Налоговый

НАЛОГОВЫЙ


Налоговый инспектор не спеша шел по базару, вернее, по той его части, которую называют «блошиным рынком». Это был пожилой, видавший виды человек, весьма образованный, воспитанный и умный, окончивший в свое время финансово –экономический и торговый институты. Он работал и в торговле, и в ОБХСС, и на таможне, прекрасно понимал все тонкости рыночной экономики. Васин Василий Васильевич (Вася в кубе- как за глаза иногда называли его «челноки», проходившие таможенный досмотр) имел, наверное, единственную слабость: щегольнуть прекрасным умением считать в уме, сочетая самые невероятные комбинации цифр с самыми умопомрачительными, казалось, задачами.
Пока «челнок» тыкал огрубевшим от сумок пальцем в калькулятор, пытаясь показать, на какую сумму он провозит товар самых диковинных наименований, от которых у неопытного таможенника начиналось что-то вроде психоза, Васин выдавал ему точную цифру. «Челноки» знали- проверять не надо. Это вызывало неизменный их восторг. Да и не одно это.
Давно уже работал он не на пограничной таможне, а в областной налоговой инспекции, контролировал отчеты товарищеских объединений, предпринимателей, но на рынок ходить любил, и не для того, чтобы поживиться какой-нибудь вещью,  не зарегистрированной в журнале зазевавшегося спекулянта. Он получал много, службу нес исправно и не любил подачек, лести, подхалимажа.
Радовался неожиданным встречам со старыми знакомцами, которых нещадно проверял когда-то на границе, штрафовал так, что убить грозились, лишал права на поездку заграницу. Но!  В этом «но» все и заключалось.
Если он лишал человека загранпаспорта – значит, было за что. Это знали все. Радовался, что человек на свободе: пошла когда-то штрафная наука впрок. Он уважал тех, кто не возил наркоту, не торговал оружием, не убивал жизнь.
Он любил людей, ставших на ноги, проявивших неиссякаемую работоспособность, невероятную изворотливость ума и характера, людей, которые могли постоять за себя, людей, к которым вместе с достатком начало приходить, казалось навек, утраченное достоинство.
На рынке он слышал самые неожиданные разговоры и часто внутренне полемизировал с жителями города, пришедшими что-то купить, хотя они об этом, конечно, не знали.
- Чтоб быть спекулянтом, ума не надо. Надо иметь одну наглость. Хамье. Что не слово – мат. Везде у них двойная бухгалтерия: одна –для налоговой инспекции, другая – для себя.
- Нужен им ум, милая, ох как нужен,- мысленно возражал налоговый. – Учительница истории, по всему видать. И, конечно же, по нулям в политэкономии, поставленной с ног на голову в бывших советских вузах. Термины «спекуляция», как и «вялотекущая шизофрения», еще существуют только в России. Девяносто процентов налогов государству дают все виды предпринимательства. И дают его самые жизнеспособные предприниматели, вам, бюджетникам, зарплату платят, между прочим, с их налогов. Не та уже Россия, девочка, которую тебе по книжкам преподали, она и тогда была не та.
Васин знал все про двойную бухгалтерию, как знал то, что людям надо жить. Знал, что за сытую жизнь эти люди часто платят смертью близких, угонами горбом заработанных машин, грабежами в дорогах. Часто он восхищался этим смелым, дерзким на язык и дело людом.
Он учил торговать честно, он учил держать «купеческое» слово. Он учил бухгалтерии, экономике, нравственности, наконец.
- Ты честно сначала научись работать,- звучала его коронная фраза. – Чтоб воровать, надо быть профессионалом высочайшего класса. А у меня не уворуешь. И без труда доказывал это, находя скрытые доходы в отчетах, с какой бы фантастической изворотливостью они не составлялись.
Часто можно было сорвать такой налог с новичка, что небо показалось бы ему с овчинку, так неумело, во вред себе, сдавал он отчет.
- Ты же расходы не пишешь ни на бензин, ни на билеты в поездках за товаром, ни за оплату торгового места на рынке. Ты ж прогоришь совсем. Вот так составляют отчет – и следовали советы.
- Василий Васильевич, я у тебя академию прошел, - говорил ему один цыган. – Читать, считать, отчеты составлять научился, у меня горизонт расширился, словно я на колокольне стою.
И так же слишком часто мог сказать и преподаватель, и инженер, и медик. Больше всего Васин жалел их. Он понимал, как бесконечно сложно выйти интеллигентам, всегда презиравшим спекулянтов и торгашей, на толкучку подрабатывать к основному заработку, видел на рынке их совсем не спекулянтские лица, растерянные, бледнеющие при каждом знакомом  человеке, нарочито бодрящиеся, с напускной усмешкой.
Все он знал- и про отмороженные пальцы на ногах в зимние месяцы, и про черную грязь пополам с радиацией, сползающую с бесконечно усталого тела в летнее время, и про отчаянные мысли о государственном драконовском налогообложении, когда предприниматель думал, что заработал, а в конце года налог взяли такой, что не стоило и позориться целый год перед знакомыми.
Иногда ему казалось, что весь бывший Союз стоит на толкучке, и эпизодически это было со многими, а со многими еще будет – ведь продавцов уже больше, чем покупателей в иные воскресенья.
Часто Васин помогал таким новичкам от бизнеса наладить какие-то связи с базами, просил знакомых подкинуть работу тем, у кого было слишком трудно в семье с деньгами, у кого болели дети. Васин знал, что приличного налога с них не взять, но эти добросовестные интеллигенты, неизменно вежливые с покупателем были нужны, необходимы новому рынку, они не даром ели свой, часто для них горький спекулянтский хлеб.
Впрочем, Васин ненавидел это слово «спекуляция», как ненавидел все неточное, приблизительное, ненаучное. И всегда тактично останавливал ребят, когда они грубовато шутили: «Василий Васильевич, отчеты у спекулянтов примите?»
- У нас бизнес, торговля, покупатели, уважайте себя, свой труд, людей.
- А знаете, Василий Васильевич, - сказал ему однажды, глядя в смутившееся, до корней волос вспыхнувшее лицо, молодой, задиристый, конфликтный коллега–инспектор. Я хотел бы, чтобы в нашем городе капитализм, если он будет, был бы с вашим лицом.