Перед сном

Посмотрел на часы. Дважды выпало "очко" – 21:21. Поговорим?

Говоришь сам с собой, не успевая ни возразить, ни согласиться. Выговариваешься.

Дождь стучит по жести подоконника, ритм рвётся. Стучит, как хочет, приглашает делать то же самое. Вовлекаюсь.

Каждый строит свою жизнь как хочет. Или как может. Смешивать эти два состояния, принимая одно за другое – единственный выход из создавшегося положения. Путаница жизни. Жизнь – единственный выход из создавшегося положения. Кажется, это сказал Юз Олешковский. Согласен с ним.

Всю жизнь делал то, что от меня требовалось: работал, мыл посуду на кухне, признавался в любви, когда понимал, что без этого никак не обойтись, и тихо удивлялся про себя, как это у меня хватает наглости говорить о том, о чём понятия не имею. Радио утомило: столько приятных для слуха певучих рассказов о глубоких чувствах и незабываемых встречах, что начинаю подыгрывать и тоже пою, не в силах сдержаться.

Хожу как Диоген, днём с фонарём ищу человека. Похоже, что ищу самого себя. Посматривая на часы, понимаю, что не успеваю. Время истекает.

Течение успокаивает. Было время, мог отойти от костра в темноту, найти берег, привыкая к темноте. Река текла рядом, у ног. Проступала линия леса, темнота таяла, я слушал, смотрел, возвращался к догорающему костру, забирался в палатку, ворочался на непривычно жёстком ложе, под пологом временного дома, и засыпал.

Замечательные сны снились первые походные ночи, как будто открыли створы, и накопленная вода памяти заполняла русло, поток смывал мусор однообразия жизни, половодье меняло географию памяти, видел то, чего не было или давно должен был забыть. Река топила в себе мыслей путаницу и грусть. Когдя сны входили в привычные берега, возвращались в город, домой.

Уже не хожу в походы. Доверяюсь течению речи. Слова образуют потоки и глубины. Пишу, оглядываясь на потухающий костёр…