Ангел В

- Вера? Вероника? Валентина? - Нет. А почему вы решили, что мое имя обязательно на "В"? - Ну, почему-то так думаю. Гораздо ближе к самому концу по алфавиту. - Юлия? - Не угадаете. Прощайте.
Она положила трубку. Просто он ошибся, когда набирал номер. Она бы могла обойтись и двумя словами. Но молодой человек показал себя таким остроумным и вежливым, и разговор оборвался не сразу. Охапкой темнозеленых сабель торчало из кадки тропическое растение и листья во время разговора лезли в лицо.
К растению у окна и телефону под ним тянулся издали провод, но он лежал под ковром. Квартира была богато добротно обставлена.
Когда родителей дома не было она отвечала по телефону голосом тридцатилетней серьезной женщины, дурачилась. Все одноклассники это знали. Как видно, парень, который позвонил по ошибке как минимум года три ей прибавил, или пять. А ей было только 15.
Недавно случилась ссора с отцом. Он взял на себя рассмотрение дела и учинил ей допрос, а мать, которая позже пришла уже обратилась к проблеме не столько к ней, а с самим отцом. Она сидела на длинном диване с ногами, умудрялась сутулиться сидя и беспокойно двигалась, оставаясь на месте, опустив низко голову. Отец стоял перед ней. Он был наполовину лысый мужчина среднего роста с тяжелой походкой, холеной наружности и в дорогом костюме. Дочь ничего ему не отвечала. А он кричал. - Ты хочешь остаться на третий год? Зачем же ты столько лет там училась? Ты в позапрошлом году могла бы закончить! Матери стыдно оформлять тебе академические! А ты бойкотируешь подготовку к экзаменам! В третий раз! Капризничает девчонка, - он пояснил. Мать подошла. - Я не хочу учиться играть. Я с самого начала вам говорила. - Учительница позвонила, - пояснил отец. - Ты что же, года не доучившись хочешь все-таки бросить? - вздохнула мать. Она пожала плечами. Фортепиано стояло рядом с диваном, у той же стены.
Это было три года назад. Она познакомилась с Чоком. Ну да, это когда ей было 12. А Чок был ее годом младше, как оказалось. В своей многолюдной семье, как все азиатские, он жил в соседнем дворе. Действительно, они были отделены даже не улицей, а узким проездом между корпусами, но их дома были разными. Таких, в котором жил Чок, стояло целое стадо по эту сторону. Панельных пятиэтажек. А у нее был так назывемый "дом для начальства". Отделанный керамической плиткой, всего три подъезда и семь этажей. Увидев его она рассмеялась. А он озадаченно на нее смотрел и не знал, что сказать. - Вы что, в индейцев играете? Или ты всегда такой ходишь? У Чока были маленькие глаза, очень черные, и круглое худое лицо. И на обеих щеках были полосы, оранжевая от ржавчины и сочная, черная копоти на другой. Наверно, она ему показалась ожившей куклой, необычно большой, вышедшей из коробки с пластмассовыми золотистыми волосами, и удлиненным и нежным, то есть узким овалом лица.
Зима была в самом разгаре, промерзший снег хрустел под ногами. Дворы по утрам лежали в тени. Наверно, он очень хотел с ней встретиться снова. Он много раз ее дожидался напрасно и наконец они встретились.
В школу и ей, и ему во вторую смену. Теперь она говорила: "- Может быть, выйду." И снова он ее ждал. Всегда в том же месте, где встретил впервые. Она обязательно что-нибудь приносила в карманах пальто. Протягивала ему "Гулливер", большую конфету, размером с ладонь: "- Хочешь?" и доставала себе. Или вылавливала несколько мандаринок. А иногда бежали вдвоем в магазин.
Земля под ногами неслась, как перрон за окном уходящего поезда. Два раза на их пути дома расступались и там лежал под ногами румянец низкого солнца. В стекляшке было тепло и сквозь боковое стекло пробирался тоже утренний луч. Они погружались надолго в изучение всякой всячины их не касающейся. В конце концов продавец не выдерживала: - Ребята, будете что-нибудь покупать? - Да, да! - и она покупала какие-нибудь пустяки. А иногда - глаза у него никогда не менялись, а около губ появлялись две мелких морщинки, что значило, что он раздобыл где-то денег и купит для них что-то сам.
Она была умной и осторожной. А кроме того, еще любопытной. Она захотела увидеть как он живет. Они оказались в тесной прихожей. За ней была проходная комната, а из нее открыты две двери со всем уж в маленькие. Они оказались наполненными людьми, и все его родственники. При ней они впали в какое-то оцепенение, или задумчивость. Ее не спросили, была ли она одноклассницей. Понятно было, что нет. Что-то кто-то из них произнес, но слабо и неразборчиво. Ей стало казаться, что все они здесь в гостях, а это пришла хозяйка. Она потянула Чока скорее на улицу. Позвать его посмотреть на свое жилище она никогда не решилась.
И все-таки о том, что с каким-то мальчишкой из панельных домов она бегает по дворам узнали родители. Опустив глаза над тарелкой она давала отчет. Рассмотрение дела произошло за обедом. О том, что это казахи, она не сказала. Отец, между прочим, сказал: - Не вздумай пойти к нему в гости, если он пригласит, а главное, ничего там не ешь. Ты знаешь, что они там едят? (Народная мудрость ни перед чем не пасует. "Хочешь - мойся," - она гласит в этих случаях, "хочешь - пей." Дело в том, что через 15 лет он помер от рака желудка. Никто из казахов этим путем не пошел). - Не понимаю, - сказала мама, звеня позолоченной ложечкой в чашке и глядя в окно, - Леня Двигуб, Сережа Дерий "Аня недавно вернулась из Франции. Какие родители, я хочу сказать, какие возможности! О чем тебе говорить с дворовым мальчишкой? Она и сама не могла бы сказать, вспоминая потом эти годы, о чем были их разговоры. Скорее всего, безразлично о чем. Когда они носились вдвоем, казалось, что эти дворы были мало знакомы до этого. В тени от высоких стен промерзший снег синел как впервые. В просветах между домов поджидал раскаленный солнечный свет, и надо было подкрасться, пройти по нему, пока он лежит неподвижно. И зимний утренний воздух, дразнящий и вкусный, казалось им на бегу, они вдыхали впервые.
Потом Чокан стал шире в плечах, заметно подрос, а потом затерялся. А Ангел В поступила в очень престижный ВУЗ. На уровне не возможностей семьи. Знакомые вблизи. И вдали поздравляли родителей. Но одобрение со стороны звучало недолго, а родители снова забили тревогу. Дойдя до третьего курса она его бросила. Домашняя жизнь наполнилась предложениями женихов, прогнозами, скорбными выводами, советами продолжить учебу. И Ангел В согласилась. Но поступила не престижный ВУЗ, а в другой. Учеба как прежде и как везде продолжалась успешно. Но в этих стенах прошло еще меньше времени. Ушла со второго курса.
И Ангел В села в поезд. Вагон был плацкартный, купе открыты к проходу, а поезд дальнего следования. На третьи сутки к ней обратился мужчина, как видно, командировочный, вполне зрелых лет и судя по резвости настроенный отдохнуть от семьи. Она засмеялась, щекой оперлась на кулак и принялась рассматривать. Он выдержал полторы минуты. Умолк и преобразился. Он силился сделать вид, что ни к кому не обращался.
А ехала она в Казахстан. Хотела найти там Чокана? О нет, вовсе нет. Да он и не собирался обратно на родину. Однажды утром проснулась она потому, что поезд стоял. Вагон еще спал. Она потянулась бесшумно, укрылась бесшумно, укрыла теплым платком плечи и грудь и прижалась к окну. В окне был пустой перрон, покрытый промерзшим затоптанным снегом, вдали удалялись шаркающие шаги. Потом был мягкий толчок, и перрон поплыл. Верхушки соседних зданий горели как раскаленный металл, до них дотянулось низкое солнце, а поезд прибавил ход. Взлетели вдогонку за поездом белые голуби, набрав высоту они стали алые.
А Ангел В сошла в Астане. В пути сокращался вчерашний день, зато приближался завтрашний. Она приняла там постриг и поселилась в монастыре. Вот этого я не могу понять. К тому, кого я люблю я постарался бы быть поближе. Но я не могу об этом судить. Я не ангел.