Декалог завет дел или завет благодати?

ДЕКАЛОГ: ЗАВЕТ ДЕЛ ИЛИ ЗАВЕТ БЛАГОДАТИ?
Герман Виций
 
Witsius G. Economy of Covenants Between God and Man. L.,1822. P.182-187
 
Относительно этого Завета, данного вместе с Десятью заповедями, мы спрашиваем: был ли это завет дел или завет благодати? Мы считаем, что нужно определить некоторые вещи, прежде чем ответить на этот вопрос. Во-первых, мы видим, что служение Моисея было повторением учения о законе как завете дел. И в том и в другом случае заповеди были даны на основе завета дел, и эти дела представляли собой условия завета, поскольку повторяется фраза: «кто выполнит это, будет жив» (Лев.18.5, Иез.20.11-13). Эта формула праведности, исходящей от закона, описывается в Рим.10.5. Весь ужас, с которым был дан завет дел, лишь усилился от его повторения и оттого, что был услышан голос: «Проклят тот, кто не исполнит слов закона сего и не будет поступать по ним» (Втор.27.26). Теперь апостол заявляет, что это проклятие закона отличает его от веры, или завета благодати (Гал.3.10-12). Если требования послушания в Моисеевом законодательстве были жесткими, то духовные обетования спасительной благодати оставались более редкими и неясными, а мера Духа, предоставленного израильтянам, была скуднее и мельче (Втор.29.4), и, с другой стороны, проклятия были более частыми и явными, и поэтому служение Моисея и называется «служением смерти и осуждения» (2 Кор.3.7-9), несомненно, потому, что оно подразумевало осуждение грешника и обязывало израильтян согласиться с этим. 
Во-вторых, мы должны особенно отметить, что когда с горы Синай и Хорив был дан закон, повторения завета дел не было. Действительно, эти великие знамения, громы и молнии, землетрясения, густой дым и черный мрак, ввели Израиль в великий ужас. Проведение черты и пределов вокруг горы, когда израильтяне удерживались на расстоянии от присутствия Бога, упрекало их в грехе, который произвел разделение между ними и Богом. Одним словом, все, что мы читаем в 19-й главе Исхода, было предназначено, чтобы возвестить людям, что Бог превознесен и являет им Себя как великий Судия. Если ни в чем не повинному животному случалось приблизиться к горе, оно должно было быть застрелено стрелой; много тягчайшему наказанию подлежат грешники, которые осознают свои грехи и сами знают, что они осуждены по Закону и заслуживают лишь вечной смерти (ср. комментарий Кальвина на Исх.19.1-16). И апостол здесь в Евр.12.18-22 противопоставляет гору Синай Сиону, ужасам Закона – сладость Евангелия.
В-третьих, мы, однако, не представляем себе так, что завет дел был повторен для того, чтобы создать с израильтянами такой же завет, в котором они должны были бы искать правды и спасения. Ибо мы уже доказали в нашей книге (1.9.20), что это не могло быть дано таким же образом грешнику иначе как за счет справедливости и правды Божией, ибо характер завета дел не допускает прощения грехов (см. также: Hoornbeck. Practic. Theolog. 2.10). Кроме того, если израильтяне и были научены искать спасения от дел Закона, то Закон не мог быть дан вопреки обетованию, дарованному отцам многими веками раньше. Но теперь, говорит апостол,  «завета о Христе, прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу» (Гал.3.17). Израильтянам, таким образом, был положен в уме завет дел, чтобы убедить их в их грехе и испорченности, заставить их отвернуться от себя, показать им необходимость удовлетворения и побудить их идти ко Христу. И, таким образом, они были приведены к восприятию завета дел лишь как правила, содействующего завету благодати.
В-четвертых, это дарование Закона сопровождалось повторением некоторых вещей, принадлежащих Завету благодати. Ибо Бог здесь предложил завет дружбы грешному человеку, назвав Себя его Богом (по крайней мере в том же смысле, в каком это было сказано при избрании Израиля), взял Себе в удел особый народ, отдельный от других, назначил ему землю Ханаанскую как залог небес, обещал Свою милость тем, кто любит Его и хранит заповеди Его,  ограничил суд и возмездие за нарушения определенными пределами и сделал многое другое; все эти вещи явно обнаруживают Завет благодати, и помимо поручительства Мессии они не могут, согласуясь с Божественной справедливостью и истиной, быть предложены грешному человеку. Правильно говорит Кальвин в толковании на Исх.19.17: «Эти слова учат нас, что чудеса и знамения не были даны, чтобы ввести народ в присутствие Бога, поразив его ужасами и подавив умы людей ненавистью и отвращением, но что Завет Божий был не менее прекрасен, чем страшен. В самом деле, он повелевал пойти и встретиться с Богом, чтобы представить себя готовым повиноваться Ему в любви, чего не могло быть, если бы в Законе не было ничего, кроме заповедей и угроз» (ср. также Tilenus. Syntagma 1.33.18-20, 28-29).
На основании этих наблюдений я отвечаю на поставленный вопрос так.  Завет с Израилем на горе Синай не был заветом дел, 1) потому что завет дел не может быть возобновлен с грешниками в прежнем смысле, то есть Бог не говорил им, что при условии совершенного послушания они смогут оправдаться делами. Действительно, в силу этого уже прощение прежних грехов предполагает, что завет дел здесь исключен; 2) Потому что Бог не требует от Израиля послушания как условия этого соглашения или в качестве источника награды, но лишь искреннего послушания как свидетельства почтения и благодарности; 3) Потому  что Он не подверг Израиль проклятию в смысле завета дел, где он был бы лишен всякой надежды на помилование, если бы согрешил хотя бы в малейшем.
Однако плотские израильтяне не поняли целей и намерений Бога, ибо вместо того, чтобы принять истинный смысл этого Завета, они стали воспринимать его как завет дел и на его основании стремиться к праведности. Павел говорит об этом в Рим.9.31-32:   «Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности. []Почему? потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения». Поэтому же он в Гал.4.24-25 он сравнивает Израиль с Измаилом, рожденным в рабстве и оставшимся в пустынях Аравии, и завет на горе Синай с его матерью Агарью, которая, будучи лишена истинной праведности, была изгнана вместе с Измаилом из дома его отца. Ибо в этом месте Павел рассматривает гору Синай не саму по себе, но внутри намерения Бога об избрании, которым злоупотребили плотские и лицемерные люди. Поэтому Кальвин говорит: «Под сынами Синая он обозначает лицемеров, которые в конце концов истребятся из Церкви и лишатся наследства. Каково же то рождение для рабства, о котором здесь идет речь? Это порождение тех, кто злоупотребляет Законом, воспринимая из него только относящееся к рабству. Не так поступали благочестивые отцы, жившие во времена Завета. Ведь рабское рождение от Закона не мешало им иметь духовной матерью Иерусалим. Одного те, кто придерживается голого закона, не признает его детоводителем ко Христу, но скорее делает из него препятствие для прихода к Спасителю» (Кальвин Ж. Толкование на Послания к Римлянам и Галатам. Минск,2007. С.509). Поэтому апостол не учит нас здесь, что Синай был ничем иным, кроме завета дел, во всем противоположного Евангелию, но только тому, что множество израильтян не поняли замысел Бога и злоупотребили Заветом, как делают и все, кто стремится к праведности по закону (ср. толкование Кальвина на Рим.10.4).
Закон не был провозглашен как завет благодати, но он был не только требованием послушания, но и обетованием, и даровал силы подчиняться ему (Иер.32.39-41), и, таким образом, был явлен как Завет благодати. «И дам им одно сердце и один путь, чтобы боялись Меня во все дни». Но обетования такого рода были даны, как представляется, не на горе Синай. Сам Бог отличает Новый завет благодати от Синайского (Иер.31.31-33). Моисей провозглашает:    «но до сего дня не дал вам Господь сердца, чтобы разуметь, очей, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать» (Втор.29.4). Конечно, избранные из числа Израиля получили все это, но не в силу соглашения, как предусматривавшего послушание, но не дававашего силы для него, но в силу Завета благодати, к которому они принадлежали.
Что же такое Синайский Завет? Это был завет между Богом и народом Израиля, согласно которому Израиль обещал Богу искреннее послушание всем Его заповедям, особенно Десятисловию, Бог же со Своей стороны обещал Израилю, что такое соблюдение будем приемлемым для Него и дающим награды в этой жизни. Это взаимное обещание предполагалось Заветом благодати. Действительно, без помощи благодати человек не может искренне обещать соблюдать заповеди, и также, несовершенное соблюдение их может быть приемлемым для Бога только в силу Завета благодати, и если завет дел мог бы породить лишь ужас, признаком участия благодати явилось то, что люди радостно приняли это завет от Бога. Это соглашение было и Заветом благодати, и заветом дел, не провозглашаясь, однако, в качестве того или другого. Соглашения и возобновления  Завета между Богом и благочестивыми могли быть как национальными, так и индивидуальными (Иис.Нав.24.22, 2 Пар.15.12, 4 Цар.23.3, Пс.118.106). Если нас спросят, содержат ли упомянутые стихи, говорящие о заветах между Богом и Своим народом, завет дел или завет благодати, мы ответим, что формально это ни то, ни другое, но завет искреннего благочестия, который предполагает благодать.
Теперь мы уже можем ответить на вопрос, волнующий нас, а именно: является ли десятисловие не чем иным, как формой Завета благодати? Это, скажу я, далеко не точное утверждение, так как завет в строгом смысле слова состоит во взаимном согласии, и это должна отражать и его форма. Но Десятисловие содержит, с одной стороны, предписание об обязанностях, огражденное угрозами, взятыми из завета дел, а с другой, обетования, которые явно принадлежат к Завету благодати. Поэтому Писание верно говорит, что Завет был заключен после этого десятисловия (Исх.34.27). Отличием самого Завета, включавшего Десятисловие, были его условия. Форма Завета была явлена в тех словах, которые мы уже привели (Исх.19.5-8). Я не отрицаю, что Декалог в Писании часто именуется Заветом Бога. Но в то же время надлежит знать, что термин «завет» в иврите имеет различные значения и часто означает не что иное, как предписание (Иер.34.14-18). Таким образом Моисей объясняет нам: «И Он возвестил вам завет Свой, который Он заповедал вам исполнять, десять заповедей» (Втор.4.13). Метафорически Заветом здесь называются те заповеди, которые Бог потребовал от израильтян соблюдать непосредственно тогда, когда Он даровал им Завет.
Десятисловие, следовательно, не является формой Завета в собственном смысле слова, но правилом обязанностей; по форме оно есть нечто меньшее, чем Завет благодати, потому что Завет в строгом смысле слова состоит из простых обетований, и, поскольку он относится к избранным, он носит характер завещания, а не соглашения в строгом смысле, и не зависит от их состояния, как мы  в целом уже объяснили и доказали прежде. Иеремия показал нам, что форма Завета благодати состоит в абсолютном обетовании (Иер.31.33, 32.38-40).
Менее всего можно сказать, что Десятисловие есть лишь форма Завета благодати, так как мы знаем, что оно имеет отношение к любому завету. Десять заповедей могут быть рассмотрены двояко: во-первых, в качестве Закона, во-вторых, в качестве инструмента Завета. Как Закон они есть правило нашей природы и действий, которые предписал Тот, Кто имеет право заповедовать. Это было с самого начала, это есть до сих пор и это будет при любом Завете и при любом состоянии человека. В качестве инструмента Завета заповеди указывают путь к вечному спасению и содержат условия наслаждения им, в соответствии с Заветом благодати или же с заветом дел. Разница та, что в завете дел это условие надлежит исполнить самому человеку, тогда как в Завете благодати оно исполняется Посредником. Вот этого никто из тех, что спорят с нами, не решится отрицать.   

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn