Пена в ладонях

Море, что лижет жадным псом серый песок и камни острова Раур, холодно весь год. На солнце соленые волны отливают тусклым изумрудом, а в шторм - чернеют и выбрасывают к рассвету на берег дохлую рыбу и неопрятные клочки водорослей. Жители острова не боятся морских бурь, и деревня лепится чаячьим гнездом к неприветливым скалам. На Рауре просолены камни и дети, рыбачьи лодки и одежда - и острова вокруг похожи на него, как братья, и там также ветрено и зябко осенними вечерами.
Бисерная россыпь таких клочков земли и пол сотни крупных островов - это Шип, раздираемый войнами, где ладони рыбака знакомы с рукоятью клинка также хорошо, как умелый воитель обращается с парусом и снастями кнарра.
Альги знает о том, что где-то на юге есть острова такие большие, что их нельзя обойти и за месяц. О них толкуют бродяги-саганты, готовые ночи напролет развлекать слушателей рассказами, в которых ложь и правда идут рука об руку. Синие плащи сагантов узнают издалека, и заброд часто принимают на борт без платы - лишь за новую историю.
Именно такой бродяга и сказал Альге, вглядевшись в скуластое лицо - «ты не отсюда». Мальчишке тогда уже минуло шесть зим, и он хорошо это знал - также как и направления годовых ветров, названия морских тварей и имена всех ярлов островов Шипа.
У Альги нет никого. Его мать умерла родами, а заброда-отец был не то из торговцев, не то из сагантов - нашел на одну ночь приют в доме Лассы-травницы, а на утро исчез, унесенный куда-то поймавшим ветер парусом. Мальчишку передавали из дома в дом, но Альги нигде не задерживался долго - шептали, что он приносит неудачу. Маленький сирота не знал, так ли это, но понимал - в жизни ему не стоит ждать добра.
Осень пахнет холодной солью и дымом, когда с борта торгового кнарра на берег Раура сходит высокий человек в синем, потертом плаще. По деревне одним порывом ветра разлетается новость о нем, и из подвалов выкатывают пузатые бочки - появление саганта на острове всегда обещает вечер историй.
Альги встречает свою десятую осень. Он так и не научился быть «своим», и сейчас больше слуга, чем свободный - отрабатывает свой хлеб и не знает, чего ждать от завтрашнего дня. Почти каждую ночь ему снится пыльная лента дороги и висящие над горизонтом Ша и Лио - две луны, медно-золотые бляхи на темном небе.
Общий дом вечером принимает всех жителей Раура. В высоком и длинном зале пахнет дымом, печеной на углях рыбой и пшеничным пивом, пузатые бочки которого продают говорливые торговцы-иту, в чьих жилах ведьмовским варевом смешалась кровь множества народов.
Саганта садят к большому очагу и ставят перед ним миску рыбного супа с краюхой теплого хлеба, а жители деревни молчат вокруг, словно дети – в ожидании сказки на ночь.
Это традиция. Это дань уважения к тем, кто отмеряет шагами дороги, и кто приносит в дальние края рассказы о том, что творится в мире. Обидеть саганта - значит оскорбить владычицу дорог, Хату, трехглазую, трехрукую и трехголовую, Стоящую на Перекрестках и Ту, что Видит Вчера, Сегодня и Завтра,
Альги сегодня больше работает, чем слушает. Он разносит кувшины с перцовым чаем, режет хлеб и собирает со столов обглоданные рыбьи хребты, которые потом отдадут мастер Гэлю, режущему по кости - он сделает из них серьги и подвески, флейты и иглы.
А у саганта глаза кажутся двумя кусочками янтаря. Альги кажется, что в них блестят веселые искры, но все не может понять - правда это или просто отсвет очага так лег за загорелое лицо. Мальчишка никак не может вслушаться в историю, но в какой-то момент замирает в углу, и зябко ведет плечами, когда слышит тяжелое, гулкое имя, как звон колокола на погребальном шесте, Драггар, Драггар…

***
Говорят, что не было среди королей Шипа правителей, могущественней, чем владыка Драггар. Он был солью от моря, искрой от огня, порывом от ветра. Сжав в свой кулак все острова, что лежат в морях Гаррей и Стрика, он подарил тем, кто встал под его черно-зеленый флаг уверенность в защите и спокойный сон без страха.
И все было у короля Драггара, чья рука была крепка даже в старости, и чей ум - остер, как лучшие клинки кузнецов Шипа.
И все было, но желал Драггар больше - мудрости моря, его незыблемого спокойствия и правды, что несет в своем шелесте прибой.
Сильнейший, он напоил жадную воду кровью своей дочери Ассьи, чьи глаза были, как осенней небо южных земель. Он сам рассек ей горло кинжалом, выкованным из черной стали, и вошел, босой и нагой, в зелено-белую воду на рассвете.
Пена поглотила его, и больше никто не видел владыку Драггара, и на соленых островах Шипа началась война и распри за железный венец владыки морей, и замер в безветрии черно-зеленый флаг...

***

Рыбаки расходятся уже ближе к утру, когда на востоке небо постепенно наливается тусклой, блеклой зеленью и меркнут звезды. Сагант сидит в углу, завернувшись в синий плащ - такие носят все бродяги, передающие истории от города к городу и знающие все, что происходит в мире.
Альги собирает грязные миски. Мальчик чувствует, что в глаза ему словно бросили щедрую пригоршню песка, а к запястьям - подвесили тяжелые камни. Но из головы все не идет странная, страшная сказка о владыке, что сгинул в морской пене. Не понимая, почему сагант решил рассказать такую историю - она никому не понравилась, и после рыбака еще долго недовольно перешептывались и громко требовали легенд о героях и великих воинах, словно этим старались заглушить горьковатый привкус непонятной истории.
-Зачем? - невольно спрашивает Альги, тут же отступая на шаг назад, испугавшись за свою дерзость. Сагант вскидывает на него глаза - светлый янтарь, тени от бессонной ночи, искры безумия, что есть в каждом бродяге-сказочнике. Говорят, что лишь те, кто видит мир иначе, может выйти на дороги и идти по ним под солнцем и лунами, складывая из обрывков и нитей полотно истории.
А еще говорят - Хата дарит своим избранным каплю своих знаний, и саганты, безумцы и заброды, знают больше, чем иные ученые белокаменной Литы, города академий и библиотек.
- Я рассказываю эту историю в каждом деревне, где бываю.
Он все понимает, желтоглазый и загорелый, веселый и немного безумный. Понимает и смотрит внимательно на худого, скуластого мальчишку, так непохожего на коренастых, светловолосых раурцев, чьи волосы будто бы сплели из снежных нитей.
- Зачем? - снова повторяет Альги.
- Надеюсь, что поймёт. Кто-нибудь.
Мальчишка кусает губы. Ему хочется спросить, что же нужно понять из жутковатой сказки о короле Драггаре, чьи руки были обагрены кровью собственной дочери.
Сагант щурится и катает между ладоней давно опустевшую кружку.
- Он возжелал того, что каждый должен обрести сам. И не больше того, что поместится в пригоршне.
Альги уже не рад, что обратил на себя внимание, не рад, что задал свой вопрос. Он стоит с тяжелым подносом, на котором громоздятся грязные миски, и никак не может сдвинуться с места, словно ноги вросли в пол, как врастает корнями в камень маленькие деревья на скалах Раура.
- Пойдём со мной.
Желтоглазый серьезен, а мальчику кажется, что он шутит, смеется над ним, никому не нужным сиротой.
- Зачем? - в третий раз спрашивает Альги, а сагант смеется:
- Будешь рассказывать истории, как я.
- Я тогда буду, как король Драггар. Меня поглотит морская пена.
Широкие брови сходятся над загорелой переносицей, а потом бродяга начинает хохотать. Он подбрасывает кружку в воздух, ловит, со стуком ставит на стол - Альге вздрагивает от резкого звука.
- Хорошо, я буду тебя только кормить! Все остальное - сам!
Мальчишка медленно ставит поднос к кружке. Молча.
- Я не шучу, - сагант стряхивает невидимую пылинку с потертого плаща. - У тебя волосы - как дерево чатто. Хочешь его увидеть? Пойдем со мной.

Они уходят по узкой полосе берега, и зелено-серый прибой стирает цепочку следов на холодном песке, как смыл когда-то жадного владыку Драггара, возжелавшего мудрости больше, чем смог унести в ладонях.