Смятение

… Не открывая глаз, подумала: «Неужели опять звонит тот неприятный субъект из местного института?» Нехотя сняла трубку.
За окном глубокая ночь. Фонари томятся в теплой, вязкой темноте. Стоит предрассветная тишь.
- Алло? - В трубке тихо, нет, слышно дыхание другого человека. - Я слушаю, кто это? - Спросила еще раз, собираясь положить трубку. И там, на другом конце, видимо, уловив это движение и предупреждая его, торопливо спросили:
- Это 421-й?
- Да, - ответила сухо. - Кто это и что вам нужно?
- Женщина, черт побери! - проворчал недовольный мужской голос. Она возмутилась.
- Что за наглость, среди ночи… еще и ругается… - хотела бросить трубку.
- Простите, не бросайте трубку. Вы меня слышите? Можно поболтать и с женщиной, если она не глупа.
- Интересно, почему вы говорите гадости незнакомому человеку, да еще надеетесь, что вас будут слушать? - А сама вдруг подумала, что будет слушать все, что ни скажет ей этот странный, будто завораживающий голос. Наваждение какое-то, да что он, сирена, что ли?
- Что же вы молчите? - Снова послышался уже нежно рокочущий голос, - вы же проснулись уже, я это чувствую, а значит, слушаете и трубку не бросите. Вам уже интересно, верно?
- Тоже мне, телепат…
- Сразу видно, что имею дело с образованной женщиной.
- Сейчас все образованные и перестаньте паясничать, лучше скажите, кто вы, откуда и зачем звоните? Хоть я и догадываюсь: звоните потому, что вам грустно, пусто, одиноко, а еще вас обманула женщина и теперь вы женоненавистник. Но при чем тут я?
- Судя по вашему капризному тону, - он помолчал, будто разглядывая ее, из трубки, она невольно натянула на себя одеяло, - так вот, судя по голосу, вы молодая и красивая, мужики за вами гурьбой ходят, а вы доводите их до отчаяния и считаете, что живете добродетельно.
- Перестаньте говорить глупости, психолог. Лучше скажите, откуда звоните, а то я начинаю подозревать…
- Напрасно подозреваете. Звоню я из другого города, может, из дома, а, может, с некоего зашифрованного объекта, что недалеко и не близко, и рядом море. А, может, я врач и дежурю, и мне скучно, и чтобы не заснуть, перелистал я свою записную книжку, наткнулся на номер телефона вашего номера. Я когда-то жил в этой келье. Мне, собственно, было все равно, с кем говорить, но если честно, то хотел, чтобы это был мужчина. Но я не в обиде.
- Послушайте, как вас...
- Зовите просто Володя, а вас?
- Это неважно. Вы что - миллионер? Мы уже говорим минут двадцать.
- Пусть это вас не беспокоит. И вообще, если есть чудаки, бросающие все свое состояние на розы для любимой, то почему бы и не заплатить за приятный разговор? Тем более, что я могу говорить хоть с межпланетной станцией.
- Скажите, какой большой человек?
- Не иронизируйте. Вам это не идет. Как я понял, человек вы искренний и хотя вполне благополучный, но грустный. Я это понял по вашему прелестному голосу.
- Вы играете на том, что у каждого человека, даже самого счастливого, не может не быть каких-то желаний.
- Но у вас действительно грустный голос и мне сейчас хотелось бы увидеть вас, какая вы, опишите себя?
- Женщина за сорок, самого большого размера, крашеная блондинка, - она помолчала. - Устраивает?
- Это неправда. - Он сказал это так твердо, что она призналась.
- Неправда.
- Вам не следует лгать. Но вот если бы я сейчас постучал в дверь вашего номера, вы бы себе солгали и не впустили меня, верно?
- Это бессовестно, если вы звоните из моей же гостиницы.
Она вдруг со страхом подумала, что если он действительно постучит сейчас в дверь, то она из любопытства откроет ему.
- Подождите, не вздумайте бросить трубку, второй раз я могу и не дозвониться, а прийти тоже не могу, я ведь, правда, звоню из другого города.
- Я не верю ни одному вашему слову!
- Удивили. Да женщины никогда, испокон веков не верили мужчинам, всегда упрекали их в вероломстве и неверности. Даже когда те умирали из-за них на дуэлях. Женщины считали, что мужчины самой своей смертью доказывают свое превосходство над ними.
- Помилуйте, значит, истинно любить могут только мужчины. Так мы с вами договоримся до того, что любви вообще не существует, а есть лишь природы продолженье. Вы опасный человек.
- Не бойтесь, я же далеко. И поверьте, я очень рад, что именно вы оказались в этом номере, а не какой-нибудь забулдыга, который спросонья мог бы послать меня куда подальше.
- Можно подумать, что вы не такой забулдыга. Наверняка, мысль позвонить куда-нибудь пришла вам после ресторана, где было немало выпито.
- Разве я похож на пьяницу? - Искренняя обида прозвучала в его голосе.
- Но и на человека нормального - не совсем.
- А вы знаете?..
- Знаю, знаю, сейчас начнете говорить, что в мире столько-то процентов людей шизофреников, столько-то с отклонениями и еще неизвестно, кто нормальнее, и что будут говорить о таких людях через сотню-другую лет. И все, мол, зависит от того, какой процент и каких людей преобладает в обществе, и что больший процент всегда прав.
- С вами опасно говорить. Вы все понимаете с полуслова.
- Выходит - это я опасный человек?!
- Или вы слишком умная или…
-… Или в проценте шизофреников?
- Извините, не хотел обидеть. Просто вспомнил, что в доюлианские времена политику в Риме делали женщины, хотя у власти и стояли мужчины, но это влиятельные женщины-политики меняли своих мужей и любовников у власти, в зависимости от своего политического авторитета.
- Вы что, недавно прочли «Мартовские иды» и хотите сказать, что сейчас другие времена для женщин?
- Господи, ну что за язва эта женщина, с вами не соскучишься.
- А я и не собираюсь с вами скучать. И вообще хватит болтать. Не звоните больше по этому телефону!
И она бросила трубку. Должно же это было когда-нибудь кончиться? Да и к чему эта нелепая игра словами? Но ей тут же захотелось, чтобы он позвонил снова. Она уже обдумывала, что ему скажет, но прошло пять, десять минут, а он все не звонил. И тогда, ругая себя, она попыталась заснуть. Но сон не шел, а в голову лезли всякие мысли.
«Интересно все-таки, что это за человек? То, что он обижен женщиной – это, несомненно. Если ездит в командировки, могло и так быть: вернулся, а жены дома нет. Ночевать не пришла. Стал искать, звонить, спрашивать у друзей. Оказалось, ушла совсем. Банально? Наверно, когда не касается тебя самого, а если еще и любил? Удар, обида.
Так и решил, небось, больше не жениться, а женщины… мало ли на свете одиноких женщин, ждущих мужского внимания, ласки? У него-то, наверняка, недостатка в женщинах нет».
Эта мысль отчего-то рассердила ее и, повернувшись к стене, она натянула одеяло и закрыла глаза.
… Телефон вдруг снова ожил звоном. Она подскочила и схватила трубку. От возмущения дыхание сорвалось, и она не могла сказать ни слова.
- Если Вы сейчас бросите трубку, - заговорил он сурово, - то я буду звонить беспрерывно, а если отключите, буду звонить вашим соседям и приглашать вас к телефону.
- А вы не угрожайте, сумасшедший, - наконец, пришла она в себя, - что вы от меня хотите?
- Успокойтесь. Лучше послушайте. - И голос его стал необыкновенно мягким и нежным.
«О, эта ночь, эта ночь, когда ветер пространств мировых режет нам лица, - она, желанная, также пребудет с нами, коварно-нежная, каждому сердцу горесть сулящая. Легче ль она для влюбленных? Ах, они сами в любви грозный свой жребий таят».
Он немного помолчал и продолжал.
«В саду мы погрузились в думы
И сумраком обвил нас хмель,
А наверху, гудя угрюмо,
Запутывался в листьях шмель.
Тебе вплетала блики пышно,
Как ленты, в волосы лоза,
И я лишь раз шепнул чуть слышно:
Какие у тебя глаза!»
Голос в трубке умолк. А в воздухе продолжали трепетать, будто зачарованные, звуки. Они, словно поток теплого воздуха, несли ее куда-то вверх, и сердце замерло, боясь вздоха, чтобы не сорваться с этой манящей высоты. В этом было ощущение полета. Может, оттого мы так любим смотреть на звезды и представлять свой полет сквозь них, что когда-то, до своего рождения, мы уже были там и мчались за своей «синей птицей», а теперь она здесь, на земле, и мы снова мчимся за ней, ищем, догоняем и вот уже почти поймали, но упускаем, даже не схватив, потому что вблизи она вдруг оказывается вовсе не «синей», а серой-пресерой…
Она грустно вздохнула:
- Это Рильке.
- Откуда вы знаете этого поэта? Вот если бы вы оказались такая же смелая…
- Отчего же мне не знать Рильке, если я филолог и занимаюсь зарубежной литературой. Вы же знаете, что делается в вашей медицинской сфере, если вы действительно медик, и даже читаете Рильке. Но вообще-то странно, что вам нравится этот поэт с его абстрактным романтизмом.
-Объясняете  вы хорошо, а вот как на счет смелости?
- Что вы имеете ввиду?
- Пока ничего. Осенью проверим. Я понял, что вы из столицы и здесь в командировке. Я буду в Москве не раньше октября. Вот тогда-то я вас и найду. Найду, найду, не сомневайтесь, вы, заноза! - Она подумала, что действительно найдет. Это не так сложно. Стоит ему спросить, и администратор гостиницы даст все ее координаты.
- Не собираетесь же вы меня шантажировать?
- Зачем. Я только найду вас, а на свидание ко мне вы придете сами. К памятнику Александру Сергеевичу Пушкину, 2 октября, в шесть часов вечера. - Послышались короткие гудки, и она повесила трубку.
«… Может, это случайный звонок? Но зачем он все-таки звонил?» Она зябко передернула плечами под пушистым покрывалом и невольно посмотрела на серый телефонный аппарат. Сердце вздрагивало толчками, будто пробежала стометровку. Странно. Сейчас она даже не могла объяснить, что с ней происходит. Оглядела, будто впервые, комнату. Обыкновенный гостиничный номер, каких десятки, а может, сотни в небольших приморских городках. Все обыкновенно: стол, стулья, кресло, кровать, занимающая большую часть комнаты, затхловатый запах, редко выбиваемых одеял и подушек, моль, засохшая в синтетических дебрях пушистого покрывала.
Далекие гудки, лениво вползающие в окна вместе с утренним беловатым туманом - все это когда-то, где-то уже было, но никак не вязалось с тем, что произошло только что. Словно разговор происходил не здесь, а на другой планете или вообще во Вселенной и вовсе не с ней, а с кем-то другим. Она попыталась анализировать, но этот завораживающий самоуверенный голос, будто пронизывающий Время, а в самой своей глубине такой одинокий, даже несчастный, заставил ее простить ему все: и несуразности разговора и бравирование, даже мальчишество и грубоватость. Ей стало не по себе.
Чтобы стряхнуть оцепенение, наваждение, смятение души, она быстро вскочила и босиком скользнула в ванную. Включила душ, сначала теплый, горячий, потом холодный и, когда мурашки побежали по спине и рукам, поняла, что окончательно при¬шла в себя, да и пора вставать, но одеваться не хотелось, и она вновь нырнула под одеяло.
«Да и что, собственно, произошло?» - рассуждала она почти спокойно. - И чего испугалась? Никогда раньше не боялась ретивых поклонников, а тут вдруг растерялась, почувствовала свое бессилие и что-то похожее на страх перед неведомым человеком.
«Это же смешно так разволноваться, - успокаивала она себя, - он не знает меня, я не знаю его, подумаешь, ночной разговор?» В конце концов, Борис сделал ей предложение, и она в любое время может выйти за него замуж. Но вдруг поняла, что ей не просто будет забыть этот разговор, что это выше ее сил, ее понимания. При одном воспоминании об этом голосе в ней поднималось что-то необъяснимо томящее, чего никак нельзя было остановить. «Бабье что ли? - усмехнулась она и поняла, что с этим ничего не поделаешь. - Скажи кому, не поверят, что по телефону можно влюбиться, а по всему видно, что так оно и есть. Выходит, я испугалась, что влюбилась? Так ведь это хорошо, радоваться надо».
                * * *
В дверь постучали. Она вздрогнула и открыла глаза. Не мог же ей присниться такой сон? В дверь постучали настойчивей. «Кто там?» - спросила. – «Через полчаса будет машина в аэропорт, вы уже собрались?» - послышался голос того молодого человека, что встречал ее неделю назад. «А, это вы? Я скоро буду готова. Позвоните, как подойдет машина», - попросила она и стала одеваться. Умылась, выпила кофе.
«Ну вот, теперь можно сложить сумку, и я готова». Она присела в кресло в ожидании звонка, и никак не могла отделаться от ночного разговора. Да и был ли он, этот разговор? Может, действительно все приснилось?
Звонок прервал ее размышления.
- Алло? Я готова, сейчас спускаюсь…
-… Рад, что так скоро, но я, к сожалению, не могу вас встретить внизу, а потому - счастливо и до встречи в столице, не забыли? 2 октября, в шесть вечера, у памятника Пушкину.