Подвальный корпоратив

   Накануне Нового Года в каптерке подвала дома №66/6, что по улице им.Жертв Перестройки, при тусклом свете 25-свечовой лампочки, вокруг крышки от пианино, заменяющей стол, образуя треугольную фигуру, сидели трое. Воображаемые лучи, исходящие из вершин треугольника внутрь геометрического объекта, сходились на бутылке с бесцветной жидкостью — водке. Закуска, лежащая вокруг стеклянного сосуда, находилась как бы вне центра внимания мужчин. Пока. Осью мироздания была именно бутылка.

   — Итак, уважаемые товарищи, дорогие мои друзья, — голос председателя домового комитета тов.Бататова торжественными интонациями мог соперничать с голосом Левитана, когда тот передавал вести с фронтов, — разрешите предновогодний корпоратив считать открытым. Разумеется, особых поводов для торжеств, а тем более веселий, — нет. Прошедший год был так себе, достатка и радости если и принес кому, то — не вам. От грядущего года перемен к лучшему вам, впрочем, как и мне, ожидать тоже не приходится, но отметить улыбками и тостами его приход положено.

   — Ёп-тить медь, ну и на фих нам тогда такой коператив? — возмутился дворник Михеич. — Мы что, не можем, как завсегда, просто на троих сообразить? Раньше-то не коперативились, выпивали, да и все дела.
 
   — Не кооператив, Петрович, а корпоратив. Это слово относительно недавнее, появилось, пока ты на зоне сидел. А означает оно культурное застолье рабочим коллективом. Без жен. А если кто замужем, то и без мужей. Что-то типа генеральной репетиции перед праздником, но без домочадцев. Вот, гляди, Петрович, я — начальник, ты — подчиненный, технический работник, дворник, то есть. Ну, и Петрович, — председатель кивнул в сторону непривычно молчаливого пенсионера Волозова, — заслуженный общественник нашего дома. Чем не коллектив? Собрались, веселимся без жен.

    — Ёп-тить медь, у нас какие жены? У нас с Григорий Венедиктычем жен нету. Скажи, Гриш, — дворник тронул пенсионера Волозова за рукав. Тот, погруженный в мысли, явно далекие от застолья, машинально кивнул. — Вот, тов.Бататов, и Гриша говорит, что неженатые мы.

   — Да я и не вас вовсе имел в виду, — поморщился председатель домкома. — Что ты, что Петрович со своим вороном Борисом — птицы вольные. Это вот меня, аки голубя сизокрылого, сбОркали узами брака. Дуся при себе держит — никаких условий для размножения. Одна радость — мужской корпоратив. К вам дуся меня пока отпускает.

   — А я бы, — мечтательно зажмурился Михеич, — сейчас бы со шмарой, в смысле, дамочкой посидел вдвоем. Рядышком. Она ко мне плотно бедром горячим жмется. На столе свечка горит и стаканы полные шампанского. И вот этак, отхлебнуть из стакана, обнять дамочку и пузырики изо рта в рот погонять — красота! Вот это коператив на двоих, вот это — по мне было бы.

   Михеич ухватил пустой пока стакан, зажмурился и потянулся в сторону приоткрытым ртом, проживая внутренним чувством, как во рту перемешивается игристый напиток с разнополой слюной. Вплоть до лопанья последнего пузырика.

   — Эк тебя растащило, Петрович, — усмехнулся тов.Бататов. — Но уж извини, чего нет, того — нет. Только мы вот с Петровичем. Кого из нас с пузырьками засосешь?

   — Что, если я на зоне сидел, так и намеки всякие можно мне предъявлять? — обиделся дворник.

   — Да зона ни причем, чего ты сразу в бутылку лезешь? — Эк, я скаламбурил! — Мы вон с Петровичем уж сколько лет вдвоем, мысли всякие про нас могли возникнуть, а нам — нипочем, дружим и все тут. Скажи, Петрович? — теперь уже тов.Бататов обратился за поддержкой к пенсионеру Волозову. — Ау, Петрович! Давай, наливай жидкость, а то чего доброго и интерес к ней пропадет.

   Пенсионер Волозов, стряхнув задумчивое оцепенение, потянулся к бутылке.  Дворник Михеич подставил свой стакан поближе к раздающей длани виночерпия, задев неосторожно коленом крышку пианино, отчего та опасно закачалась на ящиках, служивших ножками, и принялся ломать крупными кусками, купленные ради праздничного события охотничьи колбаски.
 
   — Петрович, вот ты сам мелкий, а суетливых движений в тебе — хватит на целую женскую очередь за дефицитом, — с неодобрением прокомментировал неловкость дворника тов.Бататов. После чего взял свою стопку, с силой дунул в нее, выдувая гипотетическую соринку, и поставил, как припечатал, перед пенсионером Волозовым, оттеснив на второй план стакан Михеича.

   Поднялся со стула, широким маховым движением левой руки освободил часы из рукавного плена пиджака, посмотрел на стрелки и, постучав ногтем по стеклу циферблата, сказал:
   — Друзья, давайте поспешим. Время не ждет. Как говорил Лев Троцкий Владимиру Ильичу накануне штурма Зимнего: «Цигель-цигель, ай-лю-лю!» Петрович, ну ты что, как неживой? Весь в сомнениях, будто восьмиклассница перед криминальным абортом. Случилось у тебя чего?

   — Да не случилось, — откликнулся пенсионер Волозов, наполняя стопку председателя. — С непоняткой я столкнулся. Вот второй день размышляю, как такое может быть? Я по молодости очень любил группу Pink Floyd. Да и сейчас люблю тоже. Особенно их альбом “Dark Side Of The Moon” – «Обратная сторона Луны». У меня в свое время даже винил был этого концерта. Запиленный изрядно, конечно, но зато первый пресс и в полном комплекте: оба плаката внутри и открытка.

   — Это Гимн американских астронавтов что ли? — поинтересовался тов.Бататов. В отличие от продвинутого меломана Волозова, музыкальные интересы председателевой молодости ограничивались песней «Толстый Карлсон» — с мелодией целиком украденной у английской группы Christie — в исполнении ВИА «Поющие гитары»  и песней «Синий, синий иней», что характерно тоже ворованной.

   — Не совсем гимн, — покачал головой пенсионер Волозов, — хотя, не исключено, что астронавтам эта пластинка тоже нравится. Ну, так вот. Что-то мне так захотелось снова их послушать, новогодний подарочек самому себе под елку положить. Пошел я в магазин — теперь же с этим проблем нет, любую группу купить можно — приобрел себе сидишку. Это вместо винила теперь такие маленькие пластинки, CD. Возвращаюсь домой, и конечно не утерпел, сразу слушать поставил. Что я маленький, Деда Мороза с подарком из себя изображать? Ага… сунул диск в плейер, в кресло удобно сел, пультиком щелкнул — приготовился. И вот скажу я вам, не то чувство от этих сидишек. Совсем — не то. Иглы не слышно, не хватает шипа дорожек, потрескивания — милых сердцу звуков. Тут первая вещь зазвучала, вступление. А как запели, так я и опупел. Поют-то на монгольском языке. Пинк Флойд — по-монгольски!

   — Так может они монголы и есть? — предположил дворник Михеич.

   — Да какие там монголы! — отмахнулся пенсионер Волозов. — Англичане они. Чистокровные британцы. ВЕЛИКО-британцы, — зачем-то уточнил он. — И язык у них родной тоже английский. На другом отродясь не пели. И не говорили.

   —  А с чего ты взял, Петрович, что поют по-монгольски? Тебе откуда знать язык Сухэ Батора и торбаганов?

   — А вот знаю. Приходилось в их стране бывать и с монголами общаться. Да вот хотя бы песня с этого альбома “Money” — «Деньги», значит. Ну, та, где в начале звук кассового аппарата и мелочь сыплется, помнишь, тов.Бататов? А, да откуда тебе помнить, если ты и не слышал никогда, — махнул он рукой. — А после кассового аппарата поют: “Mooney!”. Это в старом виниловом оригинале. А здесь слышу: «Тугрик!». Но даже Михеич знает, что тугрики — это деньги монгольские.

   — Ёп-тить медь! Чё, правда что ли? — удивился Михеич. — Не, я знал, что тугрики — это бабки, мы всегда их называли так. Но что монгольские — впервые слышу. Всегда думал, что это по фене.

   — Ну, да, — задумчиво протянул тов.Бататов, — коли тугрики, то точно на монгольском поют. Так, а может это и не пинкфлойды твои вовсе? Может, это монголы и поют? Исполняют же Интернационал в переводе на разных языках.

   — Да что я, голос Дэвида Гилмора не знаю? — обиделся пенсионер Волозов. — Они это, точно они! И игру их ни с кем не спутаешь. Прямо мистика непонятная какая-то. Предновогодняя.

   — А что, вполне даже запросто, — поддержал его Михеич. — Я вот когда предыдущую ходку на зоне отбывал, нам фильм старый показывали. Чехословацкий. «Призрак замка Моррисвиль» называется. Там еще ихний певец Матушка снимался.
 
   — Не Матушка, а МатУшка, — поправил дворника знаток музыки Волозов. — С ударением на втором слоге.

   — Ну, пусть так, — не стал спорить Михеич. — Так вот этот Матушка отрицательного такого пассажира играл, злодея. Пассажир — типчик, по-другому. Всё внутри стен ходил. Замок же старинный, стены толстые, а внутри стен потайные ходы проложены. И он то туда пролезет ходами, то в другую комнату. И звуки замогильные издавал. Пугал, значит, жильцов. И один раз попался он все же герою в руки. Герой стал его кулаком по тыкве бить, а Матушке хоть бы что, стоит, улыбается. Герой уже все костяшки в кровь сбил. Потом догадался толкнуть в плечо злодея, тот с места, на котором у стеночки стоял, пошатнулся и герой его следующим ударом в лобешник сразу и вырубил. А Матушка оказывается морок навел, глаза герою замазал и тот кулаком дубасил по железному крюку, вбитому в стену. А думал, что по челюсти бьет.
 
   — Ты это к чему вспомнил, Петрович? — не вытерпел председатель домкома.

   — А к тому, тов.Бататов, что прошлой ночью не спится мне и вдруг слышу, в стене кто-то дурниной вопить начал. До того же голос мерзкий. Вопит и вопит. «Святая Юрьна! — думаю. — Это что же делается? В стену кого-то замуровали!» А потом фильм этот вспомнил, поразмыслил, не может такого быть: в замке-то стены вон какие толстые, человек кроссы с препятствиями устраивать может. А у нас дом обычный, панельный. То ись, стены тонкие, там даже я не помещусь. Не иначе — мистика предновогодняя.

   — Да какая там мистика, — отмахнулся скептик-председатель. — Кошка за воробьем сиганула, и в шахту вентиляционную провалилась. Вот и мяучит теперь. А вот монгольские англичане — это да, это — интересно. Давай-ка, Петрович, наливай и себе, выпьем по одной. А потом принеси эту пластинку и проигрыватель, разбираться будем. Под англо-монгольскую "Той-жиры" и сидеть веселее.