Дети прошлого

- Врача! – в безобразно галдящей и по-броуновски хаотично движущейся толпе совершенно невозможно было что-либо разобрать. Седой что было сил работал локтями, чтобы узнать подробности, но источник шума уходил все дальше. Крик застал его на другом конце станции, поэтому, когда он прибыл, толпа уже собралась и преградила ему дорогу к подробностям. Волнение бурлило в нем нечеловеческим жаром, ведь волноваться было отчего – его отец все еще не вернулся с поверхности и, вполне возможно, врача звали именно ему. Сомнения оставили место надежде, что это не так, когда народ столпился возле медпункта и Егорыч – один из начальников станции – своим могучим голосам призывал всех разойтись. Те, несколько помявшись, галдя, постепенно пошли по своим делам.
- Глеб Егорыч! – крикнул ему Седой в уже почти закрывшиеся дверцы госпиталя. Тот обернулся, протянул руку, чтобы поздороваться и молча пропустил Седого вперед себя.
Больница пустовала уже несколько недель – последнее время сюда приходили лишь по поводу мелких ссадин или ушибов, не нуждавшихся в стационарном лечении.
- Что случилось? – нетерпеливо спросил Седой. – Что с отцом?
- Плохо все, Паша, - остановился Глеб Егорыч и быстро закурил.
- Так нельзя же, - все еще не осознавая того, что случилось, пролепетал Седой.
- Сегодня можно, - зло в ответ затянулся тот и выпустил густое облако дыма из-под усов. – Там, - он показал пальцем на особенно освещенный угол госпиталя, зашторенный белым полотном, на котором тенями метались силуэты людей, звон металла и отрывистый шепот. – Твой отец занимается тем же, чем мы с ним занимались все эти годы – борется за жизнь. Но впервые за без малого двадцать лет только за свою.
- Что с ним произошло? – после долгого молчания сухо спросил парень.
- Не знаю точно, но пока везли, он даже в таком состоянии говорил по существу – шел уже обратно, как напоролся на гнездо «птичек», пытался обойти, но не получилось. Эх, - он скомкал в руке самокрутку. – Вот так и уходят легенды. В почти шестьдесят лет выходить на поверхность и делать работу так, чтобы самые матерые сталкеры себя сопляками чувствовали. Только он мог добраться до дома с «птичками» на хвосте, - неожиданно для Седого скупая слеза проползла по щеке у старого товарища его отца.
- Будет тебе, он же сильный, выкарабкается, - похлопал парень его по плечу, но тот лишь приобнял Седого и прошептал:
- После такого не выживает никто. А он хоть и добрался обратно, но все равно нежилец. Помнишь Филлипова? – спросил он уже громче.
- Это тот, который код неправильный звонил, его побоялись впустить, а потом мертвым нашли прямо на пороге? – вспомнил Седой.
- Он самый. Так вот – не напрасной его смерть оказалась. Сегодня тоже дежурный зовет, говорит: так и так, мол, кто-то звонит одним длинным. Ну, я всех, кто рядом был – в ружье, приказываю открывать, а там отец твой – еле на ногах стоит, кровища так и льется, а он только рукой на звонок оперся – и всё.
- Действительно, всё, - горько усмехнулся подошедший сзади доктор Иннокентий Павлович. Это был достаточно высокий человек в белом халате, который делал его еще выше, а цвет лица еще желчнее. Он не спеша поздоровался со всеми, попросил у Егорыча самокрутку и, закурив, продолжил: - Пока в сознании, но осталось ему недолго – множественные рваные раны, хорошо хоть лицо более-менее цело, можно на похоронах не скрывать.
- Да что же вы все про смерть? – возмутился Седой. – Выживет он, слышите? И всех вас переживет!
- Кстати, о нашем юном друге, - невозмутимо вспомнил врач. – Он тебя и звал.
- А меня, - как-то обиженно и обреченно переспросил Егорыч.
- А про тебя он говорил, что задание выполнено и просил снять с завтрашнего дежурства.
- Юморист хренов, - совсем не сдержался Егорыч и, прерывисто смеясь, зарыдал в плечо доктору.
- Иди, он ждет тебя, - доктор спокойно кивнул в сторону операционной. Седой на ватных ногах медленно пошел к ширме.
Свое прозвище он получил лишь, когда стал сталкером – он родился уже после Катастрофы с пепельно-белыми волосами. Поэтому многие старожилы в шутку его так и прозвали. Но парень от вида своего отца, кажется, поседел еще больше. В том, что лежало теперь на столе, трудно было узнать человека – все тело было перебинтовано несколько раз и только лицо осталось нетронутым.
- Здравствуй, - прохрипел он. – Я знаю, осталось мне немного…
- Нет, что ты, - пытался успокоить его сын.
- Не стоит, - успокаивал его отец. – Все мы смертны. Каждому вынесен при рождении смертный приговор – еще до Страшного суда, - попытался ухмыльнуться он, но улыбка его походила скорее на оскал мертвеца. – Но сейчас не об этом. Ты знаешь обо мне все – да и все обо мне что-нибудь, да слышали. Я рассказывал тебе, почему меня называют Профессором, помнишь?
- Да, конечно, ты работал в каком-то институте над проблемами генной инженерии, - наизусть отрапортовал сын.
- Вот именно – инженерии, - опять неудачно улыбнулся тот. – А чем занимались раньше инженеры, знаешь?
- Н-нет, - наморщив лоб, перерывая весь багаж своих знаний о жизни до Катастрофы, но так и не вспомнив, сдался Седой.
- Они рисовали проекты будущих строений или объектов. Вот и я пытался кое-что построить и стал достаточно известным в узких кругах «инженером».
- Да, ты рассказывал, что даже вывел какой-то новый вид, но эксперимент, в конце концов, вышел неудачным, - рассказы отца Седой пытался запоминать наизусть, чтобы потом передать их следующим поколениям.
- Удачным, - отец цепко схватился обгорелой ладонью за руку сына. – Вот именно, что удачно. Но обо всем по порядку. Дело в том, что я увлекался историей в то время и пытался найти в изысканиях древних алхимиков то, что упустили другие. И я нашел это. Они заканчивали свои жизни на кострах, добиваясь появления новой – гомункулов.
- Кого, - все, о чем сейчас говорил отец, казалось Седому бредом умирающего, но что-то заставляло его слушать – слушать до конца.
- Гомункул – это созданный без оплодотворения яйцеклетки человек. И некоторые алхимики нашли даже все компоненты, из которых он состоит. Все – кроме одного. Одного, но самого главного, без чего не может зародиться жизнь – любовь.
- И у тебя получилось создать… гомункула? – Седой был шокирован.
- Да, - продолжил, не замечая, что срывается на шепот, Профессор.
- Но зачем же ты объявил эти опыты неудачей? Ты же мог стать ученым мирового масштаба! – из книжек Седой знал, что верхом достижений отдельно взятого человека является «мировой масштаб», однако как это, он даже не представлял.
- Где этот мир? Где его масштаб? – философски заметил отец. – Но дело даже не в этом. Просто в той жизни того мира все было понятно – если, конечно, ходить с открытыми глазами. А таких, как я, было очень мало – но я увидел, что даже если жизнь зачата с применением этого самого главного компонента, то развиться она может в чудовище, если не поддерживать хотя бы огонек любви в нем.
- А как он выглядел?
- О! Это было маленькое существо – совсем как человечек, только жить вне колбочки с раствором не могло. Сначала я искал ключ, который бы выпустил его оттуда, но когда понял, какая это ответственность, я решил сделать это моим маленьким секретом, а чтобы к этому не пришел никто другой я и сделал себя неудачником в глазах конкурентов. Все-таки на чужих ошибках учиться не стоит.
- А что потом? – не унимался сын.
- А потом была эта война, и я около трех лет не появлялся в здании института. Когда ты только появился на свет, я вспомнил о нем… - отец мелко затрясся и из глаз его потекли слезы.
- Успокойся, прошу, только успокойся… - Седой, не зная, что предпринять, просто гладил руку отца. – Он погиб?
- Нет, - отец едва привстал, но сын положил его обратно, чтобы тот не тратил силы понапрасну. – Нет, скорее наоборот. Я долгое время искал ключ, но потом ключ сам нашел его. И этим ключом оказалась радиация или то, что все еще остается снаружи. Он сначала не узнал меня и едва не убил, но затем вспомнил. И с тех пор я каждый выход на поверхность стараюсь заходить к нему. Но сегодня почему-то именно на моем обратном пути «птички» решили свить гнездо.
- Это поэтому ты один из немногих, кто ходит всегда один и зачастую на несколько дней? – мрачно догадался сын, на что отец смог лишь кивнуть от охвативших его воспоминаний. Через некоторое время он смог произнести лишь:
- Я знал, что это произойдет… Под тумбочкой карта… Найди его… И прикрепи ленточку… белую… к правому плечу… не перепутай… к правому… запомни, - и, закатив глаза, окончательно успокоился.

***

Когда-то давно он потерял мать. Это было ужасно, но давно, поэтому боль утраты лишь приливами одолевала его пустыми и никому не нужными вечерами. Да и зачастую отец, видя такое состояние сына, пытался отвлечь его. Теперь не было и отца. Жизнь продолжалась и без него, но только не жизнь Седого – злоба на самого себя и на все окружающее сжигала его изнутри, а сочувствующие взгляды других лишь поддавали жару огню страданий. Он не мог сидеть на месте. И Седой решил действовать.
Ночью он собрал все необходимое для выхода в город. Отец редко когда пускал его туда, зачастую не ставя Седого в известность о его заданиях и выполняя их сам. Только незадолго до этого ненавистного дня Седой узнал об этом, но скандал поднимать не стал – он уже сам понимал, что это такое – потерять любимого человека. Однако он забыл, что не только отец мог потерять его, но и наоборот.
Проходя мимо дежурных, он лишь коротко приказал открыть ворота.
- Меня не предупреждали, - заглянул в учетную книгу тот.
- Меня тоже, - подумал о чем-то своем Седой.
- Я позвоню Егорычу, если ты выходишь, значит, он точно на ногах, - дежурный снял трубку с телефонного аппарата, но Седой нажал на его рычаг, сбросив вызов.
- Не понял, - вызывающе вскинул брови дежурный, но Седой лишь направил на него свой АК. – Ты что, совсем сбрендил? – не на шутку перепугался тот.
- У моего отца остались кое-какие дела там. Наследство, знаешь ли… - и Седой взглядом указал на пульт управления дверьми.
- Ты точно дурак, - покачал головой дежурный, принявшись, однако, открывать геромоворота. – Мстить мутантам – до этого надо додуматься!
- Нет, это ты дурак, - печально выдохнул Седой, натягивая противогаз и скрываясь за проемом гермоворот…
Старый двухэтажный доходный дом стал пристанищем гомункула Профессора. Седой, осторожно ступая по осыпавшемуся кирпичу, заглянул вовнутрь. Привыкнув к темноте, он шагнул далее и тут же почувствовал чье-то присутствие. Впрочем, на это он и надеялся. Держа автомат наготове, он практически бесшумно проскользнул внутрь особняка. Здесь его ждал первый сюрприз – огромные стеллажи с книгами стояли совершенно неприкрыто. «Да за такое сокровище в Полисе целую станцию бы отдали», - невольно подумал Седой.
- Я тебе за нее только могилу вырою, - чужой, совсем незнакомый голос прозвучал у Седого в голове и тут же он получил сильный удар в затылок, но удержался на ногах. Перекрестьем прицела он хаотично водил по стенам убежища гомункула, но все было по-прежнему – та же пыльная и неожиданная библиотека.
- Черт, - только и выдохнул он. Никого не было. Он собирался было выйти наружу, но нечеловеческий рык остановил его – и одновременно с этим рыком в голове его тот же голос спросил:
- Ты не вор. Кто ты?
- Я? – не веря своим ушам, переспросил сталкер.
- Нет я! – неуловимая тень бросилась прямо на Седого и прижала его к стене. И теперь он увидел хозяина этого жилища – он действительно походил на человека, только… без кожи. Вместо нее он был покрыт какой-то черной коркой, не покрывавшей только налитые кровью глазные яблоки, кривые когти и желтые зубы. Это существо сейчас сжимало горло Седого, оторвав его от земли и прижав к стене. И явно не хотело оставлять его в живых, пока… не увидело ленту. И тут Седой бы мог поклясться, что увидел в глазах гомункула слезы… В этот самый момент чудовище еще злее сжало горло сталкера и отбросило его в сторону.
- Кто? – действительно, гомункул рычал стальным ревом, но в голове у Седого он складывался во вполне человеческие слова. – Кто это сделал? 
- Птицы, - прохрипел Седой.
- Почему именно ты? – гомункул все еще упрямо смотрел в стену, где только что был сталкер, повернувшись спиной к тому.
- Я его сын, - и тут же дьявольский хохот сотряс нутро особняка.
- Так это из-за тебя я был брошен на целых три года! – и уже какой-то стон вырвался из груди монстра, перевода которому так и не последовало. Гомункул рухнул на колени и зарыдал. Это продолжалось около минуты, после которой он лишь прорычал: «Книги – мои», и скрылся на улице. Пораженный этой встречей и совершенно забывший про отца, сталкер возвращался домой. Он выбрал самый короткий путь – тот же путь, который, как оказалось, выбрал и его отец…
Сначала была сирена, которой «птички» предвосхищали атаку, затем уже знакомый стальной рык гомункула, потом все это смешалось в одну какофонию. Зная об опасности, которую таит в себе гнездо, Седой все равно бросился в сторону сражения.
Пятиэтажное здание в готическом стиле предстало полем битвы постъядерного мира – целая эскадрилья «птичек» кружились над ним, жалобными криками призывая все новых и новых защитников крепости, а из окон то и дело вылетали огромные серые яйца. И как раз, когда эту картину увидел Седой, в одно из окон влетел огромный мутант и выкинул оттуда разорителя – им и оказался гомункул. Тут же вся стая бросилась добивать врага, но это было не так просто – видимо, новая кожа была не чета старой, да и гомункул оказался на редкость проворным. Однако с каждым ударом сопротивление слабело, а нападавшие, почувствовав слабость противника, лишь усиливали напор. И тут взгляды гомункула и человека пересеклись, и Седой ощутил, что не только он сегодня потерял Отца… и бросился вперед. Он не видел ничего перед собой – он просто стрелял, перезаряжал, а потом снова стрелял, но один из мутантов крепко ухватил гомункула за ногу и потащил уже в воздух, как вдруг… Как вдруг из-за спины Седого послышался стук крупнокалиберного пулемета – птица с небольшой стороны вырвало жертву и улетела в панике прочь.
Седой обернулся и увидел мчащийся к нему на всех парах броневик с пулеметом на крыше и чем-то, закрытым тентом, на правах багажа. Едва притормозив и захватив с собой Седого, автомобиль помчался дальше к готической пятиэтажке.
- Какого черта? – перекрикивал рев мотора Егорыч.
- Потом объясню, - отмахнулся Седой. – Вы-то как здесь?
- Тебя спасти, да и сейчас увидишь, - машина, отгоняя птиц пулеметом и редкими очередями автоматов, резко развернулась задом к зданию и подъехала прямо к подъезду. Двое сталкеров скинули тент, под которым оказался огнемет с резервуаром. – На охоту мы, Седой, на охоту, - пояснил Глеб Егорыч, забираясь наверх.
- Хороша охота в детсаде, - сказал Седой и здание заполыхало совсем не праздничной иллюминацией.
- Валим! – заорал один из сталкеров, показывая пальцем в небо. – Они с подмогой летят.
- Ладно, на сегодня хватит, возвращаемся, - приказал Егорыч, но завидев приближающегося гомункула, перенаправил огнемет на него. – Огонь по черному, готовимся к отходу!
- Нет! – крикнул Седой, но гомункул уже скрылся под ярко-красным пламенем. – Хватит!
- Ты чего, Паш? – удивился Егорыч, но тут уже водитель дал газу, и машина рванула в сторону входа на станцию. Седой видел лишь, как из колышущегося комка пламени перед пылающим в сатанинском огне мрачным готическим замком послышался тот же рев, что и в логове гомункула, но теперь перевод в голове у Седого звучал: «Прости»…