Вербовоз

- Я, мужики, еще в  прошлом году на этом пароходе два рейса делал. В это же вот время, в начале нюня, первый раз выходил, - рассказывал худощавый, лег тридцати на вид, слегка су¬тулый парень в латаных штанах неопределен-ного цвета, в легкой, когда-то белой куртке и стоптанных модных штибле-тах, сидя в окружении пестрой ватаги студентов в центральном зале морвок-зала.
- Куда это ты, мужик, на нем выходил? - спросил кто-то насмешливо.
- А туда же, куда и сейчас пойдем, - не обращая внимания на тон вопроса, ответил мужчина, - Сахалин, Курилы и до Усть-Камчатска, а может, и выше. Тоже вербованных вози¬ли.
- Ты возил или тебя возили?
Рассказчик на этот раз покосился на вопрошавшего с каким-то сожалением и не очень уверенно, вроде боясь, что ему не поверят, проговорил: - Да ведь я на нем штурманом моло¬тил.
- Во дает! - восхищенно воскликнула румяная, с короткой стрижкой, тол-стуха в костюме из хэбэ, которую почему-то называли Тошей.
- Брось трепаться, штурман, - подхватил упитанный, под статъ Тоше, па-рень, такой же розовощекий, в массивных очках на вздернутом носу. - Как же ты сам среди вербованных очутился?
«Штурман» улыбнулся невесело, слегка развел руками:
- Бывают… метаморфозы.
- Ну ладно, - пожалели его, - трепись дальше. Хорошо когда кто врет ве-село и складно, - переглянулись слушатели. Рассказчик заметил это, но подавил мелькнувшую было на лице тень обиды и продолжал говорить...
Инна сидела лицом к этой группе, откинувшись на деревянном, какие бы-вают в электрич¬ках, диване, протянув ноги на стоящий перед ней чемодан, и сквозь дрему невольно слушала, что происходило вокруг. Здание морвокзала, неуютное и холодное даже в эти погожие июньские дни, гудело множеством голосов собравшихся, наверное, со всего Союза людей. Гитарный перезвон, песни студентов про туманы и запах тайги и даже гармошка, на которой за-росший черной щетиной дядька в натянутой до бровей кепчонке, лихо пере-вирая, выдавал классику: то вроде полонез Огинского, а то как бы «Лунную сонату», - все это, как ни стран¬но, создавало хоть какой-то уют. Если бы еще диван был помягче да если бы не вещи, за ко¬торые в этом столпотворении приходилось опасаться.
«Вербота» — иногда слышалось произносимое со стороны. Это она, Инна, еще две недели назад Инна Викторовна, преподаватель немецкого языка в механическом техникуме, теперь вербота. Как эти вон студенты, окружившие «штурмана», пустившиеся подработать во время каникул. Как та женщина, что сидит справа, пожилая уже или просто выглядит так? — измож¬денная какая-то и насквозь прокуренная, с прокуренным голосом.
- Это смотря куда попадешь, - говорила она соседке, женщине лет соро-ка, сидящей напротив нее, тихой и печальной. - Я уж четвертый раз еду. Два раза на Шикотане была, по полгода, а раз на Сахалине, в Поронайске. Теперь вот в Усть-Камчатск.
Инна повернулась вправо, чтобы лучше слышать. Они с Валеркой тоже в Усть-Камчатск завербовались на сезон.
- А долго туда добираться? - спросила грустная соседка, видимо, тоже едущая в Усть-Камчатск.
- Да, наверное, недели полторы - какая погода будет.
- А штормы бывают? - обеспокоено расспрашивала женщина.
- А как же, на то оно и море.
- И это полторы недели по волнам качаться! - ужаснулась печальная жен-щина. - Я однажды из Одессы в Ялту по морю плыла, страху натерпелась, а тут...
- Ничего, привыкнуть можно, - успокоила ее соседка и, достав из кармана сигареты, попросила:
    - Ты присмотри за моим баулом, я покурить схожу. - Она поднялась, сухая и угловатая, в сером жакете на широких плечах поверх просторного цвета-стого платья, и зашагала меж чемоданов и сумок на тонких жилистых ногах совсем не женской походкой.
«Пьет, наверное, - подумала Инна с неприязнью и с тревогой глянула в сторону дверей. - Куда Валерка запропастился? Не случилось ли чего?»
    Вдруг она перехватила на себе беспо¬койный и вместе вопрошающий взгляд печальной женщины, и одновременно с этим взгля¬дом в ее сознание вошло: «Недели полторы». Впереди, выходит, еще десять дней пути, а у них... Утром Валерка забрал последние 25 рублей, пообещав, что выпьет только пару буты¬лок пива или краснухи бутылку возьмет и - назад. А време-ни уже... без четверти двенадцать.
Как же она устала, как измучилась с ним за эту неделю, за этот год, что прожили вместе. Но странно, в ней не было сожаления, не было раскаяния в том, что вышла за него. Она любит его, и все ему прощает, и уже не мо-жет себе представить жизни без него.
Ее предупреждали - в шутку или всерьез, не понять, - чтобы не выходила в мае - век маяться будешь. Инна только смеялась беззаботно, а оно вон как обернулось. Валерка, кажется, от самой свадьбы беспробудно пил, почти ка-ждый день приползал с работы без памяти. Два месяца назад ему предложи-ли по-доброму уйти из цеха, а иначе... Она поначалу не обращала внимания, даже сама, заходя в магазин, непременно покупала для него бутылку, а потом – будто обухом по голове - тридцать третья статья. Она разрывалась меж¬ду домом и работой, подрабатывала шитьем, но денег постоянно не хватало. Хорошо еще, мама выручала иногда. Инна про себя думала о лече¬нии, но за-говорить с ним об этом боялась, а он вдруг однажды сам заявил, что дальше так нельзя, что нужно выбираться из ямы. Месяц Валерка пролежал в боль-нице и выписался новым, вернее, таким, каким она знала его до свадьбы, че-ловеком. Она так радовалась и с восторгом приняла его предложение завер-боваться на сезон, как раз на каникулы, чтобы поправить их скудный бюд-жет. Сколько всего нужно было!..
Они получили подъемные - по 240 рублей, кое-что купили, а ехать в На-ходку решили по¬ездом - это он предложил «Россию-матушку посмотреть». Вот и посмотрели... Знала бы она...
От самой Москвы и до Хабаровска Валерка не вылезал из вагона-ресторана, по вечерам полумертвого его притаскивали в купе какие-то дру-зья-попутчики, а с утра начиналось по¬хмелье. В Чите он едва не отстал от поезда, простояв за пивом в вокзальном ресторане. Сутки из-за него проси-дели они в Хабаровске и могли бы опоздать к пароходу, если бы сам пароход не задержался где-то.
Инна хотела заговорить с женщиной, но в это время в зал ожидания вошел их сопровож¬дающий или начальник рейса, как он сам себя называл, низень-кий, полный, но удивительно подвижный при этом мужчина лет пятидесяти в сером костюме и голубой сетчатой шляпе на круглой голове. Все вокруг умолкли, повернулись к нему. Начальник вышел на середину зала и, по¬ворачиваясь во все стороны, словно глашатай, тонким голосом, раздельно и громко оповес¬тил:
- Товарищи, попрошу далеко не отлучаться. В 16 часов будет посадка на пароход.
- Значит, не раньше двадцати уйдем, - заметил «штурман». - А то и к полу-ночи.
- А что хоть это за пароход? - полюбопытствовала Тоша.
- Либертос, - сказал «штурман», одним лишь словом пробудив у всех ин-терес. - Старый башмак типа «либерти», - продолжил он. - Американцы их в войну клепали в расчете на один рейс. 16 суток - пароход. Они к нам по ленд-лизу возили снабжение и за один рейс себя оп¬равдывали ...
- И чего, до сих пор плавают?!
- А что? Вот этот «Витебск», кажется, сорок третьего года постройки, сей-час, по морским меркам, старик, а его еще лет на пять хватит. Правда, их уже мало остается: «Витебск», «Брянск», «Одесса». Хотя эта, последняя, уж три года в Диомиде как ремонтная база у рыбаков стоит. Еще два или три паро-хода на Черном море осталось.
- Но как же ты на этот «Витебск» попал? — спросил рыжеватый, в ко-нопушках студент, не выпускавший из рук гитару.
- Я год назад вернулся после отпуска сюда, во Владик - сам-то я калинин-ский, тверской - прилетаю из отпусков, а парохода моего нет. Я тогда на тан-керах молотил. Ну, мне в кадрах говорят, сходи, мол, один рейс на «Витеб-ске» - четвертый у них уходит. Подумал я, подумал: все луч¬ше, чем на биче болтаться. У них четвертый в «вышке» учился, на сессию списывался.
 Ну, прихожу на пароход, принял дела... Хотя какие там, у четвертого де-ла? Только вахту стой, да и то одну вместе со старпомом. Замазали мы по случаю приема-сдачи, как полагается, полбан¬ки, сайрой бланшированной за-чифанили, предшественник поволок белье кастелянше сдавать, а я сижу, ак-ты пишу, сигаретка в зубах, как водится. Пепельницы не было на столе, а ря-дом урна. Я в нее пепел стряхиваю. Ну, затянулся, стряхнул и... очнулся в ко-ридоре. Передо мной капи¬тан стоит, а за ним второй помощник. Смотрят на меня, как на пугало, а у меня язык отнялся и мандраж - не то что объяснить, понять не могу, что произошло. Они сами доперли: из щелей за мной - дверь-то я захлопнуть сумел, как-то машинально, - из щелей дым валит. Второй дверь от¬крыл, а там тряпье полыхает - полотенца, занавеска у койки, и пере-борка уже занялась. Хорошо, тут умывальник под руками. Открыл он воду, палец под кран и давай поливать. Тут и я кое-как очухался, а в толк не возь-му, что к чему. Прибегает четвертый, которого я сменил. В общем, оказалось, что он то ли фотограф, то ли кинолюбитель был и, когда барахло свое разби-рал, в урну пленку испорченную побросал. А мне-то не до ума, я пепел стря-хиваю. А они, ока¬зывается, взрываться могут...
- А ты что, не знал?
- Почему? Да разве ж я мог подумать, что они в той урне?
- Ну а дальше?
- А чего дальше? В рейс пошли. Первый рейс до Петропавловска был, бы-стро обернулись. Я думал, что сразу по приходе на свой «Егорьевск» — это  танкер мой, - думал, на него сразу вернусь, а там... В общем, три дня мы во Владике стояли, я последнюю стояночную вахту отмотал - на стоянках штур-мана суточные вахты несут. Утром меня третий должен был менять, а на де-сять нуль-нуль отход был назначен. Танкер мой еще из Вьетнама не пришел, и мне в кадрах гово¬рят, мол, еще рейсик сбегай на «Витебске».
Да, еще перед первым рейсом у меня хохма вышла. Я, когда направление получил, пошел супруге своей разлюбезной позвонить. Она в Калинине оста-валась, я из отпуска-то один прилетел. Ну, звоню, мол, на «Витебске» один рейс сделаю. Она у меня в пароходских делах большая дока была, все денеж-ные пароходы наперечет знала. Я когда сказал ей про «Витебск», а она не расслышала, слышимость неважная была - девять тысяч верст все-таки - и подумала (это я потом узнал), что меня на «Витязь» направили. Слыхали, на-верное, - флагман научного флота. Ой, говорит, как здорово. Только вы на-верняка надолго уйдете, у них рейсы длинные, так я тогда по¬ка у мамы оста-нусь...
Штурман вдруг прервал свой рассказ, усмехнулся невесело чему-то, дос-тал из нагрудного кармана сигарету, сунул в рот.
    - Ну, а дальше? - снова спросила Тоша. — А почему вы сказали про жену, что была?
- Потому что была, - вынул штурман сигарету изо рта и сунул за ухо. - А дальше... Тогда время отваливать подошло, а третьего все нет. Кэп икру ме-чет, бегает по пароходу. Третий только накануне на борту был, с женой вме-сте. Он еще за картами в навигационную камеру ходил, а жена его в каюте ждала. Потом, к вечеру, меня к себе на чарку приглашали, да я скромно отка-зался - на вахте все-таки. В общем, время к обеду, капитан моряка домой к третьему отряжает – выяснить, где тот задевался. Матрос на мотор и погнал, а через час вернулся. Третьего, говорит, жена ночью сонного зарезала.
- Насмерть? - раздалось несколько голосов.
- А как еще? Матрос говорит, я по трапу в подъезд поднимаюсь, а навстре-чу два сержанта спускаются и между ними третьего жена. - Дело в воскресе-нье было, кадры не работают, а здесь, в Находке, нас тоже пассажиры жда¬ли, вот как сейчас. И пошли мы в рейс без четвертого - меня-то сразу в третьи перевели...
- Подвезло... - съехидничал рыжий гитарист.
- В смысле познания жизни, - неожиданно согласился штурман.
- Это как?
- В том, втором рейсе я понял, что такое вербовоз. Так сказать, снаружи понял, сверху. Именно благодаря должности третьего помощника. А теперь вот изнутри еще узнаю, из трюма.
- А нас что, в трюме повезут?! - ужаснулась Тоша.
- Кому-то, может, повезет, - штурман пристально, оценивающе посмотрел на девушку, она даже смутилась от этого взгляда, - может, и не в трюме. Хо-тя... скоро увидите, - заключил он и, чуть приподнявшись, потянул руку за гитарой:
     - Позвольте вспомнить молодость.
     Рыжий парень подал ему гитару, и штурман, с небрежной легкостью сде-лав несколько пе¬реборов, чуть сипловато, будто потрескавшимся голосом, запел: «Сегодня вы меня не пачкайте. Сегодня пьянка мне до лампочки. Се-годня Нинка соглашается. Сегодня жизнь моя решается...
Инна поднялась со своего дивана, хотелось потянуться, стряхнуть оцепе-нелую усталость от долгого сидения. Она с удовольствием прошлась не-сколько раз по залу, лавируя меж гру¬дами вещей, потом повернулась и села на прежнее место. Беспокойство за Валерку снова ох¬ватило ее. Если в самом деле в четыре часа посадка на пароход? Надо что-то делать. Но где его ис-кать? Да и на кого вещи оставить?
Она уже собралась обратиться к соседкам, как вдруг громкий голос с той стороны, где был выход на причал, заставил ее вздрогнуть:
- Прохорова есть?
- Здесь! - крикнула Инна, повернувшись на зов.
Высокий краснолицый милиционер с одной стороны и с другой - началь-ник рейса вели пол белы рученьки ее суженого, Валерия Григорьевича Про-хорова. У Инны сделалось нехо¬рошо внутри, отчаяние овладело ею, захоте-лось повернуться и бежать куда-нибудь, бежать... Но куда?
- Забирайте своего гусара, - буркнул милиционер, когда она на непослуш-ных ногах, ощу¬щая на себе множество любопытных глаз, подошла к ним. - И скажите спасибо, что не упек¬ли суток на пятнадцать. Вот квитанция на штраф - десять рублей с него взяли.
- Спасибо, - проговорила Инна, одной рукой беря квитанцию, а другой подхватывая Ва¬лерку, заглядывая при этом в его мутные, невидящие глаза.
 Аркадий Андреевич, начальник рейса, помог довести Валерку до дивана и все цокал языком да головой качал, хотя и не сказал ни слова. Зато Валерка бормотал что-то бессвязное, потом вдруг полез целоваться и громко, так что слышали все вокруг, заявил:
- Я хочу тебя, - и потянул ее за юбку.
Инна ударила его по щеке, оттолкнула, и он плюхнулся на диван и залился горючими сле¬зами, а, выплакавшись, повалился на бок, подобрался, съежил-ся на жестком лежаке и уснул. Инна в полной рас¬терянности постояла над ним, потом, с ощущением брезгливости и отчаяния внутри, прове¬рила его карманы. Три рубля с мелочью - все, что осталось у него от 25 рублей, кото-рые он взял у нее утром. Три рубля на двоих на полторы недели пути. Но ведь и там, на месте...
Она была близка к истерике.
Может, дать телеграмму матери, чтобы выслала деньги, и вернуться до-мой? Обессиленная, она опустилась на диван рядом с Валеркой, уложила его голову к себе на колени и впала в оцепенение.
А студенты со штурманом продолжали петь свои песни про елей ресницы и про белень¬кий пароход. Прокуренная женщина, вернувшаяся на свое место, принялась раскладывать на диване карты, не обращая на Инну с Валеркой никакого внимания. И только печальная сосед¬ка понимающе, скорбно смот-рела на Инну, и от ее взгляда было еще плоше, еще тягостней. Инна вдруг вспомнила, что глаза эти, это скорбное лицо она уже видела, совсем недавно. Но где?..
В это время посланный студентами гонец, изгибаясь под тяжестью ноши, принес целую сумку какого-то вина, и пошли бутылки по кругу, и штурман, когда очередь доходила до него, надолго прикладывался к «огнетушителю» и с каждой минутой становился все живее, все раз¬говорчивее. Глядя на него, Инна подумала, что он, похоже, в таком же, как и они, бедствен¬ном положе-нии. У него, вроде, и вещей никаких нет, а он нисколько не горюет. А может, там, на пароходе, кормить будут бесплатно? Спросить бы у кого...
- Как же ты, штурман, в вербованные угодил? - спрашивали оживившиеся студенты своего захмелевшего приятеля.
- Неисповедимы пути господни, - дурашливо отвечал он, отирая губы ла-донью после оче¬редного «причастия». У вас, случаем, зачифанить ничем не найдется? Я уж три дня говею.
Кто-то сунул ему пирог, и он продолжал:
    - Я, парни, хотел сделать финт, поближе к дому перебраться. Я ведь море-ходку в Риге за¬кончил, ну и хотел снова туда. Отмотал здесь свои три года, взял расчет и в день Победы на Запад двинул. Заскочил па недельку к жене, она так и оставалась у тещи, у мамочки своей, там, конечно, корефаны, то, се - еле отвязался. В Ригу через Питер поехал - там у меня дружок ос¬тался, од-нокашник. Только дома его не застал, он в морях был, и тут такое случи-лось... В общем, обштопали меня, как суслика. Верите, в одних плавках ос-тался, ни документика како¬го, и денег ни копья. Я в милицию, а меня оттуда гонят: на кой, говорят, ты нам сдался. Кое-как добрался до дому, помогли добрые люди, к жене являюсь, а там бобры гостюют. Ходит, знаете, у моря-ков такая присловица: муж — это помощник любовника по хозяйственной час¬ти. Раньше я над другими посмеивался, а тут... И ведь что обидно: я ее, сволочь, разодел в пух и прах, и деньги все ей на книжку ложили, а она мне кричит: «Проваливай, где гулял!» Я было права качать: как так, мол? Ну и наваляли мне эти двое – еле я до братана дополз. Отле¬жался малость, а тут как раз объявления об оргнаборе появились. Ну, думаю, мне главное - до Владивостока добраться, а тут разберусь.
- Ну и как, разобрался? - спросили его. - Думаешь, тебя опять на этот вер-бовоз возьмут?
- Эх, ребята! Я бы сейчас на самую задрипанную калошу согласился. Только у нас без бу¬мажки ты букашка. Я уж здесь адресовался - даже матро-сом не берут: корочек нет, - а уж штурманом... У меня один паспорт да вер-бовка.
 - А может на этом «Витебске» опять чья-нибудь жена... того, - сострил рыжий студент, но его не поддержали.
- Слушайте, мальчики! - осенило вдруг маленькую, с распущенными воло-сами, девчушку, носик кнопочкой. - А давайте мы на этом пароходе бунт поднимем. Команду в трюм и поплы¬вем вместо Камчатки в теплые страны. Штурман у нас капитаном будет. Вы согласитесь быть капитаном?
- Нет, капитаном будешь ты, а я старпомом, - отшутился штурман и снова взялся за гитару.
Под песни новая волна дремоты накатила на Инну, и она поплыла куда-то, отдавшись этой волне, без мыслей и цели, и пенье студентов с периодически возобновлявшимся трепом штурмана смутно доходили до нее, маячили, словно спасительный берег на горизонте. По¬том откуда-то всплыл скорбный лик Иверской богоматери, иконы, которую недавно прино¬сил в техникум Па-вел Георгиевич, их чертежник, знаток и собиратель старины. И она дога¬далась во сне, где видела лицо печальной попутчицы, и хотела открыть глаза, чтобы убедить¬ся, но просыпаться не хотелось. А потом... во сне ли ей при-грезилось или въяве услышала она отдаленный низкий и хриплый голос ие-рихонских труб, и, открыв глаза, увидела, что за¬двигалось, засуетилось все вокруг, и люди уже тащили к выходу свои рюкзаки и чемоданы, теснясь и переругиваясь, словно боялись опоздать, отстать от парохода.
Инна торопливо поднялась, принялась тормошить Валерку. Но он толь-ко мычал нечле¬нораздельное, а потом вдруг, не открыв даже глаз, полез рукой... Она в сердцах оттолкнула эту руку, схватила сразу сумку с чемо-даном и, стуча ими по ногам, побрела к выходу.
Пароход был черный-черный и такой огромный... Инна прежде и предста-вить не мог¬ла, что они такие бывают. И еще плавают. Его черная с красной полосой и золоченым сер¬пом на ней труба курилась сизым дымом, который подхватывал ветер и гут же разносил, раз¬мывал по воздуху. Впереди него, перед тупо обрубленным носом и под глубоким вырезом кормы хлопотали два маленьких, будто игрушечных буксирчика. Кто-то там, наверху белой, украшенной лакированным деревом надстройки, свистел в судейский сви-сток, и видимо, по¬винуясь им, буксиры то натягивали нитки буксирных кана-тов, то разворачивались и мягкими, тупыми носами толкали высокий борт парохода, все ближе и ближе прижимая его к стенке. Поставив на причал свою ношу, Инна посмотрела вокруг, ища подмоги.
- Идите, я присмотрю, - будто на зов Инны явившись, сказала «богома-терь» и поставила рядом свои вещи. Инна лишь благодарно ей кивнула и по-спешила назад, в здание вокзала.
Валерка продолжал беззаботно дрыхнуть, даже ладошку под щечку под-ложил. Возле него с бутылью «белого крепкого» в руке стоял штурман и, на-бирая в рот вино, прыскал в лицо Валерке, а тот только улыбался и даже рот приоткрыл под эту благодать. Студентов в зале уже не было. Видно, все уш-ли на причал.
- Помогите, пожалуйста, - попросила Инна. - Я не справлюсь с ним. Как бы не остаться.
- Так это ваш кадр? - спросил штурман и посмотрел на нее, то ли с зави-стью, то ли с сожа¬лением. По его лицу невозможно было понять, пьяный он или нет. Ни слова больше не говоря, он сунул ей в руки бутылку, ухватил Валерку за плечи, резко вскинул его и тут же ловко поднырнул, подставил под него свою спину и, согнувшись, понес мужа к выходу, будто куль с кар-тошкой, ступая при этом широко и твердо.
Черную громаду парохода уже накрепко привязали к бетонному причалу, на причал опус¬тили трап, и но нему, громыхая по металлическим ступеням, уже поднималась наверх вереница нетерпеливых пассажиров. С мостика па-рохода, будто на что-то экзотическое, взирали па толпу люди в форменных фуражках. Видно было, как они что-то оживленно обсуж¬дали.
Штурман с Валеркой на спине, словно ледокол, прорезал толпу и, раска-чивая трап, пошел наверх. Инна, вновь благодарно кивнув попутчице, под-хватила свои пожитки и заторопилась следом, «богоматерь» поспешила за ней, но все оборачивалась, вроде еще кого искала.
Гомон толпы и утробное дыхание парохода слились в единый гул. И вдруг его прорезал надрывный, отчаянно-громкий голос: «Я помню тот Ванинский порт И вид парохода угрюмый…»
Все сразу притихли, повернулись на голос. Кто-то, видимо, из студен-тов, ободряюще крикнул:
- Давай, штурман!
А небритый дядька в кепке вскинул свою гармонь и принялся отчаянно подыгрывать. Сверху, с мостика, видимо, по голосу распознав, закричали:
- Семеныч, ты, что ли? Какими судьбами?
Но штурман, никого не слыша, продолжал нести свою ношу, а, подняв-шись, ловко вынырнул из-под Прохорова, и приставил его к фальшборту, по-ложив грудью на планшир. На палубе у трапа стоял вахтенный матрос с по-вязкой на руке, тут же был начальник рейса Арка¬дий Андреевич, проверял пассажиров по спискам.
- Ты кого это припер? - спросил матрос штурмана.
- А хрен его ведает, - ответил тот и, разглядев на трапе Инну, кивнул: - Вон ее спрашивайте.
Начальник рейса увидел Инну и Валерку, узнав, сказал: «Проходите», - и штурман, назвавшись Туровским, снова вскинул Валерку себе на спину и двинулся вдоль борта на но¬совую палубу. Инна изо всех сил спешила за ним, радуясь, что вот нашелся же человек... Миновав надстройку, они вышли на просторную палубу и через тамбур возле парящих гру¬зовых лебедок пошли по крутому трапу вниз, в душный пугающий сумрак. Туровский иногда за-медлял свой ход, даже оборачиваться пытался, чтобы убедиться, здесь ли она. Наконец они, кажется, пришли. Инна осмотрелась и ужаснулась.
Где они? Что это?
Ряды двухъярусных деревянных коек или нар с небрежно брошенными на них истрепан¬ными матрасами, тускло-желтые лампочки на потолках, влаж-ная железная палуба под ногами, местами даже лужи блестели. По бортам тоже струились потеки влаги. А возле коек уже хло¬потали люди, застилая не-весть откуда взявшееся белье, развешивая между койками занавески из про-стыней и одеял...
И все-таки вместе со страхом от увиденного, от предстоящей неизвестнос-ти Инна испы¬тывала некоторое облегчение. Все, назад хода нет, а впереди... как-нибудь. Все-таки они сре¬ди людей, а среди людей не пропадут.
В трюме стояли нескончаемый гомон, возня. Похабные шутки сыпались отовсюду, кто-то уже устроился, намаявшись ожиданием в Находке, завалил-ся спать. Туровский, пособив Инне уложить Валерку, пошел искать компа-нейских студентов, предупредив на всякий случай:
- В случае чего крикните меня. Туровский моя фамилия. Игорь Туровский.
- Я знаю, - сказала Инна. — Спасибо вам.
- Чего там, - отмахнулся он. - Свои люди. — И он снова посмотрел на нее тем же взглядом, что и на морвокзале. Потом он забрал свою бутылку и ушел, а Инна принялась устраиваться и с радостью обнаружила вдруг, что ее знакомые женщины тоже здесь, по соседству. Здесь они воспринимались да-же чуточку как родные. Она кивнула им, приветствуя, и они вроде от¬ветили.
Что-то объявили по радио, Инна даже поискала глазами, где оно - не на-шла и спросила скорбную попутчицу:
7
- Вы слышали, что объявили?
- Предупреждают, чтобы постельное белье не использовали не по назначе-нию. А вас как зовут?
- Инна. А вас?
- Женя.
- Ну и славно. А соседку вашу как звать, не знаете?
- Ее Тамарой. Вы куда едете?
- В Усть-Камчатск.
- Значит, вместе.
- Вы тоже? Я рада. А сами откуда?
- Из Орловской области, а Тамара, вроде, липецкая. Вам помочь?
- Да нет, спасибо, я управлюсь. Вы сами устраивайтесь.
Женя отошла, Инна принялась хлопотать около Валерки. Ее вновь охва-тило беспокойст¬во. Через несколько часов он проснется, снова будет му-читься, требовать похмелье. А где его взять теперь? Да и на что? Может, продать что-нибудь?
Она расстегнула сумку, перебрала вещи, прикидывая, что и за сколько можно попытаться продать.
Господи! До чего они дошли!
Знакомый тоненький голосок послышался сзади. В трюм по-хозяйски, за-ботливо глядя по сторонам, прошел Аркадий Андреевич.
- Как устроились, товарищи? Разобрались, что где? - спросил он и, не до-жидаясь ответа, прошел мимо.
- А как насчет кормежки? Спросил резкий мужской голос откуда-то из темноты.
- Питание через судовой ресторан. За свой счет, разумеется, - ответил на-чальник рейса.
- ЭТО почему за свой счет? - возмутился тот же голос. К нему присое-динилось еще не¬сколько.
- А как же, дорогие мои, - ласково возразил Аркадий Андреевич. - На то вы и подъемные получали.
- А если их уже нету?
- Ну, извините, это ваша печаль. Думать надо было. Когда работает ресто-ран, объявят по трансляции.
Начальник рейса прошел в конец трюма, потом вернулся и направился к трапу. Инне то¬же захотелось пойти за ним, выбраться на палубу, на воздух. Но она не решилась. Села рядом с Валеркой, усталая, опустошенная, непод-вижным невидящим взглядом уставясь в полумрак. Через какое-то время она ощутила мелкую дрожь под ногами, где-то за спиной что-то зачи¬хало, заляз-гало, и она поняла, что пароход «Витебск» отправился в рейс.
Откуда-то невнятно донеслась музыка. Инна прислушалась. И в самом де-ле, по ра¬дио жизнерадостным голосом пел Эдуард Хиль: «Морские медлен-ные воды не то, что рельсы в два ряда…». В углу трюма чьи-то нетрезвые го-лоса подхватили: «И провожают пароходы совсем не так, как поезда. Вода, вода...» 
 Инна прилегла на койку, прикрыла глаза, прислушиваясь к песне и к но-вым, неведомым прежде звукам и запахам. И от этого слегка закружилась го-лова, и ей вдруг представился пио¬нерский лагерь, первая ночь вдали от дома, в новой обстановке. И тогда так же кружилась го¬лова, и было чуточку страшно и вместе сладостно от предчувствия нового, чудесного. А те¬перь… Она вдруг ощутила, будто не только голова, но и сама она закружилась, все быстрее и быстрее, словно брошенная в какую-то гигантскую центрифугу, которую уже не остановишь, нет сил, чтобы поднять руку, чтобы даже подать голос, попросить, чтобы кто-нибудь повер¬нул рубильник...
Музыка кончилась, умолкли голоса в трюме. По радио объявили:
- Сопровождающему пассажиров прибыть в каюту третьего помощника капитана. Сопро¬вождающему… - повторили еще раз, - явиться к третьему помощнику.

    Через несколько минут в трюме послышался голос Аркадия Андрееви-ча:
- Пустовойтова, Долотова, - выкликал он. Ему нехотя отзывались.
- Прохорова! - услышала Инна свою фамилию и, невольно вздрогнув, от-кликнулась:
- Здесь я.
Она поспешно поднялась, выбралась к свету, где кучка настороженных женщин окружала начальника рейса.
- Не волнуйтесь, товарищи, - зачем-то успокаивал он. - Сейчас поднимем-ся к третьему по¬мощнику…
- А почему только девки? - сунулся в круг лупоглазый тип с нахальной челкой на лбу. - Мальчики тоже хочут.
    - Мальчиков пока не приглашают. - Любезно ответил ему Аркадий Ан-дреевич.
- Не ходите туда. - Тронул Инну за руку невесть откуда взявшийся штур-ман.
- Что вы, вызывают же, - недоуменно бросила Инна, покосившись на него. Штурман толь¬ко хмыкнул, отошел в сторону.
По крутым трапам и узким коридорам они дошли до каюты, где уже стояли несколько женщин, спрашивали друг друга:
- А чего вызывают-то?
Но никто толком не знал, чего.
Вызывали по одной, задерживали недолго, а выходившие тоже не объяс-няли: зайдете, мол, сами узнаете. Вызвали Инну.
После трюмного мрака маленькая каюта третьего помощника показалась ей удивительно уютной и светлой. Шестеро мужчин, видимо, судовые офи-церы, хоть и одетые «по-гражданке», сидели кто па диване, кто на койке, один по-хозяйски расположился за столом, спиной к двери. На столе перед ним стоял продолговатый ящик с документами. Отдельной стопкой лежали несколько паспортов. Свой паспорт Инна увидела в руках у «хозяина». Она прошла вперед, оказавшись в центре тесного круга, повернулась лицом к то-му, кто держал паспорт. Он между тем переглядывался с остальными.
- Будете каюту второго механика убирать, - сказали ей сзади не то вопро-сительным, не то приказным тоном.
- Да, конечно, - торопливо согласилась она и тут же спросила:
- А это где?
- По тому борту, такая же каюта, - сказал сидевший за столом. И добавил:
- Там написано. Увидите табличку.
- Хорошо, - кивнула она. - Можно идти? - Но, спохватившись, спросила - А когда уби¬рать? В какое время?
- Да прямо сейчас, - опять произнесли позади нее. Она повернулась. Гово-рил сидевший на койке плотный крепыш лет тридцати пяти с маленькими глазками меж припухших век, с полными потрескавшимися губами.
- Забирайте вещи и перебирайтесь. Вы ведь до Усть-Камчатска?
- Да, - подтвердила Инна. - Только... У меня ведь муж...
- А-а-а... - разочарованно протянул крепыш. - Так он здесь, с вами?
- Да, конечно.
- Ну, смотрите, а то... Как там, в трюме-то?
- Да вы что?! — Инна только теперь догадалась, чего от нее хотят.
- Мы ничего. Просто предлагаем приличные условия плюс питание.
- Какое... Какая мерзость! - вскипела она и, гордо вскинув голову, бледная от гнева, вышла из каюты.
- Чего там? - преградила ей путь студентка Тоша.
- Подонки! - выдохнула Инна и пошла, почти побежала прочь, подальше от этих похотливых торговцев. Понятно, зачем вызывали они начальника рейса. Видно, по паспор¬там подбирали, чтобы посмазливее была, а тут на-глядно определяли, кому какую. Как они рассматривали ее, как переглядыва-лись друг с другом. Ей стало невыносимо обидно и стыд¬но, будто побывала в шкуре рабыни па невольничьем рынке. Еще бы раздеться заставили. Недаром штурман ее предупреждал. Он-то знает эту кухню. Подбирают себе налож-ниц для приятного путешествия. Хотя... какая и не согласится, если, конечно, незамужняя. «Как там, в трюме?» Знают, чем купить.
«Валерка, скотина!» — зло обругала она про себя мужа, почувствовав вдруг жестокое одино¬чество.
Вырвавшись на палубу, Инна поняла, что не знает, куда идти. Она, кажет-ся, вышла не в ту сторону.
Тугой попутный ветер ударил ей в лицо, выбил слезы, переполнил грудь. Она невольно задержалась, соображая, куда идти, осматриваясь вокруг.
Огромное полотнище флага рвалось под порывами ветра на тонком древ-ке, укрепленном на корме. Между ним и острым сиреневым конусом сопки на удаляющемся берету повис оранжево-красный диск заходящего солнца, предвещая на завтра хорошую погоду.
«Если солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего»  пришло откуда-то на память, но вызвало лишь горькую усмешку.
- Что, красавица, заблудилась малость? - спросил ее какой-то парень в за-саленном ватнике и рукавицах, выбравшийся из-под шлюпки у левого борта с мотком толстой веревки.
- Да, - сказала Инна. — Как мне в трюм пройти?
- А вот сюда, по трапу вниз, потом по шкафуту на бак, там найдешь. Или проводить? За вещичками, что ли? - Парень смотрел насмешливо.
Инна лишь сверкнула глазами и бросилась к трапу, споткнулась о какую-то железку и, едва не упав, не помня себя, прогрохотала по рифленым ступе-ням.
- Пассажиры приглашаются на ужин в судовой ресторан, - вдруг гулко раз-неслось над па¬лубой.
Инна остановилась. Только теперь она почувствовала, как голодна, только теперь вспом¬нила, что ничего не ела с раннего утра, когда взяла стакан жид-кого кофе да два черствых бу¬терброда с окаменевшим сыром в буфете мор-вокзала. Сейчас она не отказалась бы и от таких бутербродов.
На носовой палубе парохода царило веселое оживление. Люди, «вербота»,  горько ус¬мехнулась про себя Инна, несли из надстройки в трюм дымящиеся миски, промасленные свертки, иные прятали бутылки со спиртным - разжи-дись. У входа в трюм какой-то верзила в панаме тряс за грудки пьяного му-жичонку, то ли пытаясь его разбудить, то ли что-то выпы¬тать. На них не об-ращали внимания. Мрачный и душный трюм, словно подъезд старого ком-мунального дома, распирало от запахов снеди. У Инны снова закружилась голова.
Валерка, поджав колени, спал, одетый, поверх одеяла. На одеяле под ним расплылось мокрое пятно. Она не удивилась: такое уже случалось, - и не возмутилась - не было сил.
Сбросив с ног туфли, Инна рухнула на свою койку, зажмурилась, чтобы не видеть ничего вокруг. Еще бы уши заткнуть, подумала она, да не дышать, чтобы ни звуков, ни запахов не слышать.
- Инна, - вдруг позвали ее негромко.
Она открыла глаза. С прохода к ней заглядывала «богоматерь». - Вы не хо-тите с нами пе¬рекусить?
- Нет-нет, спасибо, - торопливо отказалась Инна. - Я уже, - добавила она не очень уве¬ренно.
- А то присоединяйтесь, - настаивала Женя. — У нас сало есть, рыба коп-ченая. Давайте за компанию, ради знакомства.
Ломаться дальше было глупо. Инна решительно поднялась.
- Вы не стесняйтесь, - ободряла Женя. — Я ведь вижу, у вас что-то...
- Что делать, Женя?! - отчаяние слезами прорвалось наружу. — Ведь у нас...
- Не надо, успокойся, - Женя провела мягкой ладонью по ее щеке. - Все образуется. Как-нибудь.
- Девки, где вы запропастились? - послышался хриплый голос Тамары. - Жрать охота - спасу нет.
- Пошли, - Женя взяла Инну под руку, и они пошли к Тамаре, которая си-дела перед рас¬стеленной прямо на койке газетой, словно Али-баба перед ска-тертью-самобранкой. А на ней чего только не было. Даже бутылка вина, уви-дев которую, Инна подумала, что, если ей предложат выпить, она попросит лучше оставить для Валерки. Он проснется - опять помирать будет.
Однако просить она ничего не стала. Неловко было. Да и неизвестно, как бы отозвалась па такую просьбу Тамара. Ей, наверное, самой было мало этой бутылки. Все трое выпили за знакомство и чтобы им дальше повезло. Остат-ки вина Тамара допивала уже одна, зато Женя с Инной усердно налегали на закуски. Разговорились, сетуя на нескладное житье. Оказалось, Женя лишь на год старше Инны, а выглядит так оттого, наверно, что в один год сына с му¬жем похоронила. Сначала муж повесился, у родителей в саду. Причем с третьей попытки. А почему - так и неведомо. А через два месяца после похо-рон сынишка семилетний под маши¬ну угодил. Прямо у нее на глазах. Побе-жал через дорогу за мороженым и...
В их закуток заглянул штурман, задержал взгляд на Инне и спросил, об-ращаясь к ней:
- Все в порядке? - и, не дожидаясь ответа, вроде чем-то удовлетворенный, ушел.
- Чевой-то он все около тебя юлит? - сказала Тамара. — И мужика не бо-ится.
- Да он, по-моему, без задних мыслей, - попыталась защитить штурмана Инна.
- Все они без задних, только под хвосты заглядывают, кобели...
В трюме погас свет. Лишь несколько тусклых ночников освещали прохо-ды между пест¬рыми паланкинами из одеял и простыней, за которыми люди пытались уединиться от посто¬ронних глаз, пытались создать хоть какой-то уют.
Где-то близко протяжно, мучительно застонала женщина.
- Что это? - поднялась встревожено Инна.
- Как что? - усмехнулась Тамара. - Или с мужиком не спала? Видать, хо-рошо забирает.
Инна поняла, растерянно посмотрела на спутниц и произнесла, перейдя почему-то на громкий шепот:
- Ужас! Прямо здесь, при всех...
- А где же еще? Комнат для свиданий тут не устроили. Некоторых, правда, судовое началь¬ство по каютам разбирает, а другим... Ты погоди, еще капитан или помощники по трюмам пойдут. Они по ночам после вахт обходы делают. За ноги будут стаскивать.
- Кошмар! - опять ужаснулась Инна.
- Да что ты заладила, ужас, кошмар! - вдруг взорвалась Тамара. — Идут бабы с мужиками, живой, здоровый народ, да еще и поддатые...
- Ну чего ты, падла, - вдруг раздался яростный мужской шепот с той же, что и женский стон, стороны. - Повернись, говорю!
Женщины ошеломленно умолкли, затаились, будто это к ним был обращен голос озлоб¬ленного бесцеремонного самца, и вдруг Инна - в ней что-то слов-но прорвалось - раскати¬лась громким безудержным хохотом, сотрясаясь и давясь кашлем, и вновь хохоча, потом так же внезапно затихла и залилась горькими слезами безутешного отчаяния. Ее и не пытались утешать - пусть поплачет. Только Тамара покачала головой и произнесла не то с завистью, не то с сожалением:
- Не для тебя, касатка, такие путешествия.
Инна плакала, но слезы не приносили облегчения. Ее отвели на место, уложили, заботли¬во прикрыли вытертым до дыр одеялом, и только тогда она успокоилась и вскоре уснула.
Проснулась она от внезапно накатившего острого приступа тошноты. Не понимая, с чего бы это, она поднялась, по привычке глянула на часы - в по-лумраке трюма еле различила: по¬ловина пятого. В трюме стоял неровный гул от множества стонов; кого-то словно выворачи¬вало наизнанку, кто-то громко матерился, проклиная моря с «этим задрипанным пароходом» вме-сте. Что-то противно скрипело, что-то громыхало, катаясь по железу - бу-тылки, что ли? - где-то что-то хлюпало и урчало. И все это вместе то натуж-но куда-то поднималось, будто ка¬рабкалось в гору, то вдруг ухало вниз, уда-рялось, нарываясь на что-то жесткое и, сотрясаемое мелкой-мелкой дрожью, снова карабкалось наверх.
Инна почувствовала, что если сейчас же не выберется на воздух, ее тоже вывернет.
- Инна, плохо мне, - жалобный голос Валерки остановил, хоть она уже еле сдерживала тошноту. Он сидел напротив, на своей койке, обхватив голову руками и раскачиваясь из сто¬роны в сторону. Его тоже мутило, как почти каждое утро в продолжение многих последних месяцев. Сейчас, как обычно, будет просить похмелиться... Но уже было не до него. Зеленые круги поплы-ли перед глазами, обильный пот выступил на лбу, и, зажав ладонью рот, за¬хлебываясь от уже начавшейся рвоты, она бросилась из трюма.
До борта она не добежала. Едва выскочив на палубу, ухватилась за какую-то стойку и так висела на ней, пока не опустел желудок и дрожь в коленях не унялась, не вздохнулось глубоко и свободно. Только теперь до нее дошел грозный, на одной ноте рев, словно ревел какой-то неистовый, чудовищный зверь. Сквозь неведомо откуда пробивающийся рассвет смутно раз¬личались сооружения и какие-то механизмы на палубе, и все это будто напряглось, противясь ветру, и гудело и звенело от напряжения. А за бортом беснова-лось, ворочая серой бугристой массой, свирепое чудище.
«Вот тебе и солнце красно к вечеру», -  усмехнулась она про себя и хотела было пойти об¬ратно, как неожиданно увидела Валерку.
- Валера! - обрадовано окликнула она. Он подошел с мелко дрожащей го-ловой и сразу застонал:
- Плохо мне, Инна.
- Мне тоже не лучше, - вдруг рассердилась она, и от этого вроде легче ста-ло.
- У тебя ведь есть что-нибудь, - с надеждой произнес он, по-собачьи пре-данно глядя на нее.
- Ну что у меня есть?! - вскричала она. - Ну, сколько можно? Я что, дою это твое похме¬лье? Или, может, тебе бутылку родить? Огнетушитель?
- Но ты же не дашь мне помереть, - он просто не слышал ее. - У меня уже сердце останавливается, - он говорил с одышкой. - Давай пойдем к врачу. Тут есть врач?
- Да, только нас с тобой сидит и дожидается.
- Но как же? Как же ты не догадалась ничего купить? - это уже было не-выносимо.
- А ты, ты вчера думал вообще о чем-нибудь? И все это время ты о чем-нибудь думал, кро¬ме своих бутылок? Ты знаешь, сколько у нас с тобой денег осталось? Не знаешь? На вот, купи себе опохмелиться! - Она вынула из кар-мана все, что ей отдал вчера милиционер, и швырнула ему под ноги.
- Ну, я тебе это припомню, - злобно прохрипел он. - Ты еще пожалеешь об этом.
- Я уж и так жалею. Обо всем, - сказала она и пошла мимо него к двери.
- Это о чем обо всем ты жалеешь? - рванул он ее за плечо.
- Отстань, - она вывернулась и вне себя побежала вниз.
На своей койке, временами судорожно вздрагивая, пластом лежала Женя. Возле нее хло¬потала с посудой Тамара, что-то приговаривая, словно заботли-вая нянька. Инна тоже пова¬лилась на койку, но в духоте трюма ей скоро сно-ва стало нехорошо, вдобавок к тошноте раз¬болелась голова, но она не вста-вала, не было сил.
Валерка некоторое время тоже тихо лежал напротив, но скоро снова за-скулил, запричитал в голос. Он то звал ее Инночкой, хорошей моей девочкой, жалобно просил чем-нибудь по¬мочь, потом истерически вопил: «Стерва! Ты дашь мне похмелиться?!» А она лежала, уткнув¬шись в жиденькую подушку, и только молча глотала слезы.
- Что, корешок, хреново? – неожиданно услышала она знакомый уже го-лос, глянула украдкой. Ту¬ровский - вспомнила она его фамилию - склонился над Валеркой, обеими руками держась за верхнюю койку. Валерка умолк, потом спросил настороженно:
- Чего тебе?
- Чего-чего, пить, говорю, надо умненько, чтобы наутро осталось манень-ко. Пойдем, на¬лью.
- Ты чего, в самом деле, друг? - Валеркин голос стал противно заиски-вающим.
- Пошли, пошли, - сказал штурман. - Я добрый доктор Айболит.
Валерка засуетился, слез с койки и неверной походкой пошел за «докто-ром».
Инна, сделав невероятное усилие, тоже поднялась, привела, как могла себя в порядок, даже духи достала из сумки, и пошла в противоположную сторо-ну.
Наверху уже совсем рассвело, но при этом еще более жутким казалось мо-ре, сплошь по¬крытое белыми протуберанцами пены. Инна торопливо прошла в надстройку, поднялась по двум трапам и довольно быстро отыскала дверь с латунной табличкой на ней: «2й механик». Несколько мгновений она помед-лила, затем решилась, громко постучала. На стук, однако, никто не ответил, и она, стукнув еще раз, повернулась с облегчением, чтобы уйти, как вдруг звяк-нул ключ, вставленный изнутри, и дверь распахнулась. У порога в фиолето-вой полу¬прозрачной сорочке, растрепанная и сонная, стояла сдобная Тоша
- Ты чего?! - изумленно спросила она. - Я думала Валерка, а это ты...
- Какой Валерка? - зачем-то спросила Инна, вздохнула неловко. - Извини, - ей хотелось провалиться сквозь все эти железные палубы и исчезнуть, уто-нуть...
- Чего пришла-то? - настаивала Тоша.
- Она дверью, наверное, ошиблась. - Инна даже вздрогнула от неожидан-ности. За спиной ее стоял вездесущий штурман. При виде его Тоша хотела было захлопнуть дверь, но он не дал, ухватившись за ручку.
- Кириллыч где? - спросил он Тошу.
- Спит, - Тоша приложила палец к губам, смешно округлив глаза. - Не-давно только с вах¬ты пришел.
- Укатали Сивку крутые горки, - ухмыльнулся штурман, ущипнув Тошу за выпирающую сквозь сорочку грудь. Тоша взвизгнула, штурман ступил в каюту, обернувшись, сказал:
- Вы идите. Там вас Валера дожидается. Я тоже скоро приду.
- Какой Валера? - всполошилась Тоша.
- Да не твой, не боись. Твоему рыжему сейчас не до чего. Он с рыбами харчами делится. Кириллыч! - крикнул он и захлопнул дверь.
Валерку Инна поначалу не узнала, а узнав, испугалась, похолодела. С за-плывшим левым глазом и горящим яростью правым, страшный и одновре-менно жалкий, стоял он внизу, на кормовой палубе и, задрав голову, что-то высматривал, видно, соображал, куда идти. Неужели это штурман его так? Острая жалость переполнила ее, захотелось обнять его, приласкать...
- Валера! - только и крикнула она и бегом бросилась вниз.
- Что, заработала, сука? - взглядом остановил он ее, не позволяя прибли-зиться вплотную.
- Что заработала? Валера, ты чего?
- Мужик подыхает, а ты к другому в постель?
- Да я... Да ты что? Да я ради тебя только...
- Ах, ради меня? Значит, в самом деле?
- Да нет же, не было ничего! Не было! - закричала она в отчаянии. - Ну, как бы я смогла?
- Ты все сможешь, - злобно заскрипел он зубами.
- Ну что ты, в самом деле, ну, успокойся, - шагнула она к нему.
- Это ты успокойся! - крикнул он. - На!
Она не поняла, что произошло, и боли не почувствовала ни в первый раз, ни во второй, когда он, выдернув нож, ударил ее снова:
- На, сука!
Она еще успела заметить штурмана - опять этот штурман, - с бутылкой в руке он оказался между ними, и разлетевшаяся вдребезги от удара о Валер-кину голову бутылка была послед¬ним, что она успела увидеть.
«Ему же больно, - еще успела подумать она, прежде чем потеряла созна-ние. - Ему же бо...»