Соло ласточки глава 15

  «Ну, вот и все...» - сказал я себе, когда  лифт начал медленное движение вверх  к площадке, на которой была расположена наша с Еленой квартира. Моя золотая клетка, в которой с неистовой силой бил серебряный  ручей всех мыслимых и немыслимых материальных  благ. Мне хотелось, чтобы  стальной саркофаг, двигался  быстрее. Мои мысли о предстоящем разрыве с Еленой носились по извилинам обеих полушарий со скоростью, превышавшей все возможные ограничения. Я видел себя врывающимся в квартиру, несущимся по коридору в сторону своего платяного шкафа и  кричащим на ходу  о причинах моего скоропалительного отъезда. В этом  прощальном хаосе я оставлял за собой право последних  поцелуев – первого в золотую макушку Елизаветы, второго  в мраморную щеку Елены. 
    Лифт не превысил скорости и остановился через положенное время, с облегчением вздохнув. Несмотря на предстоящие объяснения с  домашними по поводу моего долгого отсутствия, несмотря на запланированное вранье о чуть заметных, но все же заметных, шрамах на левой скуле и подбородке, я тоже вздохнул с облегчением перед дверью собственной квартиры. Вздох облегчения  был предвестником победного  крика «Ура! Свобода!», но как оказалось, моим планам не суждено было осуществиться. Путь преграждала стальная дверь, за которой отсутствовали какие-либо признаки жизни.
  После безрезультатных попыток привлечь внимание к себе продолжительными звонками и громким стуком, чтобы  войти в квартиру под приветственные возгласы Елены и Лизаветы,  мне пришлось  воспользоваться своим ключом и перешагнуть через порог под звуки мерного хода настенных часов. Я шагнул в тишину, пугающую своим безразличием. Воздух в квартире, наполненный  весенней сыростью, настораживал  отсутствием каких-либо запахов.  Осмотрев все помещения, я понял, что   в квартире никто не жил уже несколько дней. И вдруг меня охватил страх, нет даже не страх, а ужас! 
- Алло!..... Ангелина Валерьяновна!  Где Елена?..... Вы слышите меня? Я спрашиваю, что случилось?- кричал я в телефонную трубку, пугаясь своего отражения  в зеркале над телефонной полкой. Палитра чувств и эмоций размытая в моем облике в данную минуту могла стать поводом для создания художественного полотна с одноименным названием «Ужас в пустой квартире».
- Это мы у вас должны спросить, что случилось, и где вы пропадали целый месяц? Мы подали в розыск... - Ангелина Валерьяновна всегда, когда хотела, чтобы я почувствовал ответственность момента и начал испытывать угрызения совести,  настраивалась на подчеркнуто вежливый тон, переходя на «вы». - С вами все в порядке?
- Я в порядке. Где Елена?
- Елена в больнице, Елизавета на даче с няней. Приезжайте немедленно...
- Что с Еленой?..
  Но принципиальность тещи превысила все допустимые нормы жестокосердия. Она положила трубку после продолжительного молчания. В этой зловещей паузе я услышал грозное сопение  Ангелины Валерьяновны. Ее акт отмщения за мое продолжительное отсутствие состоялся. Теперь я  впал в неведение, которое могло свести с ума. Страх за состояние здоровья Елены перерастал в понимание невозможности оставить ее сейчас. Все опять завертится  по кругу,  пойдет по сценарию, в котором все роли и поступки героев прописаны. Все повторится...
    Аглая рядом, остается сделать последний шаг ей навстречу, но обстоятельства складываются таким образом, что я  снова оказываюсь перед выбором - выбором между женщиной, которая подарила мне надежду и той, которая мне эту надежду продала...
- Ты бросаешь нас? – спросила Елена и натянула на лицо больничную простыню. Почему она  не наградила меня вызывающим взглядом в упор? Почему вопрос, слетевший с ее пересохших губ, прозвучал  без укоров и жалоб? Я ждал длинной речи, безупречной в доводах, объясняющих все сложившиеся обстоятельства. Именно они, эти обстоятельства, неблагоприятно повлияли на наши взаимоотношения. Елена хорошо знала меня. Она как опытный охотник, скорее охотница за моими чувствами, набрасывала на меня аркан сочувствия, загоняя  в ловушку переживаний.   В критической ситуации, когда мои желания и поступки могут выйти из-под контроля,  с ее стороны не должно быть никаких оскорбительных выражений, никаких обвинений. В очередной раз она расскажет мне о своей   безупречности и любви. Она способна на любые жертвы ради нашего совместного существования. Мне бы найти силы и  отказаться от этих жертв...
- Тебе нельзя волноваться... Все самое страшное, что могло со мной произойти, уже произошло... Я рядом, я  с вами...
- Знаешь, Юра, я многое поняла за это время... Мы обречены, быть вместе навсегда. Это не зависит от нашего желания, мы должны пронести крест душевного разлада сообща. Я молилась и просила об одном, чтобы бог простил меня и перестал испытывать нас... Мы должны обвенчаться... Дай мне слово, что когда я выйду из больницы, мы сделаем это...   
- Все будет так, как должно быть,- ответил я и поцеловал ее в лоб. Она откинула простыню с лица и улыбнулась. Белозубая улыбка,  влажный взгляд, розовый румянец на щеках и даже мелкие морщинки, разбежавшиеся вокруг глаз – казались мне явными признаками выздоровления.
  Но Елена была больна. Ее болезнь прогрессировала с каждым днем, и  что явилось причиной ее болезни – наследственность ли, нервные срывы ли, повышенная эмоциональность - я не задавался целью найти ответ на этот вопрос. Я был поставлен пред фактом ее душевного разлада. 
- Юрий Валентинович, готовьтесь к худшему. У вашей жены маниакальная шизофрения. Больные с таким диагнозом рано или поздно становятся пациентами психиатрических клиник. Мужайтесь.- Молодой доктор откланялся  и быстрым шагом направился к  стеклянной двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен!». Он не был посторонним, поэтому дверь приветственно распахнулась перед ним. Я же смотрел вслед молодому доктору и думал, где  мне найти дверь, в которую я смогу войти так же беспрепятственно и уверенно?
  Шок, который я испытал позже, когда осознал всю трагедию положения Елены, надолго выбил меня из колеи привычного состояния ожидания перемен. Наступило время осмысления всего того, что произошло между мной и Еленой и всего,  того, что ожидает нас впереди. Все виделось мне в серых тонах - и прошлое и будущее. А представления о настоящем вообще не имели никаких оттенков.
  Наша  совместная с Еленой жизнь, начатая с обмана и на протяжении многих лет продолжавшаяся под флагом  обоюдных измен и предательств, вела нас обоих к лишению рассудка. Кто-то же должен взять на себя  ответственность за бесконечную череду адюльтеров? Но о какой ответственности может идти речь, когда перед нами вот-вот приветливо распахнет двери сумасшедший дом. Елена оказалась на грани безумства, а я уже несколько лет пребываю в этом состоянии. А как иначе объяснить мое желание найти женщину, с которой меня ничего не связывает, кроме воспоминаний о ноющей  тоске при взгляде на дырку на ее чулке.
 

- Ты не возражаешь, если я буду в строгом платье нежно зеленого цвета?
- Нет, тебе очень идет этот цвет...
- Твоя тактичность всегда сводила меня с ума. У меня никогда не было платья такого оттенка. Откуда ты можешь знать, идет мне этот оттенок или нет?
- У меня богатое воображение...
 - Не груби... Тебя я вижу в костюме серого цвета слегка со стальным оттенком...
- Почему именно в сером?
- Потому что в сочетание с нежно зеленым и с розовым получится потрясающая цветовая гамма. Лизавета будет в розовом платье, вся в рюшах как ангел. А теперь, представь нас троих перед алтарем, в лучах лампад и в облаке ладана... Представил?
- Представил, но не испытываю такого эстетского восторга как ты...
- Ты намерен поссориться перед венчанием, или испортить мне настроение?
  Елена швырнула на пол вешалку, на котором только что висело ее подвенечное платье. Она подошла к окну отдернула штору и сорвала соцветие цветка герани, стоявшей на подоконнике. Елена   распотрошила  соцветие цветка  и бросила то, что от него осталось в открытую форточку. Мятые лепестки вяло закружились и медленно полетели вниз на раскаленный асфальт, расплавленный  летней жарой.
- Я всегда знала, что ты не волшебник. Да, я прошу невозможного – горсть снега среди лета. Но вот видишь, из любого положения можно найти выход. Лепестки белой герани стали на мгновение снегом и закружились в воздухе. Я нашла выход, а ты бездействуешь.
   Я не бездействовал, я просто устал и поэтому  иногда терял бдительность. Я ежесекундно должен был помнить о том, что любое несогласие может вызвать в Елене приступ нервного возбуждения,  что, опять же, может спровоцировать обострение болезни. Теперь я жил как минер на минном поле. Один неосторожный шаг и взрыв! Все оберегали душевный покой Елены, но никто не заботился о моем состоянии.  Меня прописали Елене как одно из средств, которое должно благоприятно воздействовать на ее отравленный мозг. Меня подавали как противоядие!
  Моя жалость  и «понимание ситуации» (выражение Ангелины Валерьяновны) постепенно перерастали в ненависть. Но не к Елене, а к самому себе. Я ничего не мог изменить. Я не знал, с чего должен начать менять вокруг себя обстоятельства, чтобы самому не попасть в психушку. Причем такая перспектива отчетливо прорисовывалась на моем горизонте и, как мне казалось, у меня  было гораздо больше шансов оказаться там раньше, там, за пределами нормальной жизни.  Но никто не думал обо мне как о потенциальном больном. Меня постоянно пугали неизбежным фактом попадания Елены в психиатрическую клинику. Я должен был быть в обойме тех обстоятельств, которые имели благотворное влияние на процесс борьбы с  болезнью. Да, из меня сделали благоприятный фактор... Мой уход из семьи был невозможен! Я оказался в капкане собственной беспредельной порядочности и заложником собственной слабости.
  Время венчания было назначено на начало сентября.
-  Закончиться  Успенский  пост,  отпразднуем праздник  вознесения богоматери и сразу под венец. Это очень благоприятное время для венчания. Я надеюсь, что ты не будешь возражать...
- Я не буду  возражать, - ответил я чуть слышно и вышел из комнаты. Такой акт протеста я мог себе позволить.
- Юра, я же не сказала тебе самого главного!.. А ты все бежишь и бежишь куда-то...
- Нет, я не бегу... Жарко, выпьешь чего-нибудь?
- От стакана воды – не откажусь...  Юра,  ну вот, опять  не сказала тебе самого главного!.. Я записала нас в группу паломников. Мы едем по святым местам... Почему ты не радуешься... Такая возможность очиститься от скверны и  приобщиться к духовным ценностям...
- Елена, я радуюсь такой возможности, но радость моя тихая. Такая, какой она должна быть у истинно верующего человека...
- Ты намекаешь, что я верую не истинно?! – Елена опять подбежала к окну, но на кухонном подоконнике не было горшков с цветами. И ей пришлось рвать на мелкие кусочки бумажные салфетки. Я молча наблюдал за происходящим. Когда ее ладонь уже не вмещала бесформенные обрывки салфетки, Елена бросила их не в форточку, а на пол и выбежала из кухни. Через мгновение тишину разорвал душераздирающий  вопль, который как-то сразу перешел в протяжные звуки рыдания.
- Елена, выпей воды... Успокойся... Расскажи поподробнее, куда мы едем, когда... Все так неожиданно для меня. Пусть эта поездка станет для нас свадебным путешествием.... Помнишь, как тогда.... Первое наше путешествие на Тибет?
- Конечно, помню...
  Переключив внимание Елены на воспоминания о поездке на Восток, я дал себе возможность передышки. Елена  отдавалась воспоминаниям с неистовством странника, блуждающего по безымянным дорогам и ищущего единственно верное направление в своем пути. Елена захлебывалась от восторга, в который ее приводили воспоминания о каменистых горных тропах Тибетского нагорья. После  безрезультатных попыток  воспроизвести слова на  китайском языке, которому ее обучал приветливый и безотказный гид нашей экскурсионной группы, после  успешного исполнения бурного «Танца золотых змей», которому Елена  была научена все  тем же чутким  экскурсоводом хань родом   из провинции, расположенной на берегах  реки Хуанхэ, Елена пришла в веселое расположение.
- А ты помнишь?...- спросила она и посмотрела на меня взглядом китайской блудницы.
- Я все помню... – ответил я и решил сменить тему разговора, чтобы не озвереть от воспоминаний о безотказном молодом китайце. – Так куда мы едем? На запад, на восток, на север или на юг? В Рим, Иерусалим? Мы едем в Палестину, чтобы привезти Ангелине Валерьяновне пальмовую ветвь? Каким святым местам мы будем поклоняться для обретения душевного покоя?
-  Мы едем на юг! Наш маршрут пройдет по святым местам Черноморского побережья. Мы паломники, понимаешь, ни беззаботные туристы или бесшабашные «дикари», жаждущие удовольствий и погрязшие в развлечениях. Мы паломники...
   После объявления о маршруте, который проходит по Черноморскому побережью, я ничего не слышал... И на вопрос Елены «Ты что-то имеешь против моей мамы?» мой ответ «Нет, я забочусь о ней» прозвучал неосознанно, но,  наверное, правдоподобно. Елена прикоснулась губами к шраму на моей  щеке,  и не почувствовав никаких перемен во мне, воскликнула с пафосом богини  Весты, хранительницы домашнего очага и семьи: «Всякий, делающий грех, есть раб греха!».
- Елена, когда  мы  едем?

 

***

  Теперь я мог отчетливо представить нашу с Аглаей встречу. Она снилась мне каждую ночь – снилась встреча, которую я так долго ждал, к которой я так стремился через все преграды и тернии.
   Адрес я знал наизусть, он мне тоже снился.  Стертые каракули на помятом обрывке выцветшей промокашки рисовали в моем воображении четкие контуры предметов, что нас могли окружать в эти восхитительные минуты долгожданного счастья обретения самих себя! Мне снилось место, в котором произойдет наша встреча. Мне снились детали окружающей нас обстановки – южные экзотические  деревья, влажные шершавые стены домов, огромные, мерцающие лунным светом, фонари. Мне снились люди, окружившие нас при встрече без нашего согласия. Они проходили мимо нас, застывая в одно мгновение,  друг против друга. От нас шел свет, именно он привлекал  внимание людей, они подходили ближе и уже не могли отойти от нас, выйти из полосы света, излучающего тепло. Люди обогревались в нашем свечении. Их добродушные  любопытные  лица не раздражали нас, и не отвлекали  друг от друга вовсе. Среди лиц встречались знакомые физиономии сослуживцев, родственников, случайных прохожих.  И потом вереница  уже незнакомых, но доброжелательных  лиц выстраивалась в бесконечном потоке движущихся людей. Я испытывал чувство единения со всей вселенной!
  Впервые за последние годы моего бесцельного существования я обрел способность признаться самому себе в том, что я свободен! И пусть это сон, но я  свободен от всех обязательств перед самим собой, от предрассудков социума, который меня окружает и каждый раз требует цену за совместное проживание. Мои сны были бесконечны, каждый раз начинались  и заканчивались одинаково. И проснувшись, я готовил себя к обретению свободы и материализации мечты!
   Мечта материализовалась в облике неопрятно одетой, подвыпившей на вид,  женщины, сидящей на огромном валуне на обочине дороги, ведущей в храм, который расположился на ровном плато невысокой горы.
    Поверить в то, что в растрепанной  попрошайке с  чумазым ребенком  на руках, я узнаю Аглаю - это все равно, что испытать глубочайшее разочарование от несправедливого  известия о себе, что ты являешься  членом  группы анонимных алкоголиков, а тебя уже назначили командиром  космического корабля, стартующего  на Марс. Я не поверил ни  факту ее возможного падения до низов социальной лестницы. Ни  факт попрошайничества,  унизительного по своей сути, привел меня в смятение и замешательство. Я не мог осознать вероятности встречи за сто пятьдесят километров до города, указанного в адресе. На случайность я не рассчитывал. Я осознанно преодолевал километр за километром по дорогам Черноморского побережья. Я посещал все храмы и святые места паломнического маршрута, терпеливо ожидал  окончания служб. Стоически  и не ропща я переносил все бытовые неудобства (вторую неделю приютом для нас был автобус, где мы и трапезничали, и отдыхали после праведных трудов, и молились).   Засыпая под рычание мотора и сопение Елены в соседнем кресле, я просчитывал время, в которое  должен буду уложиться, чтобы разыскать улицу и дом в незнакомом городе.  И вдруг, в моем планировании необходимость отпала сама собой. Аглая нашлась! Кто-то вмешался в мои планы и Аглая «материализовалась». Внезапное ее появление на дороге к храму, в том виде, в котором она предстала передо мной, возможно, было последним испытанием для меня. Последней проверкой моего намерения, сделать все, чтобы  остаться с ней  навсегда.
      Я остался один, после того как  Елена вошла в храм. Я решил встретить ее на обратном пути, который проходил по вымощенной дороге, по обочинам которой росли могучие кипарисы. Эту дорогу экскурсоводы называли дорогой грешников и предлагали истинно кающимся в грехах паломникам пройти ее на коленях. Некоторые соглашались, некоторые избирали другой путь, предпочитая пройти по дороге грешников  после посещения храма. Я решил спуститься по этой дороге, не дожидаясь окончания экскурсии в храме. Я шел прогулочным шагом, но, не нарушая ритма движущейся в том же направлении толпы. Я успевал смотреть по сторонам и любоваться пейзажем. И вдруг услышал ее голос, увидел ее! И  весь этот движущийся поток на мгновение обратил внимание на Мадонну с ребенком – кто-то сочувственно вздохнул, кто-то бросил на одеяло мелочь, кто-то - недоеденный фрукт, а кто-то прошел молча, поглощенный покаянием. Один бойкий турист пошутил над несчастной, и она дала отпор обидчику, выругавшись в его сторону грубо и пошло. Турист ликовал.
  Я услышал ее голос и почувствовал, что мое сердце замедляет ход, я повернулся на знакомые бархатные звуки и от того, что я увидел, вошел в состояние комы.  А все, что я слышал сквозь мутную пелену перед глазами, уже не имело никакого значения.
- Эй, ну чего уставилась, корова?! Иди, иди, пропой молитву по своим грехам!- Кричала она вслед женщине, во взгляде которой просматривалось недоумение. - Все сгинете в утробе гиены. Всех вас на части разорвет зверь... –   Тараторила она, не  умолкая ни на минуту. Босая, в замусоленной косынке. Темные волосы пробивались из- под  грязной материи.  Волосы кольцами падали на плечи и лоснились на свету каким-то неестественным пыльным оттенком.  Темная бесформенная юбка, перетянутая солдатским ремнем, фланелевая  кофта с оторванным воротником – при одном только взгляде на ее наряд хотелось отвести смущенный взгляд в сторону. Грудь была перетянута шерстяным платком, плечи стягивали пулеметные ленты с пустыми гнездами для патронов. Нательный крест висел на толстой бечевке и блестел на солнце серебряным светом. Облако пыли окружало ее и ребенка, которого она  усаживала  на одеяло с торчащими ватными клочьями.  Белокурый мальчик лет трех-четырех был таким же грязным как и женщина.
- Что ты все зыришь, дура! Малец тебе мой понравился? Сын Джахара... Проваливай, а то застрелю...- безумная размахивала палкой перед собой. Бессвязная речь, ее угрозы, проклятия перемешивались с таким отборным матом, что волосы на затылке вставали дыбом.
      Я стоял неподалеку и уже в течение получаса наблюдал за ней из-за ветвей раскидистого кизилового дерева.  Сказать, что я испытывал в этот момент ужас, значит, ничего не сказать!
- Аглая... Это ты?... Это вы?..- нашептывал я, едва шевеля губами. Слезы катились из глаз, и я ничего не мог с собой поделать.
  Любопытство и внимание окружающих приводили безумную женщину в восторг. Она делала неприличные жесты в их сторону и еще больше привлекала внимание прохожих. Кто-то останавливался возле нее и ребенка, и поглядывал на происходящее, щурясь от скабрезных выражений, кто-то ускорял шаг и сочувственно мотал головой. Но все без исключения, обращая внимания на нищету этой женщины, подавали ей милостыню. Если вдруг кто-то приближался на более близкое расстояние к мальчику, чтобы погладить его по голове или прикоснуться к его пухлому тельцу, то  женщина реагировала как  тигрица - бросалась на сердобольного и рычала. 
- Аглая... Остановитесь... Что с вами? Как вы здесь оказались? Вы меня помните? Я искал вас, я ждал вас...- я говорил, говорил сам с собой. Я не заметил, как речь моя стала несвязной и превратилась в тихое бормотание. Я прятался за стволом дерева и плакал как мальчишка.
   Успокоившись, взяв  себя в руки, я подошел к ней. Она  на мгновение задержалась на мне безумным взглядом, продолжая бранную тираду. Все верили ей, а я один чувствовал  фальшь во всем этом безумном маскараде.
- Аглая, я столько времени искал вас... Аглая, посмотри на меня...– Я ухватил ее за запястье руки и стал трясти, что было сил. Женщина отстраненно наблюдала за происходящим, как будто трясли не ее, а  какую-нибудь соседку. Но вдруг она сделала  шаг  навстречу  и подошла так близко, что я увидел разноцветные точки в ее зрачках, сквозь пыльное облако, я почувствовал до боли знакомый запах грима... «Благодарю тебя, господи...»- прошептала она и коснулась моих губ.  Ее поцелуй длился вечность...
- Юра, что происходит? Я ничего не понимаю, господи! Кто эта женщина? Почему ты ее целуешь?! Отпусти ее, немедленно! Слышишь?! - Крик, переходящий в бесконечный вопль отчаяния, вывел меня из состояния блаженства. Кричала Елена, она кружилась вокруг нас, она  стучала кулаками мне в спину, она отчаянно боролась за меня.  Но  я был тем неземным существом, которое  в эти мгновения не чувствовал боли и  себе  не принадлежал!
  Все случилось сиюминутно! Елена упала на колени и начала  с остервенением рвать траву. «За что, боже? За что, Юра?»- тихо повторяла она.   У нее появилась пена в уголках губ, признак приближающегося приступа.  Без сомнения то, что она увидела наш с Аглаей поцелуй, повергло ее в состояние  болевого шока. В любое мгновение ее мог накрыть припадок. Я испугался только этого, клянусь! Мне ничего не оставалось, как произнести то, что я произнес: «Дорогая, ты не видишь, что эта женщина безумна, она просто сумасшедшая... Иди ко мне... Тебе нельзя так волноваться...». Я подхватил ее на руки и понес   в сторону автобуса на глазах изумленной толпы.
    Водитель,  который успел уже несколько раз просигналить, призывая паломников поторопиться, был свидетелем всей сцены. Когда я вносил в салон обезумевшую супругу, он посмотрел на меня, и в его взгляде я не увидел ни сочувствия, ни осуждения. Полное равнодушие к гибели целой вселенной, безразличие к потере единого смысла! Обретение  и потеря   за  долю секунды - и такая безучастность. Мне хотелось ударить водителя. Но он включил зажигание и приготовился к исполнению своих обязанностей. Было бы совсем глупо подвергать опасности  жизни ни в чем неповинных людей. Я передумал драться. Но я не знал, что мне делать теперь, выпрыгнуть из автобуса, пока он только набирал скорость или остаться и нестись по заданному маршруту?
    Но то ли секунды для принятия решения пролетели со скоростью света, то ли водитель превысил скорость -  прыгать оказалось бессмысленно. Елена стонала под боком. Я не мог  ей помочь в эти минуты ничем. Эти стоны разрывали на части мою уставшую и измученную плоть, а душа была готова к покаянию. Я остался с ней, с Еленой.
   Горная дорога, бежавшая под колесами нашего автобуса со скоростью не более восьмидесяти километров в час, ускорила движение, как только горы расступились, и нашему взору открылась равнина.    Вдоль каменистого плато тянулась река, воды которой лениво перебирались с камня на камень. Летняя засуха иссушила водный поток, сделав его прозрачным и спокойным. Черные буйволицы бродили по равнине, надеясь прокормиться   скудной растительностью,  и такие же черные буйволы сидели в глубоких лужах, заполненных водой, спасаясь от жары.
- Смотрите, какие черные быки! – услышал я возглас изумленной паломницы за спиной.
- Это не быки, это буйволы. «Вокруг света» надо смотреть! – ответил мужской голос с другой стороны. Наверное, этот мужчина то же  устал от всех религиозных впечатлений, его тон показался мне грубым.
  Елена, с полотенцем на голове, еще долго стонала. Когда она успокоилась и уснула, автобус остановился напротив часовни, представленной экскурсоводом архитектурным памятником ХIV века. Сегодня это был  конечный пункт нашего путешествия.  Я вышел на воздух. Несмотря на открытые люки и быстрое движение автобуса, в салоне было душно и  пахло ладаном. Запах становился все гуще и гуще.  За время посещения церквей и храмов одежды паломников  пропитались  этим запахом настолько, что он не выветривался из салона и в то время, когда все страждущие исторического причащения  шли на экскурсию.
   В тени огромного платана я, наконец, остался наедине с собой. Мысли роились в голове, улетучиваясь в сторону храма на горе. Но если  воспоминания о долгожданной встрече поставили точку в долгосрочном поиске Аглаи,  то на вопрос что же мне делать теперь, я  ответа так и не нашел. Аглая благодарила Господа и целовала его в моем лице, я никого не благодарил и целовал  воскресшую свободу, олицетворением которой  стала для меня  Аглая. Сколько времени и душевных сил мне понадобиться, чтобы вернуться к этой женщине и остаться с ней?

  По окончании  нашего путешествия на протяжении некоторого времени я  терзал себя этим вопросом, но после бесконечных бессонных ночей  под дверью больничной палаты Елены, сомнения развеялись. Единственным внутренним монологом, на который у меня хватало сил, был монолог о моей стоической выдержке перед физической усталостью. Душевного разлада я не чувствовал. Все переживания, эмоции и, связанные с депрессивным состоянием после встречи с Аглаей, волнения отошли на второй план. Физическая усталость, накопившаяся за последние дни,  заглушала голос разума. Я  отказывался вступать в дискуссию с самим собой относительно будущих поступков. Я сам находился на грани помешательства от тяжести, навалившихся на мою совесть, обязательств перед  Еленой.
   Мечты о возвращении к храму, у подножия которого меня ждала Аглая,   таяли с каждым днем. А мрачный образ неопрятной женщины с белокурым ребенком преображался в светлый образ женщины с картины, как  нестранно, Моне «На прогулке. Женщина с зонтиком».  Я с удивлением воспринял факт трансформации  четкого, реалистичного, грубого образа Аглаи, в котором она появилась передо мной,  в размытый, нечеткий силуэт, прорисованный «техникой впечатления». Мои впечатления от ее нового сценического образа были неоднозначны, но объяснимы. Я ждал встречи с Аглаей, встреча состоялась. Ожидания оправдались – я испытал минуты радости от сознания, того, что, преодолев все преграды на пути, достиг цели, познав минуты блаженства. Я добился катарсиса - очистил душу в страхе перед возмездием за проступки, я избавил душу от самоедства,   сострадая  ближнему, точнее ближней – женщине, ближе которой у меня никого не было в ту минуту!
    В  отстраненности Аглаи от реальной жизни, без сомнения, звучал протест. Зная ее страсть к крайностям, в которые она «впадала» на протяжении «своего существования на этой планете и под этой звездой по имени Солнце» (ее шепот до сих пор мерещиться мне в тишине, когда я остаюсь один), можно представить, каким  сложным был ее поиск  образа Воинствующей  Мадонны  с младенцем на руках. Это ли не вызов обществу, с которым она не могла найти общих точек соприкосновения. Вот только вопрос, слышало ли общество ее призыв? Скорее всего, нет. Аглая гениально исполнила роль сумасшедшей. А сумасшедшие у толпы вызывают или непристойное любопытство или безучастное равнодушие.  Ребенок на ее руках имел сильное  эмоциональное   воздействие на окружающих, но  этого воздействия хватало только на то, чтобы поделиться с ребенком недоеденным бутербродом или надкусанным яблоком. А ей приходилось быть на чеку и давать сдачи каждому, в ком она видела опасность. И чей это был ребенок? У кого она брала это чудное дитя, бессовестно втягивая несмышленое создание в сюжет своей пьесы.
     Сегодня я готов до бесконечности, не избегая приходящих на ум фразеологизмов, изощряться в описании своих предположений по поводу ее странного поведения.  Сегодня, когда я знаю, чем закончиться наша с ней  история, я могу дать волю фантазии, позволить бушевать  воображению. Я могу ослабить  вожжи и отпустить своего Пегаса  на просторы художественного вымысла, используя поэтические эпитеты в описании ее внутреннего надрыва, приведшего к личностной трагедии. Я управляю тем словесным бредом, который сыпется из меня как из рога изобилия.
   А в те дни, я жил с одним желанием – избавиться от нервного напряжения, которое накапливалось во мне столько лет! Я искал лекарство, которое избавит меня от тяжести духа и усталости тела. Я его нашел. Я взял в руки перо и бумагу. Нет, конечно, не перо, а пишущую машинку. Я начал писать повести чужих  жизней, делая перерывы, замирая в ожидании событий. Участвуя в перипетиях сложных ситуаций и описывая свершившиеся факты, я чувствовал себя Творцом, создающим весь этот мир. Я не шел на поводу событий, я сам эти события организовывал. Страницы моих печатных рукописей горели от страстей, которыми были  поглощены герои  моих произведений. Я воскресал в вымышленных историях!  И спустя положенный срок (Ох уж мне эти фразеологизмы!) я воскрес на  яву!   
      Я воскрес! Но тогда, во время глубокой депрессии, разрушающей всего меня – с головы до пят, разбираться, чем была недовольна Аглая, и что ее заставляло играть роль сумасшедшей попрошайки, не хватало физических сил. Достаточной карой казалась и потеря всех эмоций, которые выплеснулись мальчишескими слезами под кизиловым деревом. Я решил переждать момент кризиса, сделать паузу на выдохе, чтобы  чуть позже вдохнуть полной грудью...
   Сейчас, мне кажется, что я так и остался в состоянии задержанного дыхания, завис в безвоздушном пространстве между вымыслом и реальностью. И пусть эта повесть о  любви будет  пропетой песней то ли  соловья, то ли жаворонка. К своему изумлению я узнал, что ласточки не поют, а щебечут. Подарить миру произведение с названием «Щебет ласточки», кажется мне бестактным по отношению к орнитологам, для которых  каждый звук пернатых звучит как песнь любовного призыва. «Я долго думал о названии для  моих выстраданных «откровений» и остановился на поэтическом сочетании слов «Соло ласточки». Но поверь, совершенно не вкладываю в это сочетание глубокого смысла и не скрываю в нем ребуса, который необходимо разгадать. Нет, все просто – есть женщина,  и есть мужчина. Кто из нас ласточка и кто пропел соло громче - разберешься  сам, если хватит терпения прочесть записки до конца».
  У Ивана хватило терпения не только прочесть мои  неоконченные записки, у него хватило терпения и выдержки для того, чтобы совершить главный поступок в своей жизни. Ему суждено было пропеть песнь любви! Иван - вот кто из нас достоин внимания крылатой самки! Вот он - вероломный предатель нашей дружбы.
          «Приветствую тебя, мой единственный друг Юрка! Хотя я не уверен, что, прочитав это письмо, ты будешь считать меня своим  другом. Я не хочу вдаваться в подробное описание всего того, что должно было произойти и  уже свершилось. У меня на это две причины.  Первая – я не обладаю даром литературного воспроизведения событий. И вторая, на мой взгляд, она существеннее первой, не хочу оттягивать момент, который станет для тебя самым волнующим в жизни, хочу быть откровенным до конца, самым трагическим моментом в твоей жизни... Я нашел Аглаю. Я усыновил твоего сына. Мы уезжаем навсегда из этой страны. Не ищи нас. Прощай...
   ...Я не мог, уехать, не простившись с тобой. Аглая  знает о нашей дружбе. Она сделала осознанный выбор, согласившись стать моей женой. Она ни о чем не жалеет, прощает тебя и просит простить ее за все те страдания и боль, которые тебе причинила.  Решение остаться со мной, она приняла после двух лет ожидания тебя на той дороге. Ты помнишь этот вымощенный «тракт грешников»...
   Я был рядом с ней. Я тоже ждал тебя.  Я  хотел увидеть ее счастливой.  Но, испугавшись, что могу потерять ее навсегда, предложил ей свою руку, сердце... все то, что имею на сегодняшний день. Она просила дать ей время подумать.  В дни своих тягостных раздумий над моим предложением она  ждала тебя под  кизиловым деревом. Она сказала, что на месте,  где ты стоял, перестала расти трава, а в том месте, куда катились твои слезы, вырос куст...  Прости, я не запомнил названия этого растения. Я не уверен, существует ли это растение в природе...  Ты же знаешь, какая Аглая выдумщица.
  Мы ждали тебя еще год, но теперь мы ждали вдвоем.  И вот, семь месяцев назад Аглая пришла ко мне ранним утром в белом платье и сказала, что болезнь прошла и можно венчаться. Мы обвенчались в храме на горе.
   Юрка, я знаю, что тебе будет больно, когда ты прочтешь письмо... Но я ни в чем  тебя не обвиняю и за собой вины не чувствую. Все произошло так, как должно было произойти. Иван».