Эпилог 29. Пока играет скрипач

                29.
              Э п и л о г.
          Пока играет скрипач.

- Наверное ты был на хорошем счету в части своей? – Витька Верёвкин сдул пивную шапку с кружки. Одним глотком ополовинил. Глазки –буравчики хитрющие уставил на меня.
Хотел хлебнуть я пивка – замер с открытым ртом.
«А на каком же я был счету? – задумался на третьем месяце после дембеля. – И у кого?»
- Ну, чего молчишь? Рекомендацию-то дали тебе. А это случай из редких. – Вторую половину Верёвкин пьёт медленнее. От меня он не отвяжется. Я уже его немного узнал. Самое чуть-чуть.

Я снова за Полярным кругом. Поступил в Морскую Арктическую экспедицию. В Мурманске. Север – притягивает. По молодости.
Нужна была характеристика – рекомендация. Для загранвизы. В море ходить. Из армии, чтоб прислали. Без надежды написал Мишутке. Он дослуживал последний месяц. И, о чудо! Встретились с ним в Мурманске, на вокзале. Посмеиваясь, в светлые пушистые усы, рассказывает мне бравый помощник начальника штаба:
«Знаешь, «графоман», попытался заверить твою бумагу просто из интереса. Что будет? Состряпал её сам. Последнюю убойную фразу:  «Рекомендуем…, несём полную ответственность» - писал, закрыв глаза. Я-то знаю, что раз с пистолетами, автоматами и солдатами не утёк, то теперь, женившись не должен удрать. В ближайшее время, полагаю. Привёз в дивизию. Главный кадровик – новый. «Попишу, - говорит, - если визу в «особом» отделе тиснут». Стою у стальной двери и размышляю: «Идти – не идти?» Тут подлетает капитан. Что-то знакомое… «А ты чего здесь, штабной помощник?» Бывший старлей, что нас курировал. Говорили ещё: на Украину перевели. Ан, нет. Тут. Обрадовался я, доложил. Он мне: «А! Курносый лейтенантик! Чего не случалось, во всё успевал вляпаться. Он у нас просвеченный. Насквозь. Как на ладошке. Тебе-то пистолетика не оставил? Чтоб на хуторе с братцем, или с женой беременной, популять. По бутылкам. Ха-ха-ха! Давай писульку. Поставлю ему закорючку, «графоману». Вот так, Вадя. Я подумал, что он и мне бы визу свою наложил. Только я в моря не собираюсь».
А я ещё тогда добавил, что и везти в штаб более некому будет. Окромя тебя, Мишка.

И рассказал я это всё, издалека, Витюхе Верёвкину. За второй кружкой. И за третьей. Он интересно тогда подытожил:
- В море пойдём – надо будет около тебя держаться, пожалуй. Как тебя кликали-то: «графоман» или «громоотвод»?
- Окстись, - говорю, - шишек мало набивал? Лбом-то своим необъятным.
- Дерьма с тобой, конечно, хлебать не перехлебать. Но ты как-то ведь сухим выходишь? Это, пожалуй, лучше, чем один раз – и захлебнуться.
С Витюхой мы подсчитали: за шесть следующих лет прожили в одной каюте в три раза дольше, чем на берегу.

- Зайдём сегодня к моим предкам. Батьку поздравим с Днём Победы, - лаконично пригласил меня Витюха.
Затарились под его руководством. Подходя к дому, Верёвка поведал:
- Всю войну прошёл. Отметин на нём – не счесть. И мне ничего толком не рассказывал. Он в СМЕРШ-е служил.
- Ну-у-у… Вот это да, - только и смог я изумиться.

Долго сидели. Отец Витюхи, Иван Верёвкин, только пригубливал. Я с него брал пример. Витьку начинал «зацеплять», обычно, только второй литр. Под сто кило он, а толстым не назовёшь. Мастер спорта по подводному плаванию. Капитан запаса тоже каких-то водолазно-парашютных дел. Рижский ГВФ кончил. В море потянуло. Как и меня. От ума избытка.
- Расскажи батьке Ваш детектив. Ему можно. Интересно, как он оценит? – предложил благодушно Витюха.
Изложил, как мог, сжато. Ветеран СМЕРШ-а слушал, прищурясь, не перебивая. Задал вопросы скупые:
- На внешних постах стояли обычно азиаты?
- Да. В парке и на складе. Они же надёжные ребята. Исполнительные.
- Правильно. И ключ к ним, тоже нужен азиатский. Не в деле они. Москвичей, ленинградцев интеллигентов много было?
- Практически никого. Пара «философов» из под Москвы, так «выслали» их раньше.
- Среди офицеров?
- Только двухгодичники. Мои лучшие друзья. Горняки.
- А с Львовщины?
- Двухгодичники оттуда. На РЛС.
- А начштаба этот? Феркес?
- Из тех же краёв. Точно не знаю.
- Хотел он тебя на артвооружение?
- Однозначно – нет.
- И с Соколом не корешился?
- Скорее наоборот. Насколько я наслышан был.
Думал, молчал отец Витюхин. Шарик хлебный катал. Ни он, ни Витька не курили. Я тоже воздерживался.
- Легко ты, пацан, отделался. Мне не понять одного: почему решили тебя не подставлять? А вообще-то ясно. Дефицит времени. Торопились.
- А-а, это…, а всё остальное вам, Иван Николаевич, ясно?
- Да так… Более-менее.
Ещё помолчали. Витька с гордостью посматривал на батьку. И на меня снисходительно, как бы успокаивая. Больного пациента: «Не дрейфь, геолог. Батькин диагноз будет железный. Смотри не упади со стула». Выпили по грамму с ним.
- Те места я облазил. Видел, знаю. Часовой на вышке спит, не слезая. Комаров меньше. Работал «профи». Нашей выучки. А «подводку» сделал офицер. Один. Больше и не надо. Тебя и этого, Павлюку, тасовали специально. А может случайно. Не суть. Это или Феркес, или ещё кто. Сокол о чём-то прознал. Феркес или убрал его, или рот ему самому заткнули. А тебе, сынок, лучше об этом не вспоминать боле. Долгие годы.
- Дак, да…, - я буквально лишился чувства... этого..., говорильного.
Отдышался, промямлил:
- Кому? Кому это понадобилось? Зачем?…
- Очень высоко, братец ты мой, замыслили это. Голову туда и не задирай. Отвалится. Примеры-то сам видел. Да и прокурора – печкой убило! Умора. С юмором ребятки. Нашего полёта.
- Простите уж меня. Но это, что же выходит?
Чувствуя, что успокоить надо, меня взбаламученного, отец Витюхин, по плечу похлопал:
- Да, да. Ненароком вы прикоснулись. В спецхозяйствах главное ведь что? Взаимопроникновение. Даже в своих. И с разными целями. Это у вас,  у  армейских  понял Тавров. Шпалеры  брали не по бутылкам  стрелять  и не банки грабить.   Слава Богу,  не  в
штатах живём грёбаных. Самой верхушке кто-то, о чём-то нежно намекнул. А семь кило, далеко тащить, любому не в кайф. Смеха ради, могли и в нужник бросить.
Махнул ещё небрежно рукой папаша Верёвкин:
- И всё, всё. Плюнь, забудь. Давай-ка за это чуть-чуть шлёпнем.

Удар по моей черепушке был чувствительный. Только и хватило в ней разума – помалкивать. Долгие годы. Витюха тоже умел это делать. Только вздыхал бывало:
- Эх, жаль-то как. Столько папанька мог бы порассказать. Иной раз мне кажется, что воевать легче, чем хранить в себе, вот так-то. Да нет, пожалуй. Настоящие солдаты, даже простая пехота, за зря языком не будут молоть. Это – верняк.

А время действительно протекло.
И век двадцатый был на исходе.
Другие нравы и другие люди, вольно или невольно, открыли дорогу иным воспоминаниям, иным книгам.
С жадным интересом читал книги Виктора Суворова. О дороге, которую он выбрал, о судьбе его – молчу. Об этом судить ему самому. И Богу. После «Ледокола» проглотил «Аквариум». В одном месте споткнулся. Замер… Дочитал до конца. Потом вернулся. Обомлел.
Запомнил почти дословно. Позволю себе напомнить Вам:
«Февраль 1971 года. КГБ и ГРУ вцепились в глотки друг другу. Но кто это может видеть со стороны? Все знают генерал-полковника Ю.Андропова. А кто знает генерала армии Ивашутина? Но ему реклама и не нужна. Ивашутин, в отличие от Андропова, руководит тайной организацией, которая действует во мраке и не нуждается в рекламе».
Если мы, отдельный зенитный дивизион, в Печенге, весной 1971 года, видели «это», то мозаика наша вся складывается.

Перестройка всех нас раскидала.
Уже в этом веке и тысячелетии пообщались с друзьями-однополчанами. Вспомнили, повздыхали.
Борька, «лейь-гвардии поручик», замкомандира батареи, задумчиво подкручивая рюмку:
- Ведь в тот вечер я третий пост караулил. Ты с Павлючиной обнаружил пропажу. И почему нас, и других многих, не посадили? Действительно: были другие, высшие цели. А мы, шушера, им и на… были не нужны. И всё же…

Мишенька, вышагивая в деканском кабинете, под необъятной красивейшей геологической картой Родины нашей:
- Да-а…, Вадя. Как помешал ты мне мыльные пузырики пускать в тот вечерок памятный, так с той поры… А ведь комбат Пелипенко, царство небесное, чуял что-то. Не зря до нас в Венгрии служил. Намекал мне как-то: «Ой, Мишутка, дело це тако тёмное, что ни солдатское оно, и ни офицерское. Один мой… Тфу. Смолчим и выпьем».

С Белоусом, в морях и океанах, по волнам, портам и кабакам, вроде и позабывали о «великолепной семёрке». Виктор Суворов напомнил. Мишаня не упустил случая, меня успокоить:
- Печалиться тебе не стоит, «графоманчик». Имиджа ты себе на этом историческом хламе не сошьёшь. Все те ГРУшники и КГБешники  давно  по банкам,  фирмам,  охранкам рассосались. Никто на подиум не выйдет и не признается: «Лежу я в маскхалате в овраге, жду,   когда   часовой  на   вышке   заснёт.   А комары,   бля…».  Однако  папаша  мой, ответственный работник, действительно тогда обронил фразу: «Командующий округом не
мог не чуять. До таких постов так просто не доходят. Мозги-то нужны. Это не у вас геолухов. Рюкзак, костёр, гитара…».

Лещ обрадовался, в ладоши захлопал:
- Я-то знал, я-то ощущал. И Натаха меня упреждала. Мол, не ходи сортир чистить. Не торопись выслужиться. Хоть Тавров ваш и генерал-полковник, а ошибается. Посиди. Вот лучше Устав почитай. Там всё про это сказано.

Гарбузёнка давно не видел, но как будто слышу, что сказал бы:
- Ох, старичок, и ты прав, и все тоже. А я, Гришка, особенно прав. Что не стал в эту комсомольскую лезть комарилью. Ведь я бы со всей своей душой старался. А они? Облечённые доверием моим и властью своей? Это ж надо удумать? Для своих шкурных наши пистолеты пи…ть? После этого, конечно, Меченый распоясался.

И мама моя наверное сказала бы мне: «Это я, сынок, за тебя, за всех вас молилась. Отец-то виду не подавал. Хотя и знал».

Но всё это было потом. Значительно позднее. В другую эпоху.

А сейчас я сижу за столом. Навалившись грудью. Напротив меня белобрысый Мишка. Пьём из эмалированных кружек крепкий чёрный чай.
«Хорошо и тепло,
Как зимой у печки…»
Печка у нас действительно жарко натоплена. Зима в Печенге. А всё равно Есенин тогда нас в виду имел. О нас написал эти строки. И Мишка со мной согласен. Хотя и усмехается.
Он рисует своим пером безумного скрипача. Оборванного и босого. Среди тундры. Я гляжу во все глаза. Затаив дыхание.

Через дорогу, дежурный по части, комбат капитан Пелипенко. Начальник караула – Белоус. Борька Попович – в Килпах, на боевом дежурстве. Лещ в артиллерийском парке со взводом мажет соляром траки у тягачей.
Мне спокойно, как никогда. Как никогда уже не было потом в жизни.
За спиной у меня – Дивизион.

Январь – май 2006 г.
  Санкт-Петербург.