Начало Века Гардарики LII

Неройка забурлила вскоре после того, как Милана впрыгнула в уходящий вездеход. Да! Она даже ночь не протусила вопреки задуманному. Машина шла сейчас, а не завтра. Только что уже привычное обеим подругам «Я – вернусь!» стало чуть ли не единственным высказыванием, что слышал народ в Неройке от Миланы

*   *   *   *

Очень вовремя встретились красноярские ребята, очень кстати…

…Мальчишки выражали восторженное удивление компании внезапно нарисовавшейся молодежи явно «с той стороны», что в их ключе значилось не с той стороны хребта, то есть из Европы, а вообще – из покинутого полмесяца назад цивила. Ленка, по обыкновению, разметалась в вульгарной словоохотливости, в настырном интересе к новым знакомцам, в беспардонном вторжении во все возможные интимные зоны. Очень сильно напрягая двух восемнадцатилетних красоток, внезапно превратившихся в надменных фурий – правда, по отношению только к ней, ну и (конечно, скажи мне кто твой друг…) к Лане тоже.  Девицы цедили сквозь зубы что-то, вероятно, невежливое, но очень трудно различимое и нейтральное, зыркали исподлобья. Одна из них даже табачный дым в лицо умудрилась Ленке выпустить, правда, глумливо извинившись, типа нечаянно – на пути встала… И получила в ответ вместо вожделенного конфликта дружелюбные хиханьки: «Девчонки, да вы чё! Мы все замужем! Особенно я!» И именно в этот момент Лана, как почувствовав ход,  почти вскрикнула:

- Народ! Как отсюда уехать можно! Прямо сейчас?!
- Вона! Машина отходит, партия отработала… - сразу заметил волосатый студент.

Где-то метрах в трехстах, на одном из перекрестков поселка, действительно виделось шевеление нагруженных снедью людей,  работал вездеходный двигатель, - В Саранпауль! – добавил парень.  (Да куда ж еще мог уходить отсюда вездеход? Хотя эти могли и не ведать, право.)

- Ну, все! – оживилась сразу Милана, - Милые мои, рОдные мои. Не провожать! Я вернусь… Вернусь!!!

Всем только оставалось удивляться, с какой прытью эта странная девушка приняла решение. Когда парни недоуменно уставились с вопросом к оставшимся, фигурка ее с болтающимся, будто вьющимся вокруг  футляром со скрипкой, уже виделась у вездехода. Она уже пылко и рьяно договаривалась с кем-то там…
- Порядок! – жестко заметила Елена, отвечая сразу на все вопросы – и своих, и новых знакомых, - она – вернется. Нам то куда? Серень, банкуй! Ты тут местный…

В глазах студенток явно потеплело. «Одна – не две, это,еще, куда не шло…»

…Никто не заметил, как Алешка внезапно исчез… Да он и не вписывался в компанию. Как, наверное, никуда тут не вписывался. Поэтому и незаметно.


*   *   *   *

Это был «пр-р-р-рраздник какой-то»!
Это был тот мир, к которому душа стремилась много лет кряду, не достигнутый по невнятной нелепице в Инте, но с лихвой компенсированный по ту сторону Уральского хребта, в великолепной Евроазии…

Балок. Натоплено по случайности чрезмерно, но сей недостаток оборачивается благом, сущей приятностью, когда выбираешься  на улицу глотнуть воздуха.  Когда побеждает твердое желание выбраться на пару мигов из прокуренного жаркого логова, как отлучиться с шабаша.
На улице  северная белая ночь с намеком на заморозки. Все равно что из бани в купель! Эта самая ночь  заползает под рубаху, ласкает, поддразнивает холодными мазками разгоряченное тело, отрезвляет. Природа утверждает, что страна-то по определению «Студеная», как ни грей избы печами а нутро напитками. Как ни тешь душу утверждением о «стране контрастов».
Резкоконтинентальному климату тесно на географической карте. Он сквозит не только в душах сталкивающегося на просторных территориях народа, но и усердно вменяется, создается и культивируется в бренной плоти того ж разудалого населения. В плоти, жадной до контрастных ощущений. 

По стенам времянки – видавшая виды (разумеется, нечистая,  приколоченная бичами) вагонка. На ней аляповато разбросанные картины и фото видов местности… Ровно то же, что и перетопленность балка – сии «невзрачные» стены – особый кайф, особый колорит дикости, замешанной на чувстве скупой мужицкой теплоты к природе, к дереву, камню и воде, переплетенных в чУдных пейзажах художников и фотографов.
Дощатый стол под «символической» клеенкой  взбрыкивает при неосторожных движениях посетителей этой «таверны», плотно набившегося разношерстного контингента. Их – участников банкета - много, проходы меж стенами и столом узкие, суть действия – движение - прет ручьями…

 Все так громко, дымно, пафосно-бравурно, как и полагается в Евроазии, «стране контрастов» и непредсказуемых критериев, голосящих в каждом кубометре напоенного  музыкой эфирного пространства. «Где любят лечь - так лечь, а рубят – так сплеча…»* (Это уже отзвенело).

Резкоконтинентальный климат. Как раз он и встретил Елену с Надеждой, ввалившихся после очередного женского перетолка.

- …Видимо климат мой…
Резкоконтинента-альный…
Ктоже сумеет мне…
правильный дать прогноз?...**

Пашка, красноярский студент-археолог с «прической разночинца», мастерски владел шестистрункой. Даже более чем… Даже профессионально. Особенно примечательно, какие сложные порой аккорды и какое великолепное звучание он извлекал из фанерной дешевой гитары, типичных «дров» по определению музыкантов.
На стихийно образовавшихся посиделках ему было особенно кайфово «себя показать» - парнишка завоевал десятка два  благодарных слушателей и пребывал на роскошном пике гармонии внутреннего состояния с внешним антуражем и стекающимися потоками чувственной благодарности со всех сторон. Как всегда, полузависть-полувосторг дружбана Костяна, облокотившегося на стол справа – в противовес другу стриженного практически под ноль, хоть  со стильной челкой и аккукратными «змейками» по шее.  И спрессованный в клубок, буквально висящий в воздухе, потаенный эрос большей части женского присутствия.
Девчонки,  юные археологини Жанна и Настя,  уже окончательно расслабились после первой встречи с «пришельцами из Европы».
То они, было, жутко напряглись от внезапного появления в поселке еще (еще, кроме них!) двух ярких телок, хоть и предпенсионного возраста («стофунтово под четвертной, если не больше»), вызвавших живейший интерес обоих мальчиков.  Теперь же одна из горных пришелиц вообще скипнула, как-то невежливо почти, а вторая явно паслась «на иных высотах»  И девочки  успокоились на корню.  Знай, равномерно накачивались себе красненьким – незнакомой марки сухим, заботливо приволоченным мужиками еще из Красноярска в аккурат на такой случай.
И – иногда позволяли себе швырнуть солнечный взгляд в торец стола, выказать заинтересованность хоть белозубой улыбкой , хоть понимающим  смехом, откровенно-полустыдливым, как и подобает опытным, бывалым дамам.  Время от времени, то Жанна, то Настя подталкивали походные кружки «в президиум», где разливалось как раз совсем не «красненькое» а очень даже «беленькое».  Тогда губки просительниц складывались в умильный подхалимский пассаж – мол «не обидь, не откажи». Девчонкам, дерзнувшим ломануться со своими ребятами в наглую, дикую вылазку по неизведанным наукой-археологией землям, было тут явно по душе.

Как и всем!

В звезде стола возвышался непревзойденный, неотразимый «мэр» Неройки Олег Князев.
Не возникало труда привыкнуть называть этого «монстра» по кличке – на язык само прыгало и не соскальзывало. Да, Князь есть Князь, другого имени не видится.
Хотя б потому – уже чисто зрительным обманом – худощавый мужчина среднего откровенно роста именно «возвышался» в звезде своего гостеприимного стола, плотно заполняя участок пространства и беспардонно оттеняя двух женщин (отнюдь не серых мышек) справа и слева – Надежду Бугрову и Елену Шокальскую. Карие, орлиные на вид, глаза Князя набрасывались на любое движение, любой неожиданный шум или речь – сказывалась профессиональная звериная зоркость и ловля внезапностей, чутье. При этом довольно красивые (по человеческим показным критериям) губы, частично скрытые усами, держали на лице теплую лукавинку и полное спокойное обладание. Даже не само-, а просто обладание. Он, так и есть, – обладал, владел безупречно вверенным ему судьбой-дорогой пространством.  В пространство сие входил как этот вот продымленный перетопленный балок-таверна, так и поселение Неройка уже пяток с небольшим лет кряду. А также, похоже, много что и другое, ведомое и неведомое людскому пониманию.   

Эта фигура, понятно, заслуживала пристального внимания.

Сорок семь лет, абаканская родословная, армейская служба до капитана в Чукотском округе, затем карьера «вертухая» на женской зоне . Там то, в неприглядном таком ведомстве, Князь засел лет на пятнадцать с лихом, последние четыре – начальником, «кумом». Проявилась  некая… сложно сказать, слабость-не-слабость этого человека к контингенту колоний (равно как и всего прочего – вверенного Олегу Князеву судьбой-дорогой).  Очень уж душа лежала к взломавшим общественные законы особям женского пола, к непредсказуемым и опасным, милым сердцу «висельницам». Как говорится, у каждого свои пристрастия…

Правда, пять лет назад он резко сорвался с хорошего (по нехорошим меркам) места и крепко вошел в обладание поселком Неройка. Появился не один, с молодой супружницей – досрочной выпускницей последнего Князева заведения, тридцатилетней коммерческой авантюристкой, нареченной Мариной но известной как Ласка  Барышня загремела непредсказуемо по сущей глупости, по невероятному стечению роковых фактов, и как будто нарочно попала под патронаж этого экстранеординарного кума.
Ох любовь была! Четыре с половиной года душа в душу, строили хозяйство, «строили» Неройку – бесы раком выворачивались от такой гармонии, хоть на экскурсию приводи «каким быть союзу семейному». Да вот новый виток – закручинилась  «мэрша», затем завздорила с собою и миром… «Вырвались со звоном и из сердца по салонам покатились клапана…»***. Вдруг стосковалась девушка по своему драйву одинокой волчицы и… и милый померк, затускнел. Привиделась вольная нива шалых тягот, опасных реверансов и холодных стемнин риска.  Да чегоуж тогда! Приласкал печально  суженый, посадил на вертолет, шедший в Европу, только что пухлую «котлету» дензнаков вручил на посошок. «На первОй, на раскрут». Барышня, заведомо  негордая в этих отношениях, приняла, присела в бутафорском книксене и впрыгнула в машину  под крутящимся уже винтом.

- Земля круглая, мой князь. Спасибо тебе за тебя… Все отдам. - разнесся, перекрикивая винт, ее последний крик.
- Сама-то веришь?
- Не-е-е-ет!!!

И все. И улыбки, лукавые-понимающие, «в-темные» друг другу, и поцелуйчик воздушный взлетающей махине и из махины. Прощай,
Сказать по правде, Марина-Ласка и не могла не взять эту «котлету». Даже если б загордячилась, что, реально, было вполне возможно – натура. Просто тогда бы Князь не отпустил, как пить дать. Каким угодно способом, вплоть до самого радикального, но – нет!
Это были своеобразные ее «откупные» – взять!.

Недели три Олега Князева никто не видел. Все необходимое, все его кипучие, неустанные  действия решались другими людьми, Олег переживал разлуку один. Неизвестно где, неведомо как, в концентрированном режиме скорби. Затем – явился в жизнь, как ни в чем не бывало.


Всегда, на всем пути – тайна за семью печатями, КАК этому человеку удавалось всегда оказываться при деле и с полным боекомплектом составляющих положения. То есть везде, всегда, независимо от должности, звания, места – при деньгах, при власти, окруженный хоть сворой, хоть паствой.  На высоте, на гребне. Тайна и загадка. Единственное что мог сказать сам он – это скупое: «Кормлюсь там, где хожу. А как иначе?» При этом подняв на собеседника недоумевающий, искренний взгляд бестии. Мол, что за нелепый вопрос?
Уж какие он там, в закрытых своих ходах, предпринимал действия, с кем и как общался и вел дела – необъяснимо. Только что налицо – нечеловеческий магнетизм, расположение к себе до краев, не всегда достойное желание подчиниться и прошагать с ним остаток дней.  Но уж никак не «интересоваться подробностями» и, упаси господь, не судить. Смертельно!

В тех краях, где по отметке классика «нет закона ни Божьего, ни человеческого», он был и богом и человеком в одном лице. И все на лад шло при нем. Одно слово – Князь!
 
В Неройке уютно. В этой сибирской вольнице, через которую проходят, не оседая, самые, пожалуй, непредсказуемые категории человечьего общества,   наблюдался свой микроклимат, «где «легко найти страннику приют», где роскошь человеку быть спокойным и даже отчасти защищенным от нелепых несовершенств бытия. Причем защищенным не законом, а, напротив, СВОБОДОЙ ОТ ЗАКОНА, похеренностью придуманного «закона».  «Здесь нет цивилизации, здесь все решает нож»****. С той лишь разницей от сути цитаты, что этот неройский «нож» действительно - решает. И ровно ведется хозяйство, и уважительно смотрит область, и растет всевозможный живой бизнес – все под плотной, природно-атмосферной властью в крепких и ловких руках.


Сейчас эти вот «крепкие и ловкие» попеременно приобнимают двух сидящих по краям дам, а цепкие орлиные глаза лукаво искрятся. Князь как бы не выбрал пока, к которой из двух пришелиц более плотно примкнуться, он пока демонстрирует свое гостеприимство всему округу, радуясь не меньше всех гостей и завсегдатаев «административного здания» или же таверны-времянки, постоялого двора на форпосте западной границы Сибири.
Планомерно подливает в эмалированные или алюминиевые кружечки, подплывающие к нему, прозрачную, чуть подцвеченную жидкость, уж не первый раз мурлыча вполголоса «…разве ж я осмелюсь предложить даме водки! Это ж чистый спирт!» - при этом робко как потупляя взор и стыдливо улыбаясь. Выражая мимикой типа «вот мы какие… классику почитываем тоже…». Дамам, Лене с Надюхой, казалось, как и не до него – обе далеко облокотились на стол, как бы обтекая мужчину, и трендят без умолку, время от времени вылазя на перекур на улицу. Будто нашли, поймали друг друга и не расцепиться языками до утра – обычное явление на бесконечной дороге.

- Слышь, дева, ну ты поняла – «умереть» тебе, верно, придется!... Нет, а чё такое? Времечко-то какое за окнами, а? И – с новым именем, как ни в чем…и вперед! – Бугрова выражала глубокую заинтересованность в дальнейшей судьбе юной подруги. Непременно предлагая участие и много прочего, - Ну, как Костик мой… Сама ж поведала  «Документы ему уже не потребуются» - так, что ль, сказал этот, как его…Сейчас мно-о-ого таких тем гуляет…
- Надюх, нет! – резко, внезапно трезво выкрикнула Елена, - Нет! Вряд ли когда…
Затем уже вплголоса, устыдившись этакой подростковой экспрессии
- Понимаешь, это МОЕ имя! Я с ним уже столько прошла-проехала… - ее лицо слегка омрачилось серьезными чертами, - не могу я предположить, чтоб на радость банде ублюдков трусливо переименоваться. Ну не могу! Надь, ну неужели тебе это незнакомо?!  Пойду до конца, и если что… Значит, заслуженно, Надь! О! Послушай!!

- …Вы все те же, братва, как в публичном притоне,
Каждый смел и речист, если пойло на стол!
Принеси мне воды в своих чистых ладонях,
Разорви тишину петербуржских мостов.*****   

Серега Беркин, подсевший к студентам, на хриплом надрыве выводил песню.
-
- Ба-арс! – нежно протянула Шокальская, - мне посвящено… Послушай!
- Да, молодежь! – тихо, не мешая песне, промолвила Надежда, - порой я все ж не догоняю вашу эскападу… Да ладно, разберешься. Классно! – последнее она уже про песню.

-  Принеси мне воды в своих чистых ладонях…
Я прошу у тебя свой последний приют!...


- Не, Надюх, все это напоминает трапезу в дружинной избе, а? – с наивным восторгом воскликнула Ленка, - правда?
- Знаешь, тут как то легко забыть, за каким хреном прилетела… - Надя опрокинула несчетную кружку слаборазведенного спирта и нахмурилась, будто вспомнив «за каким хреном». Но была снова отвлечена девчачьи-восторженным ленкиным «Ой!»

- Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…
Как здорово!... Что все мы здесь!.. Сегодня! Собрались!-

Донесся со студенческого фланга мягкий, проникающий голос Олега Митяева. Нет, даже ЕЩЕ ЛУЧШЕ, чем Олега Митяева. Может, потому что уж очень к месту. А, может, потому что ей, Лене, так хотелось, чтоб - лучше.
Девушка сорвалась с места и ринулась, сшибая случайные препятствия в виде качающегося народа, участников радушных посиделок, к студентам. Там вдвинулась и села попой на стол в полуметре от Пашки, обложив его непристойно влюбленной мощью. Самое забавное, что суровая Жанна, так зло обдавшая ее давеча табачным дымом, только  с превосходством сверкнула идеальными зубками и даже отодвинувшись от своего музыканта, позволяя этой «экзальтированной бабенке» насладиться близостью  парня.

А Ленку рвало на части.
Так случается, что впору пришедший текст или музыка, даже самая, может, незатейливая, разрывает внутреннюю бомбу. Или «хляби небесные» внутри нас.

-…И все же, с болью в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена, как раны, на сердце запеклись…
Мечтами их и песнями мы каждый вздох наполним…
Как здорово!... Что все мы здесь!... Сегодня!...

- Пашка! Милый! Ты – блеск!!! – не своим голосом затараторила Шокальская, - Умница, солнышко! Спасибо тебе!!

Прошлось по сердцу все, пережитое и переживаемое. Валентин Кремов, Богдан, ею же отправленный. Надин малыш Костик… Это видимые, а сколько там скрытого, ежедневно и беспрестанно происходящего раз за разом, день за днем.
И что происходит прямо сейчас, пока они тут жрут «харылку» в теплой компашке, в замечательном этом сибирском вертепе?! А ведь происходит. Несомненно, происходит! «Пошла череда!»
 
 …Только сейчас заметила, насколько она уже непотребно подшафе, если не сказать «безобразно пьяна». Как будто вся состоящая из воды – из глазищ слезы в тридцать три ручья, в груди, под ложечкой – тоже все плещет. В животе – бабочки, если не шершни. Крутят мельницу… Черт! Долгое соседство с людЯми, подобными Князю, тоже даром не проходит для  девоньки. Все эти скупые поглаживания, порабощающие взгляды, сволочь такая… 
И снаружи – вода, по преимуществу огненная. Льет и льет, хлещет, закипает. И воздух на улице – уральский – приполярный – тоже густой, как вода-живица…

- Девчонки у вас замечательные! Ребя-ята! Как здорово!... – поймала она «понимающие» лукавые дружелюбки изрядно подогретых студенток..

- Слышь, Ленка, это – Грейд! – прошептал сбоку Серега Беркин, кивая незаметно на «мэра». – Слу-ушай! Ну - вылитый, как нарочно! Бывает же, блин…
- Кто-кто???
- У-уй, мать! – хлопнул себя по лбу егерь, - ну все, кажись, пипец!... Напимшись я, девочки!…

Он, действительно, в бесконечном атмосферном кайфе напрочь забыл, что Грейд-то - это ж герой неписанного фэнтези. И даже не рассказанного  еще никому. Надо ж так, вот умора!

- А ты что, его… Князя! Не знал раньше??? – всерьез удивилась Елена 
- Прикинь – нет! Хоть в Неройку и заходил.
- Да какой ты, на хер, «местный» после этого?! Кордонный затворник. Князя не знал!!
Закончив «рыдать», девушка рассмеялась и пошла нелегкой дорогой обратно к Надежде и Князю. Беркин продолжал ржать ей вслед, не отнимая руки от головы. Он тоже был беспременно какой-то счастливый, до глупостей и беспричинной радости.

- Па-ашка! Солнышко! Окуджавы что-нибудь знаешь? – раздался над столом ласковый Надюхин вопрос. Ее глаза тоже слезились – то ль от выпитого, то ль отчего еще. – Порадуй!
- Не вопрос, Надь! – «разночинец» тряхнул гривой и стукнул гитарой о колено, - Что поем?
- О!! Давай! «Неистов и упрям», гимновая такая тема! Давай, Паш! – остановилась на пол-пути Ленка
- Нет! Давай лучше «Виноградную косточку…» Я когда-то это пела, даже получалось. Ой, давно! – мягко настаивала Надежда, приобняв за плечо довольного Князева.
Дык, женщины! Вы определитесь, я на все согласен! – в притворном гневе и со счастливой донельзя мордой гаркнул Павел.
Он, будучи уже вспотевшим от даримого своего искусства, окончательно расстегнул рубашку и вытащил ее из джинсов, обнажив худощавое, радующее женский взор, тело.
Жанна победоносно приластилась, потерлась щекой о плечо парня, не преминув окинуть стол хвастливым взглядом.

Полилась «Виноградная косточка»…

- Черт, а куда Гирин-то наш делся? Не пойму я чего, или как! – вдруг вскинулся Князев. Вполне объяснимо – он прошелся взглядом по столу и его покоробила скудость «поляны» - ополовиненные емкости, кружки, кружки, отдельные какие-то бутербродные нарезки, беспорядочный сор. Бомжатник, по ходу, а не шикарная трапеза. «Дружинная изба», блин!. Серийная пьянка на пересменке.
…Слева от Князя раздался металлический звон. Надежда вздрогнула так, что стол дернулся, блюдо ударилось о кружку
-Да, кстати! Я ж тебе первым делом сказала! Гирин!!! А ты чего?  Где он?! – глаза властной дамы внезапно обрели несказанную жесткость, даже жестокость. Она отстранилась телом от Олега – чтоб плотнее обложить требовательным взглядом, захватить в сферу.
- Да… ёх!... Не понял. Загуляли вы меня, девки, ч-черт!

Он и вправду был озадачен. Повар Леха Гирин – это ж  и верно, «святой». Это ж как воздух – ни говорить ничего не надо, ни звать. Всегда на месте, всегда ведает, что делать. И как делает! Что ж такое произошло, что данного человека нет вдруг в обозримом пространстве?
Вот уж точно – как воздух пропал, даже еще необъяснимей. Как солнце водой пролилось.
Князю и в голову не пришло звать Алешку в «таверну» или же вести к нему гостью, как она возжелала. Да идемте, там он и будет! Вот народ созвать-пригласить – это иное дело…

- Тих-тих-тих, Надюш! – ласкуче промурлыкала Ленка. Как, право, ей не хотелось сейчас какого-либо нарушения сложившейся великолепной гармонии, любимейшего состояния души и тела. – Счас-счас, покурить пойдем, зайдем за ним… Кня-язь! – она также, как и Бугрова, поворотилась открытым лицом к «мэру». Снизу вверх обдала мужика подобострастным взором маленькой феи - «…обернется огнем мой князь!». Найдем мы Алешку, не кручинься… Посидим чуток только. Ну… или я, давай, что сварганю, мне в радость!..

Тут она даже погладила «мэра» ладошкой по раскрытой груди

- Бля-а! Найдите мне этого Гирина!! – Надежда встала в полный рост, дав понять, что вечеринка окончена. Пусть не для всех, но для организаторов – это уж точно.
Вернее, даже не окончена. Все продолжается. Но в другом месте и другого характера…


* слова песни Ю. Левитанского
** слова дуэта «Иваси», А. Иващенко и Г. Васильева
*** стих В. Высоцкого
**** походная песенка неизв. автора
***** слова Алексея Кудрявцева (прообраз в романе Барса – Дмитрия Кудрявцева)

Продолжение

http://www.proza.ru/2012/04/11/168