Тифлисское семейство

Память о прошедшем – достояние и сила настоящего. Отец моего прадеда, Микаэл Геворкович Тер-Галстянц, был священнослужителем. Его после учебы в Петербурге должны были отправить в Тифлис. И мой прапрадед - один  из основателей Св.Армянской Апостольской церкви в городе. Он своему другу Егору, русскому по национальности, поклялся, что, если у него будет сын  (а жениться можно до того, как стать архимандритом), он даст eму имя друга. Поклялся и Егор. И появились первенцы: у Микаэла – Егор, у Егора – Микаэл…
Егор Микаэлович, мой прадед, был главою большого потомства Тер-Галстянцев, родился в Тифлисе и прожил там до 114 лет. 
В начале 1913 г. он, чувствуя себя неважно, прилег. А у моей бабушки начались схватки. Прадед сказал, что он умирает, но умрет только после того, как родится ребенок, желательно ‘’тун шинох’’(‘’строитель дома’’). Родился мальчик, мой отец. Дед посмотрел на внука, перекрестил его и дал ему имя своего отца, Микаэл...
У прадеда была оружейная мастерская, где можно было приобрести кинжалы, сабли, большие ножи и даже турецкие ятаганы. Впоследствии прадед решил не связываться с турками (как-то один турок посоветовал другому проверить качество оружия на хозяине, моем прадедушке, но он понял турка, потому что владел и турецким, и фарси, и прогнал их, сказав, что сам может сделать это).
И посоветовал своим сыновьям не продолжать  его дело. Сыновья стали мануфактуристами, а потом, вплоть до революции, работали в Доме Манташева.
Еще им принадлежала большая фабрика по изготовлению варенья, которая существовала и 40 лет назад, на берегу Куры. Очень бодрый и деятельный, Егор Карапетович, в последние годы жизни стал равнодушен ко всему и ко всем, почти не выходил из дому и подолгу читал духовные книги. К старости став еще суровее, он довольно повелительным нравом откровенно выражал даже свои антипатии, не боясь нажить врагов. Однако, по рассказам моей бабушки, свекор не жил в одиночестве: к нему заходили сыновья и невестки, надолго засиживались в его комнатке, которая (особенно, когда горели свечи) напоминала келью - с армянскими образами и русскими иконами.
Жена  его, Кекел, роста маленького по сравнению с мужем, и в старости была подвижной женщиной. Она была связью, душою своего семейства. Состоящая из десяти человек семья была одним из звеньев тифлисского быта. В гостиной стоял большой круглый стол под абажуром цвета слоновой кости. В праздники и когда приходили гости, появлялся прямоугольный стол внушительного пятиметрового размера. И все - сыновья, внуки, племянники, соседские дети – находили здесь ласку и теплоту. ‘’Какую женщину Вы считаете величайшей?‘’ – спросили как-то Наполеона. ‘’Ту, у которой больше детей’’, - наотрез ответил он. Ответ многим показался грубым,,, 
Благодаря прабабушке семья оставалась цельной даже с приходом невесток. Цельность, созданная под крылом матери, - сила семейства.
В патриархальных семьях царила сила объединения, которая черпала начало в одном имени – имени матери. Нет связи сильнее, нет связи  естественней, чем связь с матерью…
Мать является центром, средоточием своего семейства.
… После смерти родителей своих мой дед, Карп Егорыч, как его называли, старший в семье, стал ее главою. Новые обычаи (домашний армянский театр, обучение детей русскому языку) заглянули в дом, сохраняя его индивидуальный отпечаток. Семейная жизнь, тихая, спокойная, осталась главным его признаком. Во дворе отцовского дома была дверь, ведущая в соседний двор; это было нечто вроде содружества людей, которым, чтобы общаться, не надо было выходить через ворота. Кстати, ни ворота дворов, ни эти двери никогда не запирались на ключ, даже  ночью. Политикам бы так объединиться, как это делали обыкновенные люди в царское время.
Главным тогда было не обогащение, а семейное начало, идущее еще от прапрадеда: мой дедушка, как и его отец и дед, держали в своем доме, кормили и одевали старых слуг, вместе со своими воспитывали и обучали грамоте и их детей. Сначала кормили слуг (кстати, тем же, что ели и хозяева), собак, потом только садились за стол. Если слуга хотел отделиться или жениться, дедушка подыскивал ему дом, давал деньги и все необходимое.
Обычно после завтрака садились за карты или лото, но не для выигрыша, а лишь для забавы. До обеда и после занимались детьми, читали духовные книги: дед превосходно читал, напевая, Нарек (духовную Книгу-свиток) на грабаре, древнеармянском языке. Мой дедушка, добрый красивый старик, был честным, нравственным и очень религиозным человеком. Ему, бывшему известному тифлисскому мануфактуристу, большевики “предложили” под “страхом закона” возглавить один из магазинов. Дед отказал большевикам, которых глубоко презирал, и поплатился за это: почти полгода просидел с братьями в тюрьме. Нам, детям, было очень смешно, когда дедушка, боясь, обходил стороной милиционеров…
…Небольшая группа большевиков-русских и молодой грузин ходили по домам “кулаков”, добрых, духовных людей, и отбирали деньги, золотые украшения, все, что понравится. Женщины, боясь за жизнь своих детей (мужья были в тюрьме), отдавали все. Но большевик-грузин потребовал, чтобы “к кольцам на пальцах и серьгам в ушах” они не притрагивались… Когда прошли страшные годы советизации, этот грузин стал большим начальником и закадычным другом многих семей.
…Эта семейная картина написана по рассказам бабушки и отца, по памяти сердца, которое порой сильнее рассудка. Здесь есть и мой, маленький, уголок. Как бы хотелось увидеть себя в этом “счастливом некогда”. Тогда семейное начало не было урезано, как сейчас, семейства не были раздроблены из-за “социального прогресса”.
Только на семейном начале строится и зиждется общественное, совершенствуется личность – человек. 

*   *   *