Шмель

                Посвящается профессору Вячеславу Докучаеву

    Погожим весенним вечером профессор физики Станислав Иванович Болтухин возвращался с работы домой. Казалось, что Москва, предчувствуя близкое время летних отпусков, находилась в каком-то особенно тихом и умиротворенном состоянии.

    Но уже на подходе к дому, до Станислава Иваныча вдруг донеслись громкие голоса трех мужчин, игравших во дворе за столиком в домино и о чем-то споривших. Замедлив шаг, он услышал, как краснолицый здоровяк в нелепом маленьком картузе с жаром уверял остальных: «Ребята, хошь, не хошь, а надо нам всем сплотиться вокруг товарища Анпилова!» На это двое других мужчин более мелкого сложения ему возражали: «Да что он сделал, твой Анпилов?! Одна болтовня! Вот Зюганов – это настоящий коммунист!».

    Наверное, не стоило обращать на это никакого внимания, но сегодня весь свой рабочий день профессор провел на сайте всемирного либерализма и в голове у него еще носились обрывки мыслей о справедливом либеральном государственном устройстве, столь необходимом современной России. Поэтому неожиданно для себя он остановился возле спорящих мужчин и веско сказал им: «Все эти Анпиловы, Зюгановы и Макашовы – просто пещерный уровень и совершенная чепуха!» Здесь здоровяк, возмущенный до крайности столь неожиданным нападением со стороны малохольного на вид незнакомца, сгреб его за грудки и злобно рявкнул: «А что же, по твоему, не чепуха?!». Профессор почувствовал, что весь его полемический задор неожиданно куда-то исчез, и на душе стало нехорошо и тоскливо. Он подумал, что надо же было так глупо ввязаться в какой-то нелепый спор с совершенно незнакомыми людьми, грозивший к тому же обернуться примитивным рукоприкладством. Что ответить этому грубияну? Едва ли он в состоянии хоть что-то понять в благородных идеях либеральной экономики! И тогда Станислав Иваныч с некоторой робостью пробормотал: «Видите ли, в нашем мире все так условно, что, пожалуй, несомненной истинностью обладает лишь таблица умножения!».

    И здесь профессор ощутил, что попал в точку. По крайней мере, двое других незнакомцев, поняв, что перед ними какой-то чудак, а может быть даже обыкновенный шизик, по свойственной русским доброте ко всякому убогому люду, стали уговаривать толстяка: «Ну чего ты взъелся на человека? Разве не видишь, что он малость не в себе?!».

    Однако уязвленного в самое сердце анпиловца не так-то легко было направить на рельсы абстрактного гуманизма. «Ежели он не в себе, то пусть сидит в психушке, а не пристает к людям с разными глупостями!» – c этими словами он дал профессору здоровенного пинка и уже совершенно охладев к нему, продолжал высокоидейный спор о теории и практике коммунизма  на современном этапе.

    А профессор, с необыкновенной быстротой семеня ногами, чтобы не упасть от неожиданно полученного ускорения, стал размышлять, как бы распорядиться им с толком и угодить не в грязную лужу, а хотя бы в двери собственного подъезда. И когда это удалось, то, проверив, не обронил ли он в этой суматохе очки и, убедившись в их наличии, облегченно вздохнул. Все позади, все хорошо закончилось, зачем-то уверял он себя, садясь в вонючий лифт и поднимаясь высоко-высоко в бетонной шахте с думой об ужине.
 
    Открыв железную дверь квартиры, Болтухин с удовлетворением обнаружил, что на кухне что-то громко скворчит и оттуда разносится сильный запах свежеприготовленной пищи. Жена, еще совсем не старая и энергичная женщина с резким голосом, услышав его приход, крикнула с кухни: «Стасик, мой руки и садись ужинать!».
               
    И опять повеяло какой-то непонятной тоской, от всех этих ненужных и необязательных слов, постоянно заслоняющих нечто глубокое и чрезвычайно важное. Однако естество взяло свое, и профессор принялся ужинать. «Ах Стас, вечно ты так жадно и торопливо поглощаешь пищу, совершенно не чувствуя ее вкуса!», – укоризненно говорила жена. «Молчи дура!», – захотелось ему гаркнуть в сердцах, но по интеллигентской привычке он сдержался и только вежливо пробормотал: «Спасибо дорогая, все было очень вкусно».

    Однако внезапный прилив злобы придал Станиславу Иванычу сил, и он решил не сразу лечь спать, а почитать на сон грядущий свежую газету. Погрузив ноги в мягкие тапки, с газетой в руках он прошаркал в комнату к покойному, обтертому креслу, где долго умащивался, тихо матерясь при этом.

    Раскрыв газету «Сегодня» и бегло пробежав ее, Болтухин с удовлетворением обнаружил, что мир пусть и неохотно, но уступает продвигающемуся по планете железной поступью либерализму. У него даже неожиданно родился в голове слоган: life - «Cегодня», liberty - «Завтра»! Да это же просто здорово! Надо будет утром, не откладывая, отправить этот слоган на сайт всемирного либерализма. Хотя нет, что-то здесь определенно не так! Откуда вдруг появилась эта мерзкая прохановская газетенка «Завтра»?! Однако профессору не суждено было додумать эту мысль до конца. Голова его бессильно откинулась на высокую спинку засаленного кресла, газета с тихим шелестом выскользнула из рук, и по квартире разнесся громкий храп.

    Жена, пришедшая из кухни, подняла с пола газету, сняла с носа ненужные более очки и, укрывая теплым шерстяным одеялом, посмотрела на него с какой-то затаенной болью: «Да, Стасик сильно сдал за последнее время», – думала она, разглядывая себя в большом зеркале.

    А профессору снился сон. Какие-то мелкие, но чрезвычайно нахальные эфиопы с пылающими, как раскаленные угли, глазами, размахивая зажатыми в кулачках хартиями, обвиняли его в том, что жизнь прожита напрасно и совершенно не удалась. Он не стал академиком, не уехал в Америку и ничего толком не сделал для всемирной победы либеральной идеи! Чувствуя, что обвинения их справедливы и ему совершенно нечего возразить, Станислав Иваныч огорчился до невозможности и даже стал тихо плакать во сне!

    Но тут он услышал невесть откуда появившееся тихое гудение. Как будто шмель, пробуждаясь после зимней спячки, выползал из норки навстречу яркому весеннему солнышку. Тем временем гудение, становясь неимоверно громким, буквально разметало куда-то далеко-далеко, враз утративших всю свою нахальность эфиопов. «Хороша погудка!» – удовлетворенно крякнул Станислав Иваныч. Но что бы это могло быть? И тут его осенило: «Да это же суперсервер метагалактической сети!». Он почувствовал, что каким-то образом ему удалось подключиться к этому серверу, собирающему информацию со всей Вселенной. И на душе сразу стало легко и покойно.

    А жена тихо плакала, вращая телефонный диск и вызывая уже безнадежно опоздавшую скорую помощь.