отрывок из Записок

  Месяц не брал в руки карандаш, не притрагивался к запискам. Они были всегда со мной, и на работе и дома, но не открывал, не листал, не читал. Очень многое помнилось, не забывалось, будто служило укором…         
 За этот месяц всякое думалось. В основном, конечно на работе, так уж построена моя жизнь, что поразмыслить о том о сём мне сподручнее одному, а специфика моей профессии и особенность общественного поведения характеризуются некоторой обособленностью. Главное, конечно, не перегнуть – пару раз за день участвую в общем чаепитии, и надо сказать довольно активно. Уже неоднократно зарекался не провоцировать мужиков, но не всегда удаётся. Надо всё-таки учитывать, что все мы – далеко не мальчики и если я считаю свой, к примеру, вопрос товарищеской подначкой, меня могут неправильно  понять и можно нарваться на грубость. Слава Богу, такое было только один раз, я не заметил, что С. Н. был в плохом настроении. Кстати, С. Н. – самая колоритная фигура из всех в прямом смысле слова. Когда я впервые увидел его, был слегка шокирован его огромностью. Чуть позднее врубился, что выше меня он всего на полголовы, а вот массой вдвое больше. И силушкой Бог не обделил, и по рассказам его и со стороны глядя это заметно. Юмором, кстати, тоже. Утреннее чаепитие – с него начинается рабочий день, почти всегда проходит громко. Когда С. Н. увлечён рассказом о перепитиях вчерашней поездки после работы домой, его голос пересиливает шум работающего над нашей бытовкой компрессора.
 После чаепития расходимся по рабочим местам и, включив станок, я настраиваюсь на «рабочую волну». Работы немного, бывает что совсем нет. Вот тогда начинается самое интересное.
Помню время, когда молчание моей Души тревожило меня. Помню своё прислушивание, напряжённые поиски способа услышать её и почти отчаяние от тщетности этих попыток.
Сейчас происходит абсолютно противоположное – я боюсь её услышать.
Целый месяц она молчала. Она может молчать, когда ей не дают говорить. Или когда не слышат. А её легко не слышать. Это очень даже просто и живётся при этом легко, свободно, без угрызений совести, без самоедства.
 Я просто жил, как живут все - работа, семья. Приходя с работы, отогревался – морозы стояли днём минус двадцать пять, ночью минус тридцать пять, ужинал и по максимуму общался с самым дорогим человеком, с моей внучкой. Мы читали книжки, рисовали, смотрели видео. Последнее время даже стал уставать от её просьбы – покажи папу. Приходилось ставить плёнку в видик, где присутствовал папа и надо сказать, смотрела она внимательно.
Я по-прежнему присматриваюсь к моей внучке и очень часто замечаю малопонятное в её поведении. Не совсем понятна её любовь к папе. Из тридцати месяцев жизни половину она жила без папы но связь с ним она чувствует , как и с мамой - на уровне подсознания. На этот счёт возникло предположение, что любовь к маме и папе у маленького человека не заложена на генетическом уровне, а присутствует в Душе по воле Божьей. Чистая Душа маленького человека заполнена любовью и чувствует любовь окружающих, реагирует на любовь и нуждается в любви – это уже моё убеждение.
Иногда мне кажется, что вижу вопрос в глазах внучки, какое-то взрослое непонимание, и в то же время близкое к ответу по-детски просто. Когда мама не появляется полтора месяца, не звонит, не напоминает о своём существовании, когда её как бы нет.
Сидели с Таней на кухне, Карина вертелась тут же, пыталась влезть ко мне «на ручки». Ухватившись руками за мою ногу, закидывала свою коленку, и только переносила на неё свой вес, как я легонько подсекал её и она вновь оказывалась на своих ногах. Она видела, что я это делаю шутя, тоже смеялась и снова повторяла свои попытки. Потом вдруг спрашивает:
- Ты мой папа?
Смеяться я перестал, ответил ласково.
- Твой папа в командировке. А я деда.
Она повернулась к Тане.
- Ты моя мама?
- Нет, моя хорошая, я твоя баба, а мама на работе. Скоро придёт, закончит работать и придёт.
Мыслительный процесс ребёнка всё-таки легче анализировать, действия и поступки прогнозировать, но ни в тот момент, ни позднее я не смог понять, почему она это спросила.
Мне был понятен другой момент из нашей довольно активной семейной жизни, когда баба, выведенная из себя поведением Карины, обозвала её «засранкой».
Карина в этот момент сидела в прихожей на стульчике, слушала бабину ругань и после этих слов, когда баба умолкла, вдруг сказала:
- Я дедина лапонька.
Меня поразили тон и поза – в них были достоинство и гордость. Я только «хмыкнул».
 Давно уже не считаю, что разум ребёнка - открытая книга. С тех пор - это уж точно. Ей было тогда чуть меньше годика, только – только стала ходить. Таня ещё привыкала ходить с новым суставом, больше сидела, Карина жила с родителями, но часто приезжала в гости. И вот в один из приездов, когда в квартире было много народу, все что-то говорили, что-то делали - я готовился к бегу. Уже одетый в беговую «амуницию», сидел в прихожей, завязывая кроссовки. Карина подошла поближе, опёршись ручкой о стену, с интересом смотрела на меня. Она тогда была молчуньей, ни в какую не говорила «деда», и вообще никаких слов от неё я не слышал. И сейчас стояла молча, но в глазах был интерес, типа, а что он делает, этот деда? Я завязал шнурки и надвинул на брови вязаную чёрную полосу – свою бандану. Улыбнулся Карине, но в ответ улыбки не увидел. Её лицо, выражение лица изменилось. Исчез интерес, исчезла душевная расположенность, исчезла детскость. На меня смотрели глаза взрослого человека. В них было что-то не от мира сего, как будто вспомнилось что-то давнишнее, возможно тяжёлое, такое, что не забывается…
Тогда я долго бежал под впечатлением этого взгляда. Почему? Что она увидела? Что она подумала, увидев чёрную полосу на моём лбу? Что может думать человек в возрасте одного года?
Поневоле приходят на ум мысли о реинкарнации.
 Но это всё, при всей своей важности, при всей своей ценности для меня, составляющее почти стопроцентную заполненость круга моих интересов, не давало успокоения Душе, не давало жить без ощущения творимого… греха.
Частенько ловил себя на том, что будто со стороны, украдкой, с какой-то боязнью вглядываюсь в себя, с боязнью услышать свою душу. Глубоко внутри, так глубоко, что казалось не моим, слышал обрывки фраз : «Что я делаю…, как же я могу вот так…»
А всё потому, что я не бегал пять дней, потом через два дня бега ещё семь!!! дней.
Иногда украдкой, вскользь проскакивали мысли о творимом преступлении, но будто не мной…
Так же украдкой, глубоко-глубоко, ниже подсознания чуть теплилась надежда искупить творимый грех другим покаянием – любовью к внучке.