Первый друг

 

Помянуть Семёна Караулова пришли те же, кто провожал его неделю назад в последний путь, — друзья, одноклассники, сосе¬ди, родственники. Зеркала в прихожей всё ещё закрыты занавес¬ками. В углу на маленьком столике — стопка водки, покрытая кусочком хлеба. Рядом зажженная свеча и фотография покойного, обрамлённая черной лентой.
—Да, жалко мужика, — нарушил тягостное молчание поселковый ветеринарный врач Василий Богданов. Собственно, ветврачом он работал в соседнем совхозе. Но в посёлке тоже многие держали скотину, поэтому хочешь не хочешь, а без его помощи никуда. — Но что поделаешь? Сам себе выбрал такую судьбу. Трудно было мужику, уж я-то знаю. Но, видать, не мог совладать с собой. И не будем его судить за это, хотя ни детям, ни жене теперь не позавидуешь. Царство ему небесное. Ну, давайте помянем Сеню. Пусть земля ему будет пухом.
Опущенные головы сидящих за столом как по команде вскину¬лись к потолку. Кто залпом, кто небольшими глотками опроки¬нул налитые стопки. Зазвенели вилки. Только у Василия Богда¬нова стопка осталась нетронутой. Второй год он уже не прикаса¬ется к спиртному. А ведь как пил! Запоями, целыми неделями не ходил на работу. С Сенькой Карауловым-то и квасили на пару. То Василий после вызова бутылку притащит, то Семён поллит¬ровку закалымит. А брал он тоже только водкой. В семьях, понят¬ное дело, скандалы, а им хоть бы хны. Но после того как у Васи¬лия хватануло сердце, он тут с пьянкой и завязал, без всякого лечения и кодирования. А друг так и не смог остановиться. Несколько раз пытался, по месяцу в рот не брал, а потом срывался и на неделю, а то и больше уходил в запой.
Выпили по второй. За столом стало оживленнее. Но, соблюдая приличие, говорили только о покойном.
—Золотые руки ведь у Сени были, — слышалось в одном углу.
—И телик починит, и зажигание на мотоцикл отрегулирует. Цены ему не было бы, если бы не это дело...
—Душевный, душевный был мужик, — отголоском отдавалось в другом углу. — В ночь, полночь к нему, бывало, придёшь, всегда выручит. Ко мне вон летом родичи приезжали, так он и лодку свою давал на рыбалку. Безотказный был мужик...
После третьей разговаривать стали уже во весь голос. И не только о Семёне. Людей в данный момент волновали и вполне житейс¬кие проблемы. Где, например, достать порох и дробь, чтобы к открытию охотничьего сезона быть в полной боевой готовности, или как привезти ещё машину-две дров. В общем, только нала¬дился у людей разговор, как снова во весь свой огромный рост встал над столом Василий Богданов:
—Ну что, давайте закругляться. Помянули человека и ладно. Тем более водки осталось мало, только для родственников.
Народ, тщательно маскируя своё разочарование, дружно потя¬нулся к выходу.
Жена Семёна Караулова Людмила всё утро просидела у окна, глядя куда-то себе под ноги и машинально теребя кисти скатер¬ти, свисавшей со стола. Рядом белела голова пятилетней дочур¬ки, словно прилипшей к её подолу. Но если у матери вид был совершенно отрешённый и подавленный, а глаза красные от бес¬сонных ночей и слёз, то Настенька оставалась такой же милой и беспечной, как прежде. Она ещё не понимала, какое страшное горе их постигло. Напротив, ей было даже приятно от того, что в их доме столько много народу. Ей нравилось, что в последние дни все с ней так вежливы и добродушны. Но в то же время,  почему-то грустные. А тёти так вообще то и дело плачут и жалеют маму и их с Вовкой, десятилетним братом.
Грузная соседка Полина сейчас здесь считается как бы стар¬шей. Она приготовила в больших бачках, взятых в столовой, рис и винегрет, стушила картошку с мясом, сварила компот. В белом переднике и чёрной косынке она была похожа на пирата из ка¬кого-то кинофильма. А помогавшие ей молодые и сильные жен¬щины — на проворных вездесущих учеников.
Когда стол накрыли во второй раз, в дом потянулись родствен¬ники и самые близкие покойного.
—Друзья! — вновь взорвал тягостное молчание Василий Богданов. — Какого человека мы потеряли! В голове просто не укладывается, что сидим вот на его поминках. Сеня очень любил жизнь. Любил жену, детей. Был хорошим и добрым человеком.
Ради друга мог что угодно сделать, с себя последнюю рубаху снять и отдать. А как он играл на баяне, мать честная! Инструмент в его руках каждое словечко будто выговаривал, — голос у Василия задрожал, лицо покры¬лось красными пятнами. Чувствовалось, что говорить ему с каж¬дым словом становится всё трудней. Да что там, давайте помя¬нем Сеню по русскому обычаю. Хороший был мужик и настоя¬щий друг. И прошу: не осуждайте его за такой уход из жизни. Выходит, не видел он другого выхода. Не мог больше разрывать¬ся между двух огней: и семью жалко — видел же, что на глазах рушится, и от этой вот заразы не знал куда бежать. Пусть земля ему будет пухом.
Женщины, сидевшие за столом, молча вытирали навернувши¬еся слёзы. Жена Семёна Людмила не в силах больше сдерживать себя, зарыдала, словно ей опять вскрыли незажившую ещё рану. Мужчины сидели потупившись, стараясь не глядеть ни на Васи¬лия, ни на Людмилу, ни на одиноко стоящую в стороне фотогра¬фию Семёна в траурном обрамлении.
Тихо всхлипывала и мать Семёна, Вера Георгиевна, прилетевшая из Москвы проводить сына в последний путь. Она вела себя очень тихо, ни во что не вмешивалась, не закатывала истерик. Разговари¬вала в основном только с внуками. К Людмиле вообще не подходи¬ла, поскольку считала именно её виновницей в случившемся.
—Хватит уж убиваться, — взяла на себя руководство столом Полина. — Семёна уж не воскресишь. Ему теперь все едино — хоть криком тут кричи. Оттудова никто ещё не возвращался. Вы выпейте да покушайте, глядишь, и полегчает на душе-то.
Едва выпили, Полина продолжила свою речь, как бы не обра¬щая внимания на жующих:
—Я вот вам что хочу сказать, люди добрые. Не приведи Господь, конечно, такого горя, которое случилось в этом доме. Но, как говорится, живым живое. А вдовья доля ох как горька, уж я-то хлебнула её вдоволь. В общем, нам теперь помогать Людмиле надо, где словом, а где и делом. Когда утешить её, а когда и праздник её душе устроить. Сколь ведь лет с ним, окаянным, мучилась.
Тут Полина чуть смутилась от нечаянно сорвавшихся слов о покойном, но, не дав опомниться сидящим, сразу продолжила:
—Время сейчас трудное. В магазинах дороговизна. Если бы не огород да хозяйство, то и многим из нас впору бы в гроб ложиться. А каково теперь ей, без мужика, будет? Через полгода-год куда ни кинется, везде будет худо. А за так нонче-то никто ниче¬го не делает. Только и полетят бутылки направо и налево. А она-то, водочка, сейчас тоже не копейки  стоит. Поэтому давайте не забы¬вать этот дом. Вот ты, Гриша, повёз, к примеру, себе дров, а один хлыст у Людмилы отцепи. Ты, Федя ей, может быть, когда ме¬шок комбикорма подешевле привезёшь. И, глядишь, полегче ей жить-то будет. И вы, бабы, чем можете, помогайте. А то ведь, знаете, чужое горе, оно-то быстро забывается.
— Да о чем разговор, тетя Поль!
— Неужто мы, Людмиле, когда отказывали?
— Люд, а ты не стесняйся, приходи, если что. Я своему Валерке уже сказала, чтоб для теплицы тебе бруски подыскивал, — зашумели за столом.
— Люд, правда. Ты что молчишь? — вновь взяла инициативу в свои руки Полина.
— Давай прям сейчас и обговорим, чем тебе помочь. Вон, одной картошки столько ушло на поминки, половина твоих запасов. А еще 40 дней справлять. Бабы, кто мешок-другой отвалит?
— Да ничего мне не надо. Что вы, тетя Поль? — выдавила из себя Людмила. — В зиму и капусты насолила, и грибов. Картошки тоже должно хватить. Мне бы вот пилу как у Толика Куприянова забрать. Сеня ведь в последние дни всё, что мог, из дому тащил.
Мать Семёна исподлобья взглянула на невестку, давая понять, чтобы та не забывалась. Но Людмила, уже привыкшая к роли хозяйки в доме, выдержала этот взгляд спокойно.
— Да полно вам, — кивнула она в сторону свекрови. — Все в поселке об этом знают, — а потом снова повернулась к Полине:
— Чёрт с ним, и с мотоциклом, и с лодочным мотором, нам теперь ездить некуда. Пропил и пропил. А вот пилу жалко, нам без неё никак нельзя. Вовка подрастает, глядишь, где бы и сам попилил. Дров-то на такой домино уйму надо.
— А она точно у Толяна? — спросил Василий Богданов.
— Точно, — ответила Людмила. — Вовка своими глазами видел, как Сеня ему отдавал.
— Ну, гад  ползучий. Я ж его зарою, — начал сразу горячиться Василий.
— То-то я гляжу, его и не было сегодня. На чужом горе нажиться вздумал...
Но ни на следующий день, ни через неделю «Дружбу» Людми¬ле так и не принесли. Василия наутро отправили в командировку куда-то в Сибирь, добывать медикаменты. Самой же Людмиле Толик Куприянов пилу не отдал. Сначала говорил, что у него её нет, а когда отпираться дальше было бесполезно, заявил, что это подарок Семёна, поэтому отдать пилу он никак не может. Участ¬кового в посёлке не было, а значит, и пожаловаться Людмиле больше было некому.
И вот приехал к Людмиле Карауловой брат. На похороны зятя приехать он не смог, в университете как раз проходила сессия. А теперь каникулы. Вот и решил он проведать сестрёнку, утешить ее, помочь по дому.
В первый же вечер Людмила и выложила ему свою проблему о затянувшемся конфликте с Толиком Куприяновым. Не забыла рассказать и о том, что в последние года полтора Сеня с Толиком были, что называет¬ся, не разлей вода. Семён что-нибудь из дому унесёт, а тот загонит по дешёвке. Потом вместе пьют. Бывало, что Сеня и ночевал там.
— Ничего невозможного нет, — как-то уж слишком бодро отреагировал на слова сестры Сергей, между прочим, студент юрфака. К каждому человеку важно только найти подход, и он сам перед тобой вывернется наизнанку. Покажи-ка, где он живёт. Да и «черпак» мне дай на всякий случай.
— Только ты смотри, не очень, — забеспокоилась Людмила. — Он того,  псих. Может чем угодно жигануть, и бутылка не поможет.
— Будь спок, — отозвался Сергей. — Засекай время, ровно через час пила будет стоять вот здесь. Сваргань пока пельмешек.  Страсть, как по ним соскучился.
Прихватив с собой бутылку водки, Сергей быстрым шагом пе¬решёл улицу и свернул к школе. Недалеко от неё он безошибочно нашёл дом, в котором жил Толик Куприянов.
— Можно, хозяин? — толкнул Сергей дверь.
— Проходите, — вежливо впустил незнакомца Толик.
— Я Людмилы Карауловой брат, — с порога отчеканил Сергей. — Хотел бы с вами побеседовать.
— А, понятно, — сразу занервничал хозяин, а потом с ехидцей в голосе добавил:
— Ну, давай, давай, послушаем, что новенького скажешь.
— Что ж, будем на «ты», — дружелюбно улыбнулся будущий следователь. — Меня, между прочим, зовут Сергеем. Можно Серый. А тебя?
— Ну,  Анатолий.
— Значит, Толик.
— Ну дальше что?
— Так и будем у порога разговаривать или всё-таки впустишь? — снова дружелюбно улыбнулся Сергей.
Толик подчинился. Но так как в зале, кроме облезлого дивана, табуретки и небольшой стопки книг и толстых журналов, валяв¬шихся прямо на полу, ничего не было, то Толик непрошеного гостя повел на кухню.
Она была такой же убогой и загаженной, только здесь ещё стояли стол, два деревянных стула со спинками, какие встречаются только в школах, банка с ложками и вилками.
—Я, собственно, вот почему зашёл, — поставив на стол «Пшеничную», продолжил Сергей. — Сеня был мне не только зятем, но и другом. Когда они с Людмилой жили у нас, мы с ним и в походы ходили, и на рыбалку. Неделями в тайге пропадали. Чего-чего, а природу нашу дальневосточную он любил. Каждое деревце, каждую травинку знал. Как мне с ним тогда было хорошо и спокойно! А знаешь, как на природе мечтается? Да ведь и пацаном я зеленым ещё был. Даже не верится, что всё уже в прошлом. И что Сени больше нет. Мы вот с тобой сидим, беседуем, наслаждаемся жизнью, а его, Семёна Караулова, тю-тю. Жил человек, делал людям добро, мечтал, стремился к чему-то и резко, бах. Всё, приехали. Стоп, машина.
Толик мучительно соображал, к чему это клонит Сергей, но ни¬каких версий в голове не возникало. Он слушал его, кивал понима¬юще головой, а сам внимательно разглядывал этикетку на бутылке.
— Мне сказали, что ты тоже с Сеней дружил, — как-то очень мягко и уважительно обратился Сергей к собеседнику. — Расскажи, только честно, что тут всё-таки произошло? Для меня это очень важно. А бабам, сам знаешь, как верить.
— Это другое дело, — одобрительно произнёс Толик. — Ну что, давай тогда по маленькой.
— Давай, — согласился Сергей. А потом добавил: — За дружбу. За настоящую мужскую дружбу.
Выпили. Зажевали валявшимися на подоконнике сухарями.
— А я-то думал, тебя Людмила подослала, — поделился своими сомнениями Толик.
— Обижаешь.
— Ты знаешь, это из-за неё Сеня того, застрелился. Не понимала она его. Совершенно. Придёт Сеня, бывало, аж трясется весь от злости.  «Что, — говорю, — браток, случилось?».  А он чуть не пла¬чет:  «Стерва, опять брагу вылила. Хотел всего-то кружечку...».
— Да... — понимающе поддакнул Сергей.
— Убивать таких баб на месте надо, — разгорячился Толик. — Брагу, и на помойку! Ну что, давай ещё по одной.
— Наливай, конечно, — поддержал Сергей.
Выпили. Снова занюхали рукавом и зажевали сухарями.
— Здорово, что ты пришёл, — расплылся в улыбке Толик. — А у меня как раз голова того. Вчера ребята с пожарки заходили. Им как раз пенсию дали...
— Толя, а с Сеней вы долго дружили?
— Знакомы-то были давно. Мы же, считай, росли вместе. На танцы вместе бегали. Потом в институте учились. Только Сеня на филфаке, а я на — физмате.
— Так ты, выходит, тоже учитель?
— Был, да весь вышел.
— Надо же, — искренне посочувствовал Сергей.
— Да брось ты, Серый. Не жалей меня. Я, может, ещё счастливей, чем ты. Не веришь? А, вижу, не веришь. Ну и дурак. Я, может, вообще самый счастливый на земле.
— Скажи, а Сеня себя тоже счастливым человеком считал?
— Сеня? Нет. Он был очень жизнью недоволен. Когда трезв.  Ха-ха. А выпьет — всё в норме. Давай, наливай, чего там... Я, если хочешь знать, — занюхав тыльной стороной ладони очередную порцию, продолжал рассказывать Толик, — у Сени был первым другом. Многие от него отвернулись, а я — нет. И он тоже от меня не отвернулся. Когда мне трудно было, он всегда помогал. Ты думаешь, я алкаш? Ошибаешься!  Я,  если захочу, вообще могу в рот не брать. Но я не хочу так жить, как вы все живёте. Не желаю, понял? И Сеня тоже не желал.
— Надо же, а я и не знал.
— А говоришь, другом его был. Я, я был первым другом Сени. И останусь им навсегда.
— Слушай, Толь. А к детям своим Сеня как относился? Видишь ли, последние три года я с ним практически не виделся.
— Ну как ещё можно относиться к своим детям? Любил, конечно. Особенно дочку. Сына тоже. Но о дочке всегда говорил с такой нежностью, с такой теплотой. Начнет, бывало, мне что-нибудь о ней рассказывать, а у самого слёзы... Ну,  давай выливай что осталось.
— Пусть земля ему будет пухом, — поддержал снова Сергей. — Жалко, очень жалко мужика. И детей его жалко. Знаешь, что ради Сени мы с тобой обязаны сделать всё, чтобы его детям жилось хорошо. Ты согласен?
— Золотые слова. Но чем мы с тобой можем им помочь?
— Не знаю.
— И я тоже.
— Может, по хозяйству чего. Во, насчет дров по-моему что-то Вовка говорил. Привезли, а распилить нечем.
— Да хоть сейчас, — согласился Толик. — «Дружба» у меня вон в кладовке стоит. Кстати, Сенин подарок. На, говорит, тебе как первому другу. Видать, тогда у него всё решено уже  было...
— А давай,  знаешь что сделаем?  Отдадим пилу его сыну, пусть пацан вникает помаленьку. Он ведь сейчас в семье за главного остался. Мы-то что с тобой: сегодня, скажем, помогли  им, а завтра нас и след простыл.
— Так-то оно так, но ведь подарок, — засомневался Толик.
— Будь сейчас Сеня здесь, он бы нас понял. В конце концов, мы его детям пилу отдадим, а не кому-нибудь ещё. Ты же сам говорил, что дети для него были это всё. Особенно дочка...
Через несколько минут Сергей и Толик уже стояли у калитки Карауловых. Настроение у обоих было отличное. У ног лежала пила, правда, без стартера — найти его Толик не смог, а может уже и пропил, только не помнит.
— Серый, я это, в дом не пойду. С Людмилой мы на ножах. Будь другом, вынеси хоть стакан вина. И пожевать чего-нибудь, а то я обратно не дойду.
— Чего мелочиться. Сейчас бутылку ещё принесу. Придешь, дома выпьешь по- человечески. Сеню помянешь, как-никак ты у него был первым другом. Эх-ма...