Смотрины см. классич. анекдот

Решили мы с Кузьмичём породниться. У него дочка в девках засиделась. Распирает аж всю. Вот ежели поглубже вздохнёт, пуговки так и разлетятся.
Ходит румяная, да парни её сторонятся. Такое добро пропадает. А мой обормот глазами хлопает. Вот мы и решили с Кузьмичём в субботу смотрины устроить. Я своего предупредил – «Веди себя прилично, широко то не улыбайся, а то зубов то не хватат, да и мозгов то не шибко, так что помалкивай, я сам толковать буду».
Идём. Курица моя сзади плетётся, кудахчет. А Василий то, спереди петухом вышагивает. Пришли. Всё честь по чести – «У вас товар, у нас купец». Расхваливать стали, Ваську то.
У моей старухи рот не закрывается – то он ей грабли наладил, то сена накосил, то огород перелопатил. Я диву даюсь. Хотел спросить – «Когда успел»? Да вовремя спохватился. А Васька то и не знал, какой он хороший, глаза выпучил, однако ж сидит, улыбается.  Я ему сигнализирую – мол варежку то закрой, неча людей то пугать, не ровён час муха залетит.
     Ну пока старухи лясы точили, мы с Кузьмичём, за родство по стаканчику опрокинули. Вплывает тут Мотя. Как говорится – товар лицом. И начала Кузьмичёва старуха долдонить, как она носки штопает, да грядки пропалывает.
«Видали – говорю – как она воду с колодца таскает, по два коромысла за раз». А Васька то засмущался и спрашивает: «А можно мне на неё посмотреть?» Дурак какой, ну конечно смотри, хоть потрогай. А он – «Я её всю хочу посмотреть – в натуре».
      Старуха Кузьмичёва спрашивает – «Как это?»
А мой то после рюмки расхрабрился: «Жених я или не жених? А вдруг чё не так?»
- Чё не так то, дурень? Вот она моя кровинка всё на виду.
- Всё, да не всё! – не унимался Васька.
А моей то курице по душе пришлось, что Горбылёвых в краску вогнали, и давай подначивать:
- Да ведь не поросёнка покупаем, Авдотья, - жену, а вдруг у неё прыщи какие, али бородавки?
- Типун тебе на язык, Захаровна, какие бородавки? Она чиста, как ангел.
- Ну дык, пущай покажется. Я ж мужем ей буду. – Опять встрял Васька.
- Да где ж видано, чтоб невесту, как кобылу на базаре рассматривали?
А Васька то: «Мамаша, щас в журналах такое понаписывают, у кого хвостик имеется, а у кого и похлеще». Мою старуху чуть удар не хватил.
- Христос с тобой, Васенька, да не уж то мы… - и давай креститься.
- Михал Кузьмич, ты бы разрешил ситуацию – говорю.
 Ну он встал, усы вытер и говорит: «Мотя, зайди в спаленку, да покажи кавалеру всё, что полагается. А заодно посмотри, да пошшупай каков кавалер, и нет ли у него хвоста какого.
- Старик, да ты в своём уме? Она бесстыдница, чтоль какая? Покажи, пошшупай!
- Цыц! Старая! Хочешь, чтоб по деревне  слава пошла про хвостатую Мотю?
Ну, Мотя в слёзы, и в спальню. Васька за ней – успокаивать, значит. Старухи вздыхают, ждут. Мы С Кузьмичём опять чокнулись. Засиделись, старухи тоже выпили. Закусываем. Разговорились.
- И в кого  такая девица уродилась? – спрашиваю Кузьмича, - Авдотья твоя баба сухонькая, сам ты тоже маленький.
- Ты на что намекаешь, Микита? – набычился Кузьмич.
- Да я так просто – говорю – На кузнеца Ермолку Крохина похожа. Был у нас в деревне кузнец… - смотрю, Кузьмич стакан самогонки ухватил, рукавом занюхал и стал его закатывать. Да тут Васька выходит. Рот шире косяка дверного, рубаха спущена – оттопыривается.
- Ну, что Василий Никитич, удовлетворил ты своё любопытство? – спрашиваем.
- Ага – говорит, а сам рюмку выпивает и закусывает. Прожевал, потом говорит – «Не хочу жениться».
- Как, так? Почему?
- У неё уши красные.
- Какие ещё уши? Ты издеваешься что ли?
- Да толстая она. Не нравится.
- Дык и так видно, что не худенькая, чего ж ты в спаленку то попёрся? В краску девушку вогнал, вон уши покраснели.
- А интересно было – говорит.
Тут Кузьмичёва старуха, как хватит моего Ваську по загривку, да как начнёт орать: «Опозорить девицу хочешь, ирод проклятый?» А Кузьмич мне как зашипит: «Ах, ты сукин сын, стало быть Авдотью мою в измене заподозрил?» И как даст мне кулаком по физии. И пошла у нас такая свалка. Старухи друг другу в космы вцепились, мы с Кузьмичём по полу катаемся – помидоры давим. Не знаю, чем бы дело кончилось, да вдруг слышим – Мотя плачет. Мы все соскочили. А она сквозь слёзы спрашивает: «Тятя, а Василий Никитич то почему ушёл?» - и реветь ещё пуще. Сунулись – Васьки нет нигде.
Авдотья дочку утешает – «Солнышко моё, Мотенька, плюнь ты  на этого губошлёпа, мы тебе ещё лучше женишка сыщем. Али он тебя домогался? Мы чего то долго сидели, говори, домогался али нет?»
- Ой, маманя, он шибко, шибко домогался.
- Ах, негодник, ну стервец – говорю – Я его сейчас угроблю! Кузьмич, где у тебя оглобли?
Взяли мы с Кузьмичём по оглобле – и ну по деревне носиться. Нашли Ваську, да можно сказать на оглоблях его и привели. То я его по загривку заеду, то Кузьмич достанет. Привели в горницу, отдышались.
- Кайся – говорю – сознавайся, что с девицей сотворил?
А моя то клуша защищает Ваську. – «Ты – говорит – Авдотья, когда масло на базаре покупаешь, то же полложки ухватишь, да распробуешь вначале.
- Сравнила чего, дура старая, честь девичью с маслом – хотел я опять Ваську шибануть, да тут Мотя его за рукав взяла, да как обхватит руками – «Любимый, Васенька, пойдём со мной, а то тебя тятя убьёт».
- Убью – говорю, а сам смеюсь в усы. Тут уж хошь не хошь, а ни куды уже не денешься. Расселись мы снова, помирились, выпили, да и запели.
Вот так у нас смотрины в сватовство, да и в свадьбу перешли.