LAKE

  Я внимательно рассматривала плетеный коврик, расстеленный в прихожей. Теперь, когда коврик выцвел, он стал напоминать тугую серую паутину,  только кое-где на нем еще можно было разобрать цвета, синий, красный, оранжевый…  Коврик был пыльный. Я смотрела на него, прижимая к груди стальной прут с крюком на конце. Полтора метра нержавеющей стали – мое орудие труда. Если бы этот коврик был моим, он никогда не познал бы вкуса пыли.  И квартира эта была не моя. Моей напарницы. Свет в прихожей разгорелся, пылинки, вьющиеся над ковром, засверкали.
Передо мной предстала Вари. Вдвоем нам сегодня на службу. Синий рабочий комбинезон, зеленые ботинки, белоснежные косы, беспалые кожаные перчатки, тонкий нос и уши торчком – внешность Вари. Полутораметровый стальной прут – ее орудие труда. Мы – удильщики. Нам на службу.
Давно, года три назад, знаменитое на весь мир Озеро стало умирать. Сначала зачахли растения на дне и берегах, затем вымерли рыбы и прочая мелкая живность, после стали погибать русалки. Это озеро было знаменито русалками, сотни тысяч жителей нашей планеты мечтали хотя бы одним глазом, хотя бы на одну секунду увидеть русалку. Живую русалку, а не ту, которая болтается кверху хвостом  в растворе спирта. Не ту, которую показывают детям на уроках зоологии, не ту, которая плавает в узком бассейне на потеху зажравшимся горожанам... Живую, здоровую, говорящую. Такую.
И вот мы спускаемся с холма, впереди маячит Озеро. Осень. Холодная осень, и северо-западный ветер поднимает рябь  на стальной воде. Вода похожа на движущуюся терку. Холодное солнце отражается от  водной глади, оно играет с ней. Я надеваю солнцезащитные очки, достаю их из кармана синего рабочего комбинезона. Синий комбинезон, красные ботинки с высокой шнуровкой, синие вязаные беспалые перчатки, прямой нос, короткие волосы,  отсутствующее выражение лица – мой внешний вид. Вари смотрит на меня, а я ей улыбаюсь. Пора браться за работу.
Да. Люди хотели видеть сверкающие хвосты прекрасных русалок в естественной среде их обитания. Люди не хотели слушать песни русалок, записанные на магнитофонную пленку, люди хотели видеть, как открывается рот русалки, как вырываются в предзакатный час душещипательные звуки из ее глотки. Концерт вживую. Люди покупали очень дорогой билет на фирменный поезд или самолет, платили шестизначные банкноты за номер гостиницы здесь, в заповеднике, они проходили обыск, у них отбирали ножи, фотоаппараты, видеокамеры, карандаши, опасные и безопасные бритвы, вязальные крючки, серьги, скрепки. Людей раздевали догола. Людей обрабатывали раствором хлора. Их одевали в балахоны нейтрально цвета. Людей выпускали смотреть на русалок. Двадцать пять минут счастья.
Вари подходит к воде. Сыро, под резиновыми подошвами чавкает грязь и сгнившая за ночь трава (та трава, которая сгнила прошлой ночью, этой ночью превратилась в грязь). Все превращается в грязь ЧАВК_ЧАВК. Вари присвистывает и указывает рукояткой крюка на то, что плавает вдалеке. Нечто белое и блестящее покачивается на блестящей волне.  Локоть. Это торчит из воды локоть окоченевшей русалки. Метра на два дальше плавает другое тело, еще дальше третье. Вари присвистывает. Она права, - больше двух трупов за сутки – перебор. Я раскладываю свой крюк, он раскладывается, как подзорная труба. Я раскладываю крюк, Вари тоже раскладывает.  Мы похожи на рыбаков любителей, когда закидываем крюки в воду и пытаемся подцепить мертвых. Вари всегда меня опережает.
Человек впервые видит русалку. По лицу человека текут слезы счастья, умиления, гордости и глупости. Иногда человеку для счастья нужно очень мало, иногда слишком много. Русалки никогда не подплывают к берегам заповедного озера. Они боятся запутаться в высокой осоке или завязнуть в грязи, русалки тоже боятся. Им спокойней там, где глубокая чистая вода. Человек подползает к воде, издирая в кровь локти и коленки, зацепляясь балахоном нейтрального цвета за траву. Голова человека кружится от непривычной позы, руки и ноги сводит судорога. И это – человек.
Вари отводит за спину косу, упавшую на плечо. Очень важно быть сосредоточенным, когда выуживаешь что-то тяжелое из воды. Наши руки в перчатках, потому что от напряжения руки потеют, и прут может выскользнуть, перчатки впитывают пот. Их приходится стирать. Вари прищуривает один глаз и сгибает ноги в коленях, медленно подтаскивая распухший от воды труп к берегу.  Я стараюсь вдыхать и выдыхать  как можно бесшумней. Неприлично мешать человеку работать. Все это знают, потому мы работаем по очереди, сначала Вари, потом я. Наконец она вытаскивает утопленницу на сушу. Старая русалка бороздит траву хвостом, оставляя на ней блестящие чешуйки. У меня этих чешуек дома целая коробка. Русалка сарая, хвост у нее бледный и волосы седые, изумрудные глаза подернуты белесой пленкой. Разложение. Гниение. Возвращение.
Озеро давно уже было склонно к болезням. Так говорил наш Главный. Десять лет назад (целая вечность, если подумать) шли разъедающие одежду дожди, испорченная вода попадала в Озеро, русалки расчесывали кожу до огромных язв. Были годы с необычайно жарким летом, и очень холодной зимой. Они то варились заживо, то застывали прямо во льду. Были годы, когда степные пожары пожирали растительность и голодные животные приходили на водопой к заповедному озеру. Больные животные ковыляли к озеру и разносили заразу, как волки и лисы разносят семена репейника на своих облезших хвостах. Русалки начинали жаловаться на рези в животе, высокую температуру и покалывания в мышцах спины и хвоста. Каждый год с Озером происходило что-то ужасное. Этот год принес катастрофу.
Вари осторожно поворачивает мертвую русалку, чтобы та лежала лицом вверх. Смотрела в небо. У нас есть неписаное правило – переворачивать их к солнцу, мы всегда так делаем, они такие красивые. Земля не для них. Я закидываю крюк, пытаюсь подцепить еще одну несчастную, но у меня выходит далеко не так грациозно, как у моей напарницы. Я тяжело дышу и шепотом чертыхаюсь. Я захожу в воду по щиколотку и неуклюже подтягиваю крюк обеими руками. Я готова лезть в воду и за волосы вытаскивать русалок на берег. Я готова плакать. Я не хочу, чтобы Вари смотрела, как я работаю. Из-за того, что я нервничаю, звенит в ушах, и коленки трясутся. Вари  милосердно отворачивается, у нее «шнурок развязался». Пока она возится с ботинками, я укладываю несчастную рядом с первой. Молодую рядом со старой. Лицом вверх.
Беда приходит неожиданно. Даже если мы знали о ее приближении и готовились ее встретить. Все равно, это – неожиданность. Мы будем кричать и плакать. Топать ногами и требовать времени. У меня этого времени дома целая коробка. Беда пришла неожиданно, и Озеро стало погибать. Сначала зачахли растения на дне и берегах, затем вымерли рыбы и прочая мелкая живность, после стали погибать русалки. Без причин, просто так. У Озера была тяжелая жизнь. И жить ему определенно надоело. Оно боялось. Боялось уходить одно и решило взять с собой всех. Чтоб не скучно было. У желаний есть последствия. Мы с Вари их устраняем.
Вари вытаскивает на траву последнюю русалку. Очень важно, чтоб тело несчастной оставалось неповрежденным. Чтобы ученые из крупных институтов могли разрезать мертвую полурыбу на мелкие части и узнать, из-за чего она умерла. Очень важно доставить русалок в лабораторию до заката. Ночью будет поздно. Мы не суеверны, но верим, что после заката их души вылетают из тел и начинают бродить по окрестностям, их души пронзительно воют, насылая проклятья на тех, кто посмел помешать им упокоиться в воде. Мы вовсе не суеверны, но с нетерпением ждем тех, кто увезет утопленниц на грузовике из-под мороженого.