Их жизнь. В краю голубых озёр. Книга 2. Часть 10

               
   Полтора месяца Людмила  с первокурсниками отработали в колхозе. Копали картошку. Работа, конечно, тяжёлая, что скрывать, особенно для тоненькой девочки пятнадцати лет от роду. Целыми днями рыться в земле, искать картофелины, перемешанные с землёй копалками, где - на коленках, где - согнувшись в три погибели...
   Кормили плохо: картошка, морковка, свекла, огурцы, помидоры, чёрный хлеб, крохотный кусочек мяса...
   И только после того, как нажаловались председателю колхоза, мяса стали давать намного больше... Спали вповалку, на соломе, девочки в двух домах, мальчишки - в третьем.
   Когда началась учёба, стало полегче, всё же. Страшно давила на нервы тоска по родителям, братьям, милой и такой родной Дагде, подружкам, привычному укладу жизни.
   
   Людмила часто плакала. Сердце рвалось домой, но вернуться она не могла. Во-первых, стыдно, не выдержала, бросила учёбу, сбежала... Во-вторых, опять видеть Робку, заново переживать, глядя, как он вертится среди чужих юбок, обнимает за талию других девчонок во время танца... Нет! Только не это!
   Однажды, когда Людмила возвращалась домой после урока игры на пианино, стояла уже чёрная ноябрьская ночь... Она увидела шедшего навстречу ей парня, он поравнялся с нею, вдруг, быстро шагнул к ней, прижал её к кирпичной стене дома, надавил коленом на живот, а к горлу приставил нож и прошипел:
 - Попробуй только, пикни! Горло перережу! - Она не успела понять, чего же он хочет, её спасли какие-то мужчины, вышедшие к ним из-за угла. Парень испугался и убежал. А у неё после этого, пару часов руки-ноги ходуном ходили...
   
   Примерно через неделю, после той страшной встречи, она застала свою хозяйку, увлечённо читающей Людмилин дневник... Она долго не могла записать в дневник хоть строчку. Пыталась писать записи по-латышски, но быстро поняла, что это - совсем не то, что нужно...
   С Ниной, девочкой, которая жила вместе с нею в одной комнате, отношения тоже не складывались. Она была слишком замкнутой, непонятно, какие мысли крутились в её голове.  Учиться явно ленилась, домашние задания почти не делала.
   И постоянная нехватка денег, экономить приходилось каждую копейку... Такие, вот, первые месяцы жизни в провинциальном убогом городишке Болхове... Робка написал письмо, получил ответ, и пропал надолго, то ли ленился писать, то ли новая любовь ударила его в сердце стрелой лукавого Амура...

   Мороз спал, примерно 5-6 ниже нуля. Бригада работала на строительстве сарая для сена, примыкавшего к коровнику и отгороженного от него высокой стеной толщиной в полтора кирпича, или 38 см.
   Часть бригады собирала каркас из брусов сечением 10х15 см, остальные начали приколачивать к ним не обрезные доски толщиной 2,5 см внахлёст, т.е.- первый ряд били со щелями, а вторым рядом забивали эти щели.
   Робка стоял на лестнице и прибивал доски к брусам вверху, под будущей крышей, пока ещё только  торчащие за край стены стропила напоминали о ней, надо было вырезать край доски, если стропилина мешала прибить доску в нужном месте.
   Ещё надо было следить, чтобы верх доски был вровень с верхом бруса, об этом предупредил Ян Янович, сказавший:
 - Прибьёшь доску выше, будешь потом, с лестницы, отпиливать ножовкой! - Внизу стучали топоры, шкурили кору с необрезных краёв досок.
   
    Стучали тяжёлые молотки, которыми забивали 20 сантиметровые гвозди и скобы. Эти звуки радовали, волновали, пахли доски свежей смолой, несильный ветер холодил щёки, красота!
    Обедали в бытовке, сколоченной, как и сарай, из необрезных досок, внахлёст, сидели за столом, тоже сбитым из неструганных досок, сидя на скамейках, из таких же досок. Гудело пламя в буржуйке, сделанной из 200-литровой бочки...
   - А я, мужики, - неожиданно сказал Лёнька Моисеев, - решил перебраться на юг, в Керчь,  к морю! Когда я в Армии служил, сдружился с парнем из Керчи, с Колькой Фёдоровым. Были мы с ним кореша - не разлей водой! Да и до сих пор мы переписываемся, он на стройке работает, как и мы. И он в письмах часто звал меня перебраться в Керчь.
   Тёплое море, тёплые зимы, солнечное лето, фрукты, виноград, и т.д., и т.п. Сначала - семейное общежитие, а потом, с годами, и квартира... Думали мы с Анютой, думали, и решились! Сначала поеду один, устроюсь, получу комнату, а потом и Анюту заберу... Вот, такие дела, мужики... Решил сказать вам заранее, чтобы потом не обижались, что не предупредил...
   
   -Когда поедешь? - Спросил бригадир в наступившей тишине.
   -Под Новый Год . Колян там со своим начальством договорился, они, после Нового Года, начинают новый объект, многоквартирный дом, я пообещал, что приеду к этому времени...
   Бригада молчала, смотрела на бригадира, что скажет.
 - Леонид! Возьми меня с собой! А? - В этой тишине робкин голос прозвучал неожиданно громко.
  - Во дают! - Изумился бригадир. - Может, всей бригадой поедем, а? А кто здесь будет работать? - Уже возмущённо, продолжил он.
  - Не кипятись, Янка, - спокойным голосом сказал Фред Барткевич. - Каждый человек имеет право работать там, где ему хочется! Мы - свободные люди, не рабы! Слава Богу, Сталина больше нет! Это он нас всех за рабов держал. А Робка правильно считает, когда ещё мир и посмотреть, если не молодым и не женатым! Что ему, весь свой век в Дагде торчать? Керчь - это Крым, Чёрное море, жаркое лето, пляж, девочки, виноград, крымские вина. Правильно, Робка, путешествуй, посмотри мир, а надоест, опять в Дагду вернёшься, это от тебя не убежит! Правильно я говорю, а, мужики?
  - Правильно! Это точно! - Загалдели строители. - У него детишки по лавкам не сидят! Это нам с места трудно стронуться, квартиры, семьи, дети, а у него вся жизнь впереди! Езжай, Робка!
  - Ну, что ж, - почесал в затылке бригадир. - Может, вы и правы... И правда, не на одной Дагде свет клином сошёлся! А ты, Лёнька, что скажешь? - Посмотрел он на Моисеева.
  - А что! да я - с удовольствием! - Улыбнулся Леонид. - Робка - малец работящий, за него стыдно не будет! Да и в поезде веселей ехать!
   
 ...Вернувшись с работы, съев ужин, приготовленный мамой, Робка помылся, оделся в чистое и пошёл к маме в кинотеатр; там уже публика сидела в зале и смотрела киножурнал,  а мама находилась на своём обычном месте, дожидалась припозднившихся зрителей.
   - Здравствуй, мамулька! - Сказал Робка, улыбаясь, и чмокнул маму в щёчку.
   - Здравствуй, сынок! - Просияла улыбкой мама и тоже поцеловала сына в щеку.    
   - Как ты? Сильно устал? Не промёрз?
   - Да что ты, мама! Когда хорошо работаешь, не промёрзнешь! - Воскликнул Робка. - И работа сегодня лёгкая была!
   - А всё же, сынок, не жалеешь, что на стройку пошёл? - Спросила Мария, глядя на сына светившимися лаской глазами.
   - Нет, мама! - Ни секунды не раздумывая, ответил Робка. -Так работать, как я работал последние месяцы в столярке, тоже невозможно! Да и что там за работа была! Курам на смех! Табуретки, посылочные ящики... А стройка... Это такая видная работа! Гордость берёт за неё! День отработал, посмотрел на стену, а она - вон как поднялась вверх!
   
   - Я рада, что не жалеешь, сынок, - улыбнулась мама.
   - Мама, - начал Робка, и почувствовал, как болезненно сжалось у него сердце. Впервые он, вдруг, очень ясно осознал, что не просто он хочет поехать в Керчь и вернуться, нет, он хочет уехать от мамы, от сестёр, от брата, от отца, пусть он и неважный отец, прямо скажем, но, не будь его, не было бы никого из них, маминых детей... Были бы дети, наверно, но это были бы другие дети, не они...
   - Что, сынок? - Глаза у мамы тревожно заблестели. Она побледнела, напряглись черты лица.
   - Мама, я хочу поехать в Керчь... Понимаешь, у нас в бригаде работает Лёнька Моисеев... У него в Керчи друг живёт, зовёт его к себе, он тоже строитель... И мне, вдруг, так захотелось поехать туда, пожить там... Там Чёрное море, виноград,.. - Робка запнулся, с каждым следующим словом ему было всё труднее говорить, ему стало очень стыдно за себя перед мамой.
   - А как же мы? А, сыночек? Ты же, наш кормилец! Как же мы без тебя?  - Мама задавала вопросы, бледная, с блестевшими от близких слёз глазами. Эти вопросы больно отдавались в голове, как-будто гвозди забивали...
   -Я буду деньги вам присылать... - Упавшим голосом пробормотал он, - сколько мне надо... Ему трудно было смотреть в мамины глаза, он чувствовал себя подлым предателем.
   - Деточка, да сколько ты сможешь прислать? Сколько нам, простым людям платят? Копейки! Только, чтобы до следующей получки дотянуть... Или ты думаешь, что там, в Крыму, больше платят?
   
    Нет, сынок, расценки одинаковые, что здесь, что там! Можно только в одном случае более-менее прилично жить, это, если все деньги семьи стекаются в один кошелёк, когда все кормятся за одним столом. Купил кусок мяса, положил в кастрюлю, несколько картошин туда, пару морковин, и будут все сыты... А на два стола уже надо два куска мяса, и всего остального... Такова жизнь, сынок... - Набухшие  глаза мамы пролились слезами, скатившимися по щекам. Робка смотрел, как они скатились и оставили мокрый след... Мама вытерла глаза ладонью, грустно улыбнулась и сказала:
   - Я не хочу тебя отговаривать, я понимаю тебя, сама молодая была, и меня очень тянуло мир посмотреть, я тоже, перед войной, от родителей уехала в Елгаву, очень хотелось в городе пожить, с новыми людьми познакомиться, мечтала какого- нибудь парня необыкновенного встретить... И встретила! Сам знаешь, какого, необыкновенного!.. Поезжай, сын, посмотри мир, в Крыму, наверно, и правда, очень красиво... Не видела, жаль,.. и Чёрное море теплее, конечно, нашего, Балтийского... А с отцом я поговорю, чтобы не орал на тебя.
   
   - Да что мне его крики, я больше не боюсь его! - Ответил Робка. - Мне от тебя тяжело уехать, от сестричек, от Лёни...
   - Родительский дом для тебя всегда открыт, Робчик, помни об этом! Хорошо? - Мария обняла его за шею, уткнулась лицом в его плечо, потом легонько оттолкнула его.
   - Ну, всё, всё, не будем сырость разводить! Иди, кино посмотри!
   
     За три дня до Нового Года Робка с Леонидом взяли расчёт, договорились, что едут на поезде 30 декабря, автобус отходил незадолго до полуночи. И в этот же день в школе объявили Новогодний Бал...
     Мама собрала сыну чемодан, уложила в него выстиранную рабочую одежду, рубашки, портянки, сапоги, в общем, самое необходимое... Пару боксёрских перчаток Робка за шнуровку привязал к ручке чемодана. Отдельно, в брезентовую сумку, мама собрала запас еды на дорогу, налила литровую бутылку холодного подсахаренного чая.
    
    За прощальный стол сели около семи часов вечера. Владислав, очень хмурый, как и Мария, да и дети тоже, принёс домой виноградное вино, молча поставил её в центр стола. Мама натушила полную кастрюлю картошки с мясом, морковью и луком, большой кусок мяса от забитого 28 декабря поросёнка сварила сыну с собой, на бульоне от этого мяса сварила очень вкусные щи из кислой капусты.
 
    Мария налила каждому по полной тарелке щей, забелила их сметаной, позвала детей к столу. Владислав откупорил бутылку, разлил вино в четыре бокала, Лёне, как младшему, только половину, девочкам лимонад.
  - Грустный Новый Год у нас получается в этом году, сказал отец. - Провожаем мы в путь дорогу нашего старшего сына... Не хочется мне этого делать, Роберт, - впервые он назвал полным именем сына. - Владислав твёрдо взглянул в глаза сына своими голубыми глазами. - Но, отговаривать тебя не буду... Ты стал взрослым, сын... Взрослые птенцы вылетают из гнезда, таков закон жизни...
    Я знаю, ты не пропадёшь, ты уже доказал это, ты - человек серьёзный, работящий... Нам будет труднее без тебя, Роберт, ничего, весной Лёня пойдёт работать, будем жить! Но, если что, помни: у тебя есть твоя семья, есть дом, где тебе всегда будут рады! Вот, за это, давайте и выпьем!- Вино было приятным на вкус. Принялись за щи.
    Когда тарелки опустели, Мария принесла кастрюлю с картошкой, томившуюся в духовке, поставила на деревянную подставку, положила всем второе блюдо. Владислав налил по второму бокалу. Робка встал, взял свой бокал, посмотрел в глаза маме, отцу, Лёне, сёстрам.
   - Мне трудно говорить... - Слова застревали в горле. - Не думайте, что мне легко уехать... Все эти дни я мучился... Мне очень стыдно перед вами, как-будто удираю, простите меня! Я люблю вас... всех... Я буду часто писать... Давайте выпьем за здоровье, нас всех, да? - И Робка протянул свой бокал, чокнулся со всеми, выпил.

    Картошка была ещё горячая, кусочки мяса прямо таяли во рту. Когда и после второго блюда тарелки опустели, Робка встал, поцеловал маму в щеку:
   - Мамочка, всё было необыкновенно вкусно! Спасибо тебе! Простите меня, я хочу сходить на карнавал в школу, проститься с друзьями, с девочками Дагдскими... Я там долго не буду, хорошо? - Он поцеловал маму, сестричек, хлопнул по плечу Лёню, быстро оделся и вышел на двор...

Продолжение: http://www.proza.ru/2012/01/19/1950