Глава 9

               

         Я не замечал изменения ситуации в сторону ухудшения, понимая, что всё, сделанное Валерой, от резкого вскакивания со стула и до манипуляций с телефоном – игра. Но, тем не менее, моё настроение просто рухнуло вниз. Всё в этой комнате, и в этом доме стало не интересным и, даже, глупым. Мне захотелось всё бросить и уйти. Или уехать домой. Но, такое моё настроение, не распространялось на остальных. Валера искал логического обоснования своему следующему вопросу, а жена, словно происходящее в этой комнате её не касалось и, соответственно, не интересовало, о чём-то думала, глядя прямо перед собой. Эта, невидимая точка, приковавшая её взгляд, видимо, дала ей желаемую подсказку. Она, тихонько, дотронулась до моего рукава.

       --Чего?

--Не так громко! Я, тут, вспоминала, как этот Виктор Лукич шёл к дому.

--Шёл и хромал. Наверное, копировал Паниковского.

--То, что он хромал, ещё полбеды. Помнишь, он задержался около бассейна?

--Какого?

--Около дорожки врыт в землю бассейн, не помнишь, что ли? Декоративный, не правильной формы… не помнишь?

--А-а… что-то такое там есть, да. И, что?

--Ничего. Он остановился, и какое-то время смотрел на него. Может, если он живёт в своём доме, подумал и себе такой соорудить, а, может, и нет.

--Что «нет»?

--Что с тобой?

--Надоело.

--Что именно?

--Эти психологические этюды, - я махнул головой в сторону Валеры и Виктора Лукича, - это топтание на месте… настроения нет.

--Тогда, давай всё бросим и поедем домой.

--Я бы с радостью.

--Тогда… тогда надо только посмотреть, на что любовался гость возле бассейна. Вспомни, Баранник там тоже устраивал фотосессии, помнишь? Пусть Валера с охраной туда сходят, может…  всякое может быть. Только, скажи Валере тихо, чтобы гость не занервничал. Валера, можно тебя?

У Валера, услышавшего такое задание, раздулись ноздри и, если бы я точно знал определение фразы «стриг ушами», применимое к охотничьим собакам, использовал бы его в данном случае.

Почти вразвалочку, Валера вышел из комнаты, демонстрируя исключительно телом, не важность нового задания.

Я вернулся к нашему гостю. Повернув Валерин стул так, чтобы спинка была не перед лицом, а там, где ей и положено, я опустился на сидение и провёл ладонями по лицу. Своему, естественно.

--Знаешь, - сразу перейдя на «ты», обратился я к Виктору Лукичу, - я устал. Вот так просто и по-человечески – устал. Если тебя не покоробит, то я скажу иначе – мне надоело. Поэтому, сделаем вот что. Я тебя сдам своему руководству, и пусть они с тобой разговоры разговаривают. Ты, по-любому, имеешь информацию по Бараннику. И то, что ты знаешь, это не только дальнее родство и присмотр за домом. И потом… есть в этом твоя вина, или нет, хотел ты этого, или не хотел, но, ты влез в чужой сарай. Про сарай я сказал образно. Ты влез на чужую территорию, а её, кстати, охраняют. Вот охранникам и будешь петь песни о родстве и очистках. А я, правда, устал.

    --Но… я же ничего такого не трогал… такого….

--Это Виктор Лукич, собственность тех, с кем ты в родстве не состоишь, понимаешь? И ты пришёл в их собственность, и начинаешь городить про картошку. Я тебя спрашивал, что бы ты сделал, если бы увидел меня в своём доме? Пригласил бы к столу и дал денег на обратную дорогу, или постарался бы узнать, какого чёрта я тут делаю? Тебя не били, не напрягали, правда? Тебе задали вопрос, который, не задать, просто нельзя. Не хочешь говорить – не надо. Сейчас вернётся Валера, и мы поедем. Надоел мне этот выездной театр. И хватит, уже, стучать!

Наверное, я слишком поздно сконцентрировался на том, что, несколько слов назад, Виктор Лукич перестал меня слушать. Он, как-то, приподнял в гримасе щёки, сдвинул брови и сделал ещё что-то такое, что изменило его лицо. Не то, чтобы до неузнаваемости изменило, но эта гримаса делала его похожим на … Баранника, почти так же выглядевшего на фотографии. Только у этого… как его теперь назвать, даже, сразу, и не придумаю, вот у него появилась красная полоса на шее, с небольшими, тёмно-синими вкраплениями. И при этом он, ещё, стучал, или нет, он хлопал ладонью правой руки себе по бедру.

--Вы… не… станете… этого… делать…

Я хотел, было, возразить, мол, почему, это вдруг, не стану и такое прочее, но не стал. Или не смог. Голос… этот голос был не Виктора Лукича, точно, не его. Это было… как будто пародист-дилетант, который тужился скопировать чей-то голос, никак не мог этого сделать, а желание не проходило…. Нет, не так. Чёрт! Я не смогу дать определение этому!

 Дальнейшее, происходило, просто за рамками моего понимания. Виктор Лукич встал со стула так, словно… у него вообще не было связок в суставах, понимаете? Так двигаются куклы на верёвочках… марионетки, да? Голова, его, то - наклонялась, то безвольно, падала на плечо так, что висок опускался параллельно полу… блин, вспоминать противно! Но, надо. Предплечья, кисти и плечи двигались так, как будто не являлись собственностью одного тела. Может быть, мне, что-то, и показалось, но, даже, его тело совершало, какие-то, волнообразные колебания.

Без моего на то желания, с новой силой проявились, уже забывающиеся страхи, связанный с просмотром «Кошмара на Элм-стрит»…. Как бы там ни было, но я просто человек без особой подготовки и, поэтому, я испугался. Стыдно - не стыдно, сейчас это второй вопрос, но я признаю, что испугался. Особого героизма не добавляли его глаза. Выпученные, бессмысленные, с дико вращающимися зрачками, словно ищущими что-то. Или кого-то. И нашедшими. Меня.

Этими болтающимися частями, некогда цельных рук, Виктор Лукич или тот, кто в данный момент стоял передо мной, собирался то ли схватить меня за горло, то ли толкнуть. И ему удалось ударить меня с такой силой, что я упал вместе со стулом на спину.

То, что видел, валяясь на полу, и то, что я при этом чувствовал, определялось одним словом – отвратительно. Изменённый Виктор Лукич вёл себя так, как ведёт заводная игрушка, натолкнувшаяся на преграду. В моём случае, преградой служил лежащий стул, на сидение которого натыкался этот трансформер. Отойдя на двадцать-тридцать сантиметров назад, он снова двигался ко мне до упора. Глаза его, теперь, были закрыты, однако, движение глазных яблок было хорошо заметно. Он старался что-то рассмотреть вокруг себя. Он резко поворачивал голову из стороны в сторону, приподнимал её и снова принимался ею вертеть, но глаза не открывал.

Моё падение, точнее, моё неумение падать, привело к тому, что я лежал в очень неудобной позе – на спине с расставленными ногами, между которыми и находилось то самое сидение, не подпускавшее Виктора Лукича ко мне. И лежать, и смотреть на этот фильм ужасов было противно, но… не знаю, то ли от падения, хотя, я сильно ничем не ударился, то ли от созерцания закрытых глаз, которые, всё-таки, пытались меня увидеть, точнее, пытался увидеть их хозяин. То ли оттого, что ситуация, в которой я оказался, была настолько неожиданной и не прогнозируемой для меня… я не знаю, что из всего вышеперечисленного на меня так повлияло в большей степени, но я откровенно выпал из пределов активной жизни. Я просто лежал в обнимку со страхом, и наблюдал за происходящим, совершенно не задаваясь вопросом  «что будет дальше», и «когда это всё закончится, и чем». Это был ступор, а я был в нём. Плотно.

Дальнейшие события потекли без моего участия и, к сожалению, без моей заинтересованности в них. Я был сторонне-лежащим наблюдателем.

Как-то быстро отойдя от окна, жена подошла к столу, взяла книгу и со всей силы (как мне показалось – именно со всей) стукнула Виктора Лукича по голове. Это его остановило от постоянных попыток натыкаться на лежащий стул. Он, не поднимая век, повернул голову в сторону жены и, наверное, сделал попытку её рассмотреть. Но, как? Вий, чёртов! Но, жену, этот незрячий визуальный контакт, не испугал и, тем более, не остановил. Она снова размахнулась, только, теперь замах производился параллельно полу, и врезала этой же книгой по лицу. Плашмя. Что ощутил Виктор Лукич в тот момент, или не почувствовал вообще ничего – не известно, только он, даже, не попытался ни защититься, ни пощупать разбитый нос, из которого, стремглав, потекла кровь. Правда, вертикально-незрячее положение он сохранил.
Не наблюдая хорошо различимых результатов от предыдущего общения с книгой, жена в третий раз врезала Виктору Лукичу. Теперь, удар был нанесён корешком книги прямо в подбородок, при этом, для замаха, жена отвела руку с книгой назад так, что стала походить на скульптуру Мирона «Дискобол».

Запрокинув голову назад, по-прежнему не открывая глаз и, совершенно, не двигая руками, Виктор Лукич рухнул на спину. Как подкошенный. Следом за ним полетела книга, запущенная, теперь, уже, умелой рукой жены. Где-то, в отдалённом районе, позади моих ног, раздался вздох, вызванный соприкосновением большого и увесистого фолианта с телом. Виктор Лукич полностью прочувствовал на себе всю силу и мощь курортно-санитарных зон Крыма. Ощутил, так сказать, в полном объёме.

--Вот, так вот! Лапы свои он распускать будет. Лежи и думай! Мутант! – Строго сказала жена и, переключившись на меня, помогла мне встать.

--Ты – как? Ударился? Что, вот тут… всё это… - не договаривая словами, но, очевидно, заканчивая мысль при помощи жестов, спросила жена. – Это всё… по-настоящему происходит?

--Теперь ты меня всё время защищать будешь… всё время? Я, понимаешь, как-то затормозил, понимаешь, это….

--Всё-всё, успокойся! Всё в порядке. Дыши глубже. Вон, Валера уже идёт… всё закончилось. Мне надо из-за тебя переживать?

--Ну… вроде, нет.

Это «вроде»… блин, «вроде Володи, вроде кислых щей», вот, это состояние, полностью превратилось в удобоваримое мироощущение души и тела, только в номере 323, принадлежащем гостинице «Спортивная», который временно занимал Виктор Лукич.
Всем дружным коллективом из шести человек, мы, оставив позади разбитую дорогу у дачного посёлка и несколько пробок на подъёзде к городу, дружно расположились в упомянутом номере на всём, на чём можно было сидеть. И, естественно, тронное место досталось временному оккупанту этого номера – Виктору Лукичу.

Выглядел он, вы поняли, о ком я говорю, скажем, как сильно уставший марафонец. Остатка его внутренних сил хватало лишь на очень короткие фразы, которыми он силился описать всё то, что послужило поводом, для его приезда в Симферополь. Но, и этих скупых предложений, лишённых живых метафор и эпитетов, хватило для того, чтобы повергнуть Валеру и двух охранников в полное и непоколебимое неверие, а нас, с женой, в задумчивость.

Когда Виктор Лукич произнёс «всё… это всё», и глубоко вздохнул, в номер стало вкрадываться оживление.

Охранники, покрутив пальцем у виска, дали понять, что составляет основу их отношения к услышанному, а Валера только пробурчал себе под нос «ну, да, ну, да», и пошёл пить воду.

--И… что теперь? – Выдавил из себя Виктор Лукич.

--Если бы знать…. – той же интонацией ответствовал я.

А «если бы знать» что? Эта поездка в дом Баранника, подкинула столько взаимоисключающих загадок, что я, попросту, терялся при попытке их, хоть как-то, систематизировать, а не то, чтобы разгадать. Взять, к примеру, дворовый, или, как он там, у богатых называется – вкопанный бассейн? Вот, взять его… нет, не сам бассейн, а то, что, в его районе, нашёл Валера. Под плиткой, которой окантован этот сосуд для воды, и, которую ребята старательно сняли, нашёлся металлический чемоданчик, открывшийся, только после значительных трудов. В середине были папки с листами, исписанными по-немецки, а также ксерокопии каких-то объёктов, точнее – ксерокопии чертежей странных объектов. Странными, мне следует оговориться, были не сами объекты, сильно смахивающие на странноватые дома, а коммуникации, которыми, эти дома, были оснащены. Например, вентиляция. Если это были жилые дома, то вентиляция была принудительной и в каждой комнате… пардон,  в каждом помещении. Зачем столько? Если же это какая-то лаборатория, то, почему, не в каждое помещение, хорошо, кстати, изолированное, была подведена вода и канализация? Потом – крыша. На этих эпюрах она плоская. У всех домов. Почему? Высота дома от «нуля» до «крыши» - восемь метров, значит, два этажа. И с плоской крышей? И где такие дома стоят? Или будут стоять? И, ещё, всякие забавные мелочи – стены все несущие (!), два помещения для отдельных генераторов, насос на системе канализации и ни одного окна! Вообще ни одного! И эти проекты спрятаны в тайнике! На кой шут? И зачем на этот тайник пялился Виктор Лукич, когда хромал по двору? Ведь денег, и остальных любых носителей благополучия обнаружено не было и…  что из этого проистекает? А то, что Баранник считал более важным сохранить эти бумаги, а не наличность. И, что очень возможно, но, пока, не доказуемо, из-за этих бумажек его и лишили жизни. А что? Я имею право на такое предположение. И, кроме этого… нет, об этом подумаем без посторонних.

--Так, Виктор Лукич, пришло время договариваться. Предлагаю только я и возражений не принимаю. Это вступление я сделал, чтобы соблюсти приличия. Итак -  я вам верю.

Щёлк! Щёлк! Клац! Это отпали нижние челюсти у охранников.  «Клац» -  это отпала Валерина. Моё неожиданное признание загнало их в состояние мумий.

--Я не оговорился, - сказал я, глядя на Виктора Лукича, но, адресуя свои слова ,«мумифицированной» троице.

--Но, это, нам, никак не поможет. Мы с вами приступили к военному перемирию, понимаете? С одной стороны – мы появились у вас, как неприятный раздражитель и своеобразное препятствие, а вы у нас – как парочка, которая может нам помочь, но только тогда, когда этого захочет кто-то один. В смысле – из вас один, а второй – разрешит первому нам помочь. Понимаете? Во-от! И что будем с этим делать? Отвечаю за всех в этой комнате – помогать друг другу. Цель номер уно, то есть – ваша, наказать наказавших Баранника и получить гонорар. Так? Зачем я спрашиваю, если знаю ответ? Дальше. Цель номер… как на испанском «два»? Дуэ? Цель номер дуэ – наказать наказавших его, и, в пределах вероятного, отплатить вам за то, что вы укажете человечеству, где припрятан Баранник собственной персоной. В чём сходство ваших целей? Наказание убийц, так? Не надо реагировать на мои вопросы. Они, так сказать, символические. Итак – наказание. Какое? Найти того, или тех, кто убил Баранника и прилюдно, прямо в глаза сказать им страшное слово «какашка»? Или там же, при народе, дать им поджопник? Нет, мой милый, ты зафрахтован Баранником на убийство. Его, или их. Понимаешь? Уже хорошо, что не пытаешься отвечать, и уже плохо, что старательно не начинаешь думать. Ты готов идти на «мокруху».  В смысле – на убийство? Сидеть, где-нибудь, выжидать, чтобы спустить курок? Или, что ещё хуже, зарезать? Ты готов смотреть, как умирает незнакомый тебе человек? Умирает от твоей руки и по причине, более чем, сомнительной? Я в этом не уверен. И, не уверен, ещё кое в чём. Вот, погляди вокруг – что ты видишь? Ты видишь мир, состоящий из безумного числа реальностей, созданных каждым, из живущих. Каждый что-то и по чуть-чуть добавляет в этот мир, что-то изменяет и, потом, живёт в нём Ты, у себя дома, создал свою реальность, понимаешь? И то, что ты создал, подходит именно для тебя, но неуютит другого человека потому, что индивидуальность, созданная одним человеком для себя, не может подходить для другого человека. Они, эти реальности, разные, как разные все люди, как разные… ну… что, например? Ну…  а, отпечатки пальцев! Но, ещё и группа лиц, по предварительному сговору, может соорудить свою собственную, групповую реальность, в которую не вживётся человек извне. Я внятно толкую? Да-а, взгляд у тебя, мягко скажем, непонимающий. Объясняю на пальцах – смотри. Ты пришёл жить к какой-то женщине, так? У вас любовь, хозяйство, не ссоритесь…. Но, в её доме ты чувствуешь себя не в своей ампуле. Или пришёл к кому-то в гости, представил? Тебя и за стол посадили, и ухаживают, как за родным, но что-то мешает тебе испить радость до последней рюмки. Бывало такое? Можешь кивнуть. Это мотание головой должно означать «да»? Какие пируэты у тебя голова выписывает! Ладно, проехали. А было ли такое у тебя в новом коллективе? Тебя приняли в бригаду, прописали в ней через накрытую поляну, улыбаются тебе, а вот воротит тебя от них и напоминают они банку со скалапендрами… что? Я не знаю, что это такое, просто взял – и сказал. Понравилось название? Не отвлекайте! Хотя, в бригаде, бывает и наоборот. К чему я так далеко залез? А к тому, чтобы ты понял, что, по науськиванию Баранника, ты полез в чужую реальность. И в ней тебе нет места. И не выживешь ты в ней не из-за гонорара, не из-за убеждений. Ты можешь считать себя мифическим единорогом, несущим добро, мир и справедливость.  Не считаешь так? И хорошо! Потому, что ты – осёл с вантузом во лбу! Тебя твои голоса на бойню отправили… ну, я надеюсь, голоса были в единственном числе. Кто тебя пустит в ту реальность, в которой в обращении ходят такие деньги и в таких суммах, которые ты никогда вслух и не произносил, не то, что, не видел. И в той реальности, за такие деньги, убивают даже тех, кто создал ту реальность. Это – метафора, а в прозе – тебя просто хлопнет охрана того перца, но которого тебе Баранник наговорит. Или менты стреножат. Понимаешь? И не видать тебе гонорарных  денег, как тополей на Плющихе. Теперь делаем реверанс в сторону начала разговора. Есть два… две персоны с одинаковой целью, но с  различной мотивацией. Твоя цель – убить. И, можешь поверить мне и поверить ребятам, тебя ради этого и наняли. А у Баранника цель – наказать своего обидчика, и спать счастливым сном покойника. И вот тут ваши интересы пересекаются с моими. Ой, ребята, простите! С нашими интересами! Наш интерес под порядковым номером «тре». Это не на испанском, это – итальянский язык. Слушайте, как, всё-таки, много я знаю! Но, сейчас – не об этом. Итак – наша цель – убийца Баранника. Интерес «куатро» - нет, вы слышите, как я шпарю?! Ага, «куатро» - тело Баранника. И… не помню, как будет пять по ихнему… ладно. Последняя цель – конкретная сумма в долларах, которая пропала вместе с этим, теперь уже бесплотным, Баранником, носящимся духом над твердью земною, и  нашептывающим живым гражданам соблазны сомнительного свойства. Виктор Лукич, если я предположу невероятное, и скажу, что вы меня внимательно слушали, то вы  вспомните, что я ставлю вам условие, которое не обсуждается, а строго выполняется. И шанс, вернуться домой, у вас появится только тогда, когда вы сделаете всё, что мы скажем. Как говорят размускулённые красавцы в кино – точка возврата уже пройдена. С этой секунды никто больше не будет вас спрашивать – понятно ли вам что-то, или нет. С этой секунды вы начинаете плотно и, даже, слегка агрессивно, с нами сотрудничать. Теперь – главное. Вызывайте Баранника. Звоните ему, медитируйте, пошлите посыльного – делайте всё, что хотите, но добейтесь разговора с ним. Перескажите ему всё, что услышали от меня. Хотя… он, наверное, сам всё слышал. Но, для закрепления услышанного, словами поставите ему условие, естественно, от нашего имени. Он показывает нам, где пропавшая сумма денег, рассказывает – кто его успокоил и где тело. Когда добьётесь внятного ответа, который будет нами проверен, что, согласитесь, естественно, можете получить от усопшего свой гонорар и жить дальше, более нас не вспоминая. Да, сумма вашего гонорара нас не волнует. А похороны тела, и наказание убийцы – станут нашей проблемой, которая, можете так и передать Бараннику, будет сделана в лучшем виде. И ещё одно. Чтобы у вас не появилось лукавых мыслей, с вами этот номер разделит кто-то из нас. Потом вы переберётесь к нам поближе. Оно, знаете, спокойно, когда спокойно. Попадёте, так сказать, в нашу реальность. Иногда лучше любоваться полётом птиц сидя на земле, чем всю жизнь страдать из-за того, что не умеешь летать.

--А к чему ты это сказал? – Спросила жена.

--Без понятия. Само вырвалось. – Я встал, и попытался расправить затёкшую спину.

 – И, думаю, вы не держите обид на меня за то, что я, тут, иногда, переходил на «ты»?

--Да, блин, в двух словах объясняться ты не умеешь, - то ли уважительно, то ли с издёвкой сказал Валера.

--Я бы, в двух словах и сказал… бы. Если бы, меня сегодня, бы, не душили… снова «бы». Это, так сказать – месть. Длинная и нравоучительная. Да, ещё одно. Виктор Лукич, надеюсь, что вы не воспримете сказанное мной, как обиду, или насилие над собой. Вы действительно попали в другую реальность, собственно, как и мы все. Поэтому давайте дружить и расстанемся, как можно, скорее. И ко всеобщему, то есть, обоюдному удовольствию.

--Аминь, - снова встрял Валера.

--Слава трудовому народу! – Ответил я и предложил знатоку латыни остаться в этом номере до завтра. Он согласился, предварительно созвонившись с Владом.
В машине Валера сел на шило, отчего всю дорогу до нашей квартиры вертелся, пытался удобнее устроиться на сидении и страшным усилием воли гасил рвущийся наружу вопрос. Терзаемый его нарыв прорвал в прихожей.

--Ты, что, в натуре? Ты веришь в эту хрень с голосами? Ты поверил этому скомороху из районного ТЮЗа? Блин, ты даёшь! Он косил под хромого Баранова, врубаешься? Ко-сил! Может, он домушник, а? А ты ему ежё и подсказал, как себя вести! Нет, раскрутил ты его на работу без «понимаешь» - грамотно. Тут – без базара. И про реальность втирал ему… тоже, заслушаться можно. Но, блин, левый он, понимаешь? Левый! Ни фига он не слышит и… вообще! Духи в него вселяются…. Разводилово это, блин, обычное разводилово!

--Валерий, милый мой друг, ты устанешь когда-нибудь?

--Это намёк?

--Это вопрос. Я – устал. Идём в комнату, а? Посидим, подумаем… идём? В прихожей мне тесно.

--Тю, блин! Так ходи, давай! Только не отлынивай от базара.

В комнате я устроился на диване, закрыл лицо ладонями и попробовал вызвать, при закрытых глазах, приятную картинку на сетчатке. Получилось у меня плохо, а точнее – совсем не получилось. Надо возвращаться в действительность.

--Вот скажи мне – почему и Лесник, и Самсон, и Петрович, и ты, наконец, почему вы все решили, что я ходячий ответ на все вопросы? С чего, вдруг, вы решили, что я могу всё сделать? Или нет, не сделать, а всё расставить по своим сусекам? Я – гений? Нет, Валера, я обычный человек, который, как и ты, во многом сомневается. Только, иногда я думаю, что, моё одно и, конкретное, сомнение, навязано мне кем-то, или чем-то, вроде школы, армии, материализма, эмпириокритицизма и остального онанизма, понимаешь? Навязано, а не выработано мной лично. Это, как будто, я противопоставляю сам себя себе же! Вот, я решил узнать, а вдруг то, что в меня вложили с детства – не правда? Ну, не всё не правда? Как мне это проверить? Способ один – принять за чистую монету то, что тебе показывают. А дальше – сделать собственный вывод. Этот мужик, который Лукич… кстати, ты постоянно забываешь фамилии. Наш клиент – Баранник. Да, ясно, что хрен с ним. Вот. Лукич – бездарный актёр даже для районного ТЮЗа с куклами. Это видно по его мимике и поведению, когда он был… скажу так – не в ударе. Но, представь – он проходит через соседний двор, и его пропускают – раз. Он глядит на бассейн, где вы нашли дипломат – два. Он вытаскивает необходимую книгу, а не просто ищет – три. Ему могли рассказать о таких подробностях и мелочах? Могли. Но, как он смог изменить лицо, а? Шрам этот… он, то появлялся, то пропадал. Брови, губы, цвет глаз, походка…. Ты бы видел, что с ним творилось, когда он на меня… того, напал. Это, блин, триллер! Как такое сыграть? И, заметь, не довести дело до конца. Он же придушить меня хотел, а не додушил. Не смог. И эти глаза… закрытые веки, а под ними зрачки мечутся, как будто, он хочет что-то увидеть… и, ведь, увидел же! И ходил он так, словно не глазами смотрел, а телом…. Или ещё чем-то…. Да, о чём я? Ага. Этот Лукич либо генетически одарённый актёр, что, снова, вряд ли, либо это всё - правда. Я выбрал второе. И, теперь, уверен, что прав. Эти вхождения, или вселения души покойного в живого человека – не такая уж и редкость. Это я знаю точно. И неугомонность, убиенного, из-за несправедливости – тоже не редкость. И желание заработать на этом у живых, не редкость тоже. Всё не редкость. Но, к сожалению, с нами, раньше, не происходившая, а потому и считаемая, нами же, бредом и обманом. Моё мнение таково – мы попали в правду. Такого, экспромтом, не сыграть.

--Ладно, допустим, я соглашусь. Но, только допустим. Что дальше?

--Его телефон у тебя? Дай!

--На. Я говорю – что теперь? Он вызовет этого… блин, с его фамилией! Этого, крупнорогатого, вызовет, перетрёт с ним, и всё? По его, типа, подсказкам, мы находим бабки, тело, убийцу и валим домой?

--В теории – да.

--Сука! Ой, прости, - Валера извинился перед женой, - что опять не так? Почему в теории?

--Он кому-то звонил. С этого аппарата он набрал номер. Ну… не разговаривал, а набрал номер.

--И что?

--Телефон был спрятан, понимаешь? Спрятан Баранником. И не важно, почему был спрятан либо сам телефон, либо эта сим-карта. И те, от кого он был спрятан, об этом знали. А теперь он ожил. Я про телефон, понимаешь? Тот, от кого он был спрятан, получают звонок. С того света. А проследить телефон можно? Легко! А определить время звонка и остальную фигню? Ещё легче. Так, мало того, этот Лукич уже успел всунуть в газету объявление, которое очень понятно тем, от кого Баранник спрятал телефон. Как бы ты поступил, если бы от твоего покойника пришла весточка, а?

--Я? Узнал бы, где давали объяву, расспросил бы приёмщицу о приметах и внешности дававшего. Потом, действительно, постарался бы определить место, где засветился телефон. А потом решил бы, что этот, с объявлениями, не местный А теперь спроси меня – мы получим ответы и всё?

--Извини, а? – Валера заранее испросил извинения за грубое слово, при этом, само слово не произнося. – Что за козлячество творится, а? Так, извини ещё раз двенадцать – тринадцать! И с повтором! Ты пойми, я не боюсь там… ну… разборок, маленькой войнушки. Меня кумарит эта непонятка. Знаешь, по правде говоря, мне, лично, в падлу, чтобы меня из-за угла, как мишень мочканули. Я… надо что-то делать. Ты ещё не отдохнул?

--Поехали к Владу. Узнай, где он. Будем напрашиваться на его помощь.

--У него - полно пацанов, помогут.

--Я боюсь, что и половины города не хватит, чтобы нам помочь. Это не те ребята, которых можно придавить числом.

--И, что тогда?

--Валера, извини, конечно, но ты своими вопросами кидаешься из крайности в крайность. Звони Владу, после решим, что тогда. А пока я продолжу отдыхать. Хотя, какой, там, отдых?! Котюня, - обратился я к жене, - нам предстоит переезд.
--Это я давно поняла. Только прямо сейчас мы сможем изменить «переезд» на отъезд». Тебе не кажется, что мы слишком глубоко копнули? Это, тебе, не президентская братва, на которую нашлась управа, это….

--Я понимаю, что «это». Но, если мы уже копнули, то, нас достанут и в туалете у Самсона, а если нет, то… не знаю. И интересно, и страшно, и не понятно. И… я, ведь, пообещал Самсону… вот. Короче говоря, я думаю, что мы выкрутимся. Надеюсь, что выкрутимся.

--Ну-ну.

Влад, встретивший нас в своём разноцветном ресторане, согласился нам помочь, но с оговорками.

--Я понял-на, в чём фишка. Значит, будет так. Хату я дам-на другую. Подгоню вам одного учёного по телефонам, он скумекает в вашей проблеме. Тачку поменяет, а вот в остальном…. Валера, ты пойми-на, вы тут вильнёте хвостом-на и встанете на лыжи, а мне тут ещё работать. Толкую так – свои проблемы вы решаете сами-на. Я могу прилететь и разрулить, когда запахнет шашлык, понял? А для этого – держи меня в курсах, понял-на? Где вы, куда и когда. Я буду держать пацанов на спуске в любую секунду, но, впереди вас-на, бежать не буду. Без обид?

Таким образом, мы изменили место постоя, запаслись поддержкой «местных», на случай мордобойно-пулевых мероприятий, и поменяли транспорт, на такой же, но с другими номерами.  На всё ушёл один световой день. В тот же вечер мы устроили совещание «могучей тройки».

--Ну, что, союзнички по крымской кампании, кому есть что сказать? Ладно, начну я. Начинать буду с любого места потому, что, кроме неприятного, у нас ничего нет. Слушайте, перебивайте и думайте. Итак. Что мне не даёт покоя? Нет, Валера, геморрой тут не причём. Тут дело в фотографиях. Вот в этих, - я достал из коробки Баранниковских вещей пачку снимков, доставшихся нас от Кала. – Следите за ходом мысли. Всего снимков шестнадцать, так? Все сделаны во дворе его дома. Теперь я отложу фотки, где он красуется с предметами. Их семь. Что в этих снимках не так, и что в них общее? Молчите? Тогда, я говорю первую глупость – этими снимками Баранник сообщал кому-то о том, что он что-то купил, или, что рядом с первой глупостью, кому-то что-то отправил.

--А по-русски, это как будет?

--Смотри. Вот снимки лежат вперемешку, так? А, если их разложить в другом порядке… вот так. На этой фотке он с ананасом, потом – с апельсином, видите? Затем – банан, гранат, дыня, наушники и яблоко. Что напоминает?

--Овощную базу.

--Балда! Напоминает алфавит. Первые две посылки, или отправки, были сделаны в один день, в одну неделю… пусть и в один месяц, так? Хорошо, пусть в одну неделю, но, в один условленный отрезок времени… хоть в один час. Дальше – «Б», банан, потом «В»… нет, на «В» ничего нету, есть гранат на «Г». Далее дыня на «Д», потом пропуск до наушников на «Н» и, наконец, яблоко. Теперь можно предположить, с какой периодичностью он с кем-то связывался. Причем, в любую сторону – отправлял, или получал.

--Логично. А, если, этот связной – Самсон?

--Можем у него спросить.

--И что это нам даст?

--Попробуем высчитать, когда он пропал точно.

--А мне кажется, что у тебя, тут, ошибочка, - жена взяла снимки и разложила их перед собой.

--Какая?