Вовка - Часть первая

Первая часть.

Часто человек становится невольным свидетелем чужого разговора, чужих высказываний о людях, о поступках, или еще о чем, что на данный момент может волновать простого обывателя. Иногда чужой разговор носит добрый, позитивный характер. Это хорошо, когда ты заряжаешь и передаешь капельку своего добра другому человеку.
Но, не всегда так бывает. Это уж, кому как.

И тогда из человека начинает выливаться...

Я ехал автобусом с Москвы и стал невольным свидетелем такого излияния.
- Да он сидел, он уголовник...

Еще Ильф с Петровым более восьмидесяти лет назад сказали, что статистика в СССР знает все.
В России давно подсчитано, что каждый четвертый взрослый россиянин, или сидел, или сидит, или будет сидеть...


Я не стал слушать эти душеизлияния.

Принято считать, что человек сел не за содеянное, а просто потому, что оказался в тот момент не на том месте, или, попросту, попался.
Поэтому, когда слышишь вопрос, за что сидел? - В ответ говорят, да не за что!

Этого пацана, его звали Вовка, у нас не воспринимали за своего. Хотя его отец, Виктор был уважаемым человеком и у шпаны, и у авторитетных жуликов. У него було за спиной порядка тридцати лет сталинских лагерей. А это, солидный багаж.

...утром меня подняли к начальнику и выяснив, что у меня нет никаких документов отвели в камеру, где содержались суточники. Так сказать, для выяснения личности.
А вина моя была в том, что приехав в свой родной город на выходные без паспорта, я выпил и угодил в городской вытрезвитель.
Суточники это, как правило были уличные мелкие хулиганы, семейные дебоширы на которых любящие жены под диктовку участкового инспектора, или добрых соседей, писали заявления в милицию. Здесь были и обыкновенное наше, советское быдло, то - бишь, хамы, сквернословы, для которых послать человека подальше, не за что, не про что было, как глоток озона для страждущего в душную погоду.
Суточники все были на работе. На этот раз отказников не было (отказники,это та категория криминаллитета, для которых работать на власть - западло).

На нарах лежала и во всю улыбалась знакомая мне с детства рожа.
Мы обнялись по босяцкому обычаю.
- Давно здесь, Вовка? - спросил я,
- Пошли вторые сутки. А ты откуда? - спросил Вовка в ответ. Я слыхал, что вы куда  то с Саней в Сибирь рванули?
- Да мы уже вернулись оттуда, там тоже не Сочи. У него все нормально, а вот меня мусора опять прессонули. Я сейчас в Москве завис.
Сначала Стас с Ильинского пригрел у себя в общаге. Да попал под мусорской рейд, пришлось валить, нельзя подставлять людей за добро.
- А покурить, найдется? - помолчав с минуту, продолжил я.
Курехи у Вовки не было.
- Кто сегодня ключник? - я поднялся и стал нарезать по камере.
- Калиныч.

Сержант милиции, Иван Калинович Щербаков был наверное, самый добрый мент на всем, необъятном просторе Советского Союза. К тому - же, он был почти моим соседом и отцом моего приятеля детства.
Я постучал. Кормушка открылась.
- Иван Калиныч, как на счет, курехи кукарнуть? - спросил я вежливо, по свойски. Я знал, что Калиныч сам не курит, но он же был почти моим соседом.
- Сейчас, мальчишки, сделаю!
Мы ментов, как правило не любили. А за что их было дьяволов любить?
К Калинычу мы относились вполне нормально. Он нам за это платил своей лояльностью и был человеком безотказным.
Через минуту камера наполнилась густым табачным дымом, Калиныч засуетился, что - то нам стал шепотом говорил, что - то показывал на руках через кормушку, но мы его уже не слушали. Пол пачки папирос принесенные Калинычем, делали нас независимыми от него, часов на несколько.
Нам было о чем поговорить с Вовкой.
Слушок за него ходил, что он свалил к сестре в областной центр. Доходили разговоры и о его делах, но чем он конкретно промышляет, я не знал. Он был мутным пацаном и по большому счету у него не было друзей.
Вообще, понятие дружбы в той среде, в которой мы обитали, носит относительный характер.

По закону, если тебе ничего не было предъявлено, то через трое суток тебя должны были выпустить.
Мы не были с Вовкой комсомольцами, но на тот момент на нас у ментов ничего не было.
Вовку вызвали, как говорят, на выход.
На прощание, он пообещал, что завтра встретит меня в городе. Мне надо было досиживать свои, третьи сутки.
Меня еще гнуло с похмелья и алкогольный синдром упорно не хотел меня отпускать.

Конец первой части.