Два сеньора из Вероны, Акт второй, сцена четвёртая

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

Милан. Дворец герцога.

(Входят Сильвия, Валентин, Турио и Спид.)

СИЛЬВИЯ:
Сударь!

ВАЛЕНТИН:
Госпожа?

СПИД:
Хозяин, Турио на вас не добро смотрит.

ВАЛЕНТИН:
Всему любовь причина.

СПИД:
Но не к вам.

ВАЛЕНТИН:
К возлюбленной моей.

СПИД:
Задать бы тумака ему.

(Уходит.)

СИЛЬВИЯ:
А что-то вы грустите, сударь.

ВАЛЕНТИН:
Таким, сударыня, должно быть, я кажусь.

ТУРИО:
Вы кажетесь не тем, кем есть?

ВАЛЕНТИН:
Возможно так.

ТУРИО:
Стало быть хитрите.

ВАЛЕНТИН:
Так же, как и вы.

ТУРИО:
И кем же я кажусь, а не являюсь вовсе?

ВАЛЕНТИН:
Умным.

ТУРИО:
Чем это можно доказать?

ВАЛЕНТИН:
Неосмотрительностью вашей.

ТУРИО:
В чём выражается она?

ВАЛЕНТИН:
Её я выражаю в вашей куртке.

ТУРИО:
Она двойная.

ВАЛЕНТИН:
Как вы — неосмотрительны вдвойне.

ТУРИО:
Как  это понимать?

СИЛЬВИЯ:
Вы изменились, Турио, в лице, должно быть, осерчали.

ВАЛЕНТИН:
Оставьте, Сильвия, его в покое. Он — из породы хамелеонов.

ТУРИО:
Который думает о крови, а не о счастье подле вас.


ВАЛЕНТИН:
Вы только что сказали, сударь.

ТУРИО:
На этот раз я, сударь, и сказал, и кончил.

ВАЛЕНТИН:
Мотив заигранный,  не столь и величав: всегда кончаете дела их не начав.

СИЛЬВИЯ:
Дуэль словесная, сеньоры,  накалилась.

ВАЛЕНТИН:
Нет слов благодарить источник!

СИЛЬВИЯ:
И кто ж источник, мой служитель?

ВАЛЕНТИН:
Да вы, сударыня, источник всех накалов и острот. Вот Турио и черпает в них силу, всё мудрое заимствуя у вас, и вам же возвращая.

ТУРИО:
Разя меня своими стрелами из слов, вы можете запас свой обанкоротить, сударь.

ВАЛЕНТИН:
Давно доподлинно известно, что слов в хозяйских закромах у вас всегда в достатке, и, не имея истинных богатств, прислуге платите всё тем же словом, за которое ливреи не купить, страдает бедная прислуга, укрываясь голым словом.

СИЛЬВИЯ:
Довольно, господа, довольно. Отец мой направляется сюда.

(Входит герцог.)

ГЕРЦОГ:
Да ты, дочь Сильвия, в глухой осаде.
Отец ваш в добром здравии, любезный Валентин. Как отнесётесь вы к посланию друзей  с благими новостями?

ВАЛЕНТИН:
Любой хорошей весточки из дома был бы рад, мой герцог.

ГЕРЦОГ:
Знакомо ль имя Дон Антонио, к тому же земляка?

ВАЛЕНТИН:
Да, ваша светлость. Известен он богатством и достоинством своим, и оных доблестных высот не покидал.

ГЕРЦОГ:
А нет ли сына у него?
ВАЛЕНТИН:
Есть, мой сеньор. По всем параметрам достойнейший наследник.

ГЕРЦОГ:
А вы имели честь его узнать?

ВАЛЕНТИН:
Его я знаю, как себя. Мы с малых лет воспитывались вместе. И, если я,  в плену у лени,
всё время тратил на  забавы, ученье стороною обходя, то  друг, его зовут Протей, творил из времени  дела. Годами юн, но опытом богат. В мышленьи — лёгок , но весом — в сужденьях. Короче говоря, я, не скупясь на похвалы, не мог объять его достоинств в полной мере. Все доблести, которые присущи дворянину от ума до стати,  в нём найдёте вы.

ГЕРЦОГ:
Уж если он таков, как описали, вы, то он достоин благосклонности самой императрицы и чести быть назначенным советником моим. Верительные грамоты сей названный сеньор принёс мне  от вельмож известных с намереньем остаться здесь на время. Надеюсь эта новость вас не огорчила.

ВАЛЕНТИН:
Кого бы и желал здесь видеть более всего, так это лишь его.

ГЕРЦОГ:
Его достоинствам должна быть равной встреча. Я обращаюсь к Сильвии и Турио сейчас, поскольку Валентина уговаривать не надо. Пришлю немедленно. Встречайте гостя.

(Уходит.)

ВАЛЕНТИН:
О нём я вам рассказывал, сеньора, и он бы непременно был со мною, да вот кристальный взгляд возлюбленной Протея околдовал его волшебной силой и привязал к себе оковами любви.

СИЛЬВИЯ:
Похоже, что оковы пали и он под властью пассии иной.

ВАЛЕНТИН:
Уверен: пленник всё ещё в колодках.

СИЛЬВИЯ:
Слепой любовью путь не различает, идёт, идёт, а вот, куда — не знает.  И к вам найти дорогу бы не смог.

ВАЛЕНТИН:
Глаза любви орлиных зорче.

ТУРИО:
Когда б не слепли от любовной порчи.

ВАЛЕНТИН:
Не всем любовь даёт возможность видеть, таких, как Турио способна и обидеть.
СИЛЬВИЯ:
Ну, всё. Ну, всё. А вот и гость явился.

(Турио уходит.)

(Входит Протей.)

ВАЛЕНТИН:
Привет, Протей! Прошу, сеньора, выказать своё гостеприимство  известной только вам особою манерой.

СИЛЬВИЯ:
Его достоинство с достоинством и встретим, коль он из тех, кого так высоко и искренне здесь чтили.

ВАЛЕНТИН:
Да, это он, достойная сеньора: мой друг и ваш покорнейший слуга.

СИЛЬВИЯ:
Велик слуга для столь простой хозяйки.

ПРОТЕЙ:
Ну что вы, славная сеньора, такой величественный взгляд божественной особы любого обратит в раба.

ВАЛЕНТИН:
Мы недостойным недостойное оставим, а вас попросим  снизойти до позволенья вам служить.

ПРОТЕЙ:
За службу, кроме гордости, иметь иного не желаю.

СИЛЬВИЯ:
Достоин каждый долг награды: добро пожаловать в распоряженье  недостойной.

ПРОТЕЙ:
Убил бы всякого, кто б  мне сказал такое, кроме вас.

СИЛЬВИЯ:
Добро пожаловать?

ПРОТЕЙ:
В распоряженье недостойной.


(Снова приходит Турио.)



ТУРИО:
Сеньора, ваш отец и повелитель мой желают с вами говорить.

СИЛЬВИЯ:
Его ослушаться не смею. Идёмте, Турио, со мной. Повторно вас приветствую, служитель. Чтоб вспомнили свой дом и обменялись дорогими новостями, оставлю вас. По окончании надеюсь с вами снова повидаться.

ПРОТЕЙ:
По зову вашему мы оба  в вашей власти.

(Сильвия и Турио уходят.)

ВАЛЕНТИН:
Поведай мне, как поживают те, кого покинул?

ПРОТЕЙ:
Друзья все живы и здоровы того желают и тебе.

ВАЛЕНТИН:
А как домашние твои?

ПРОТЕЙ:
Да были все здоровы.

ВАЛЕНТИН:
Что о возлюбленной своей ты скажешь? Любовь жива ли?

ПРОТЕЙ:
Мои любовные рассказы гнали скуку на твоё чело, не трогая тебя.

ВАЛЕНТИН:
Да, было, мой Протей, но время изменилось, с ним — и жизнь. Любовью я пренебрегал, меня она жестоко наказала постом великим, стоном покаяний, ночными слезами и вздохами дневными. В отместку за презрение к себе она  глаза мои ночами не смыкает, чтоб бдели за страданием истерзанной души. О, славный мой Протей, признать я должен, что Любовь всесильна и всевластна, нет равной мастерицы на земле, которая на крыльях поднимает в небеса иль сбрасывает, не жалея, в ад. На завтрак, на обед и ужин мне кроме истиной любви никто не нужен.

ПРОТЕЙ:
Твои глаза достаточно сказали. Не ту ли, что была ты так боготворишь?

ВАЛЕНТИН:
Её, её. Не правда ли,  божественна она?

ПРОТЕЙ:
Не хуже и не лучше остальных.

ВАЛЕНТИН:
Нет, назови её небесной.

ПРОТЕЙ:
Хвалить её не буду.

ВАЛЕНТИН:
Хвали меня. Хвалою тешится любовь.

ПРОТЕЙ:
Я болен был, пилюлей горькою меня лечил ты. Теперь я долг свой отдаю тебе.

ВАЛЕНТИН:
Так будь правдив. Уж коли не божественна она, то всех существ земных и царственней и краше.

ПРОТЕЙ:
Не более, чем милая моя.

ВАЛЕНТИН:
Божественнее всех. За исключением любого исключенья.

ПРОТЕЙ:
Моя же — исключительнее всех..

ВАЛЕНТИН:
Твоей  любви я исключительно позволю моей возлюбленной нести от платья шлейф, чтоб и Земля сама не смела лобызать края одежды гостьи с неба, иначе, возгордившись, про своё забудет назначенье: дарить нам вечное цветенье,  а не зимы суровой бесконечный бег.

ПРОТЕЙ:
Что за бахвальство, Валентин?

ВАЛЕНТИН:
Прости меня, Протей, но всё — ничто в сравененьи с нею, всё рядом с нею меркнет. Она — одна.

ПРОТЕЙ:
Вот пусть одна и будет.

ВАЛЕНТИН:
Нет, ни за что на свете. Она — моя. Лишь с нею я богат. Богат как океан, где каждая песчинка — жемчуг, вода — божественный нектар,  а скалы острые и нежные кораллы из злата чистого отлиты. Прости, что в помыслах моих тебе нет места.  Всё смыто паводком нахлынувшей любви. Соперник мой, довольно глупый малый, отца её богатством покоривший, сейчас увёл её, а это значит — идти за ними вслед необходимо, куда зовёт меня снедающая ревность.

ПРОТЕЙ:
Любим ли ты?

ВАЛЕНТИН:
Сердца уже обручены. И больше даже: мы сговорились тайно обвенчаться. Я украду её через окно, по лестнице верёвочной забравшись. Всё решено до мелочей во имя торжества блаженства. В таких делах необходим совет, надеюсь на тебя, Протей. Идём же.


ПРОТЕЙ:
Иди, иди. Тебя найду я позже. А  мне необходимо в гавань забрать вещицы, без которых мне не обойтись. Тогда всё и обсудим.

ВАЛЕНТИН:
Надеюсь,  медлить ты не будешь?

ПРОТЕЙ:
Да, надейся.

(Валентин уходит.)
Как пламя пожирает пламя,
Как клином вышибают клин,
Так новая любовь
Даёт отставку старой.
Кто б не хвалил её достоинств:
С ума сошедший Валентин,
Иль я уже во лжи погрязший,
Рассудок мой, похоже, в тупике.
Она , как Юлия, прекрасна,
Которую люблю...
Любил,
Поскольку плавиться любовь,
Как воск от сильного огня.
Однако, вдруг и к Валентину
Моё усердие остыло.
Люблю его не так, как должно,
Его невесту страстно полюбив,
Что и явилося причиной
Охлаждения к нему.
Но что со мною сотворит любовь,
Случись её узнать поближе!
Увидел раз и обезумел,
Когда ж все прелести увижу,
То тогда: ослепну раз и навсегда.
Коль одолеть начертано сие, то — одолею,
В противном случае — я  сил не пожалею.

(Уходит.)