошлость открытий, - о, постижени - ййййй! - наобум-вслепую-наощупь - ага,вот оно, ооооо - с головой - бултых! - грязь-не-грязь, дерьмо-не-дерьмо - потом отплюёшься, отдышишься, и - снова и снова - вперёд...
Какое там счастье! Разве бред может быть счастьем?..
Но ведь кончилось.
Всё.
Не было ничего.

Всё растаяло. Само время и то... отсырело. Отсырело и отсерело. Серая вечность серым усталым дыханьем греет серые пальцы сучьев. И то ли окно, то ли из-знанье запотевает от серости.  Даже страх рождается серым и сразу становится скушным, сливается с домом, с дымом дрянных сигарет, с соснами за окном, со снами... где-то шуршит потихоньку.

Хлеб в пакете заплесневел. Неужели и время?..

А молоко убежало. О, это было красиво! О, как оно сумело подняться, вырваться, зажить, задымить... Это же бунт! Это подвиг!
О да...

Не время ли с ним убежало, - молочное, молодое?..
Да, на исходе лета, лета, травы и солнца, дождя и жизни, которой не было и не будет...
А то, что осталось - заплесневело
или
стало холодным и острым, как взгляд в память, память о школе, узор на обоях, трещины на асфальте... Оно снова задышит, когда на этих обоях распустятся все бутоны, а школы закроют на лето, а глаз зеркала сдастся в плен катаракте забвенья и пыли...

(волей влюблённости самообмана
и неразгаданности желанья
вдруг оказаться в центре романа
с пошлостью в маске очарованья)

Испытание бесконечностью. Испытание серостью, сыростью. Как хочу я его не выдержать! Но - открываю глаза и смотрю, и не вижу, не вижу времени. Что с моими глазами? Куда они смотрят -  вне или вну.. ?.. Что с ложью, чьё имя - время?
Оставь.
Оставь и попробуй(уй!) обрести ожиданье.

Меня учили не-жить: не видеть,не слышать,не думать. А я был большой болван - я не хотел учиться. Но тогда было столько силы, столько молодости и дури, что было совсем не страшно - слушать, совсем не гнусно - глядеть, совсем не тошно -любить и... В результате я стал недоучкой - ни жить, ни нежить не умею. А третьего не дано. И я даже не пытаюсь выяснить - кем не дано? Ибо боюсь, что оно, это третье - я сам. И если б я был чуть умнее, чуть талантливее, чуть честнее, то вместо всех этих слов вспомнил бы только три - вно в оруби.
И

Ухожу в неё, в жизнь, как в болезнь...

Но как это пусто - жить...

оже...


1986г.