Клевер цветёт. Глава 1

Клевер цветет, дили-дили,
Клевер и лен,
Ты королевою будешь,
Я - королем.
 
Слуг мы пошлем, дили-дили,
Клевер возить,
Лен убирать, дили-дили,
Сено косить.
 
Тех - в огород, дили-дили,
Этих - в подвал,
Чтобы никто, дили-дили,
Нам не мешал.

Английский детский фольклор, перевод Марины Бородицкой.



Глава первая. Валерьянка, мама и Неверленд.



Всё началось, как ни странно, с Валерьянки.

Сейчас поясню.

Валерьянка — это Валера Фомин, мой… Как бы это получше выразиться? Брат по разуму. Ну или что-то в этом роде. В мире, я бы сказал, имеется существенный дефицит понимающих тебя людей. А потому те, кто понимают хоть что-то, ценятся на вес золота.

Так вот, Валера Фомин.

Валера был преуспевающим молодым человеком. У Валеры была хорошая квартира, неплохая машина, красавица-жена Оля и должность старшего менеджера («верховного», как шутит Валера) в одной крупной компании.

Но чего же тогда у Валеры не было?

— Нервов, — говорит Валера.

Да, жизнь в мегаполисе довольно нервная… И вот однажды дивным летним днём Валера бросил всё, начиная c работы и заканчивая женой Олей (она не сильно возмущалась, потому что всё своё имущество и сбережения Валера оставил ей) и уехал автостопом в Рязанскую губернию, в деревню Рубецкое, где у него когда-то жили дед и бабка, а теперь оставался только старый, покосившийся от времени домишко.

Здесь, будучи мужчиной молодым и крепким, он занимался в основном ничегонеделанием, ну и немножко огородом.

Но главное — Валера беспрестанно курил. Причём не просто курил. Валера постоянно курил валерьянку.

Поначалу обычную, купленную в аптеке. Потом свою собственную, выращенную в огороде. В сущности, в этом самом его огороде больше ничего и не росло. Зато валерианы было в достатке.

Этот, если подумать, обычный сорняк, хотя и лекарственный, Валера холил и лелеял, оберегал от вредителей, лечил какие-то валериановые болезни и, главное, собирал урожаи.

Соседи поначалу относились к Валериному увлечению неодобрительно, один раз даже вызвали участкового (хотя, честно говоря, я до сих пор не могу понять, где они его нашли). Участковый приехал на раздолбанном сине-жёлтом «УАЗе», посмотрел на валериану, потом на Валеру, хмыкнул и сказал, что ничего против валерианы не имеет, так как в списке растений, содержащих наркотические вещества, оная не значится. После чего пожелал Валере успехов на сельскохозяйственном поприще и уехал неведомо куда. Деревенские ещё некоторое время ворчали: мол, Валера участкового наверняка как-то подкупил, или ещё чего похуже, но вскоре у каждого нашлись дела поважнее, чем Валерина валериана, и Валеру оставили в покое.

Тем более, Валера не был жаден и щедро делился валерианой с соседскими старушками, отчего довольно быстро завоевал их пусть и частичное, но расположение, улучшил свою карму, а так же существенно пополнил запасы провизии разного рода вареньями-соленьями, не говоря уже о нескольких бутылях мутного пахучего самогона (который, насколько мне известно, так никогда и не выпил).

Да, это ещё не всё. Быть может, по старорежимной памяти, а может, из-за неизменной ассоциации с любимым растением, все бабки на деревне Валеру звали теперь не иначе как Валерьян. Ну а те, кто был помоложе, так и просто — Валерьянка.

Словом, в деревне Валерьянка прижился.

Ко мне нелёгкая его занесла под предлогом того, что уж я-то наверняка знаю метод борьбы с совкой — бабочкой, вредившей Валерьянкиным посадкам. Дело в том, что я — энтомолог, правда, самодеятельный. Но эта особенность Валерьянку интересовала мало.

Он пришёл ко мне в какой-то грязной, безразмерной рубахе, пузырящихся на коленях «трениках», в соломенной китайской шляпе, с обычной своей вересковой трубкой в зубах и затуманенным взором, и спросил:

— Слушай, братка, ты же в бабочках шаришь, нуу? У меня там, это, совка завелась. Ты скажи, братка, чем мне её лучше вывести, нуу? (здесь я попытался что-то робко возразить: мол, не уверен, что могу помочь…) Ой, да ладно, браччо. Ты же в бабочках шаришь? Шаришь. Ну так чего не помочь-то брату, нуу?

Это самое «нуу» было у него самым живучим паразитом из всех. Впрочем, возможно, оттого что с ним он не боролся?

— Ты просто пропалывай почаще свою валерьянку. Совки яйца в сорной траве откладывают, так что чем больше сорняков, тем больше совок.

Валерьянка не верил своим ушам.

— Что? Так просто, нуу?
— Не так уж и сложно, я бы сказал. Главное — не лениться и тщательнее следить за своими грядками. Хотя, Валерьянка, я не сельхозэксперт, так что тебе надо было просто деревенских поспрашивать. Они бы тебе быстрее подсказали.
— Ай, да ну их, — Валерьянка скорчил рожу. — Ты к ним подвалишь, так потом до вечера не отвалишься, все мозги пробалаболят. Им делать нефиг больше, вот и треплются. А я, нуу? Я — человек занятой, некогда мне с ними лясы точить. От така фигня, Гек. Слушай! — он как-то оживился. — Ты, это, тебе, может, надо чего? А? А то смотри, я могу. А хочешь, валерьянки тебе принесу? Отборная! — он прямо-таки светился, когда упоминал о своей «прелести».
— Да нет, Валерьянка, спасибо. Мне, пожалуй, не нужно.
— А мамке? Мамке твоей, нуу?
— Нет, Валер, она у меня спокойная.
— Нуу… — мысль о том, что в мире есть кто-то спокойный, притом не употребляющий валерьянку, похоже, поставила моего «растамана из глубинки» в тупик. — Нуу… Ладно, я пойду тогда. Прополю там, это, нуу… Спасибо, братка! Ты, короче, заходи, если что. Нуу?
— Нуу, нуу, — я кивнул, еле сдерживая смех.

Валерьянка осклабился, шутливо отдал честь, коснувшись шляпы двумя длинными, грязными пальцами, и вышел из сеней.

Он вообще-то был хорошим парнем, этот Валерьянка. Совершенно безобидным. И наверное, единственным человеком в деревне, рядом с которым я не чувствовал себя, как нудист на Красной площади.

Наконец, именно Валерьянка пришёл ко мне тогда, в тот день, который я никогда не забуду, и рассказал мне о клеверном поле.

…


Клевер в Рязанской губернии цветёт с начала июня — числа с четвёртого, иногда попозже. Его едят деревенские коровы, а Валерьянка, как оказалось, просто любил ходить на это самое поле, дабы предаваться там священному безделью (сам Валерьянка называл это «релаксацией»). Он мог часами, до самого захода Солнца, валяться там, в клевере, надвинув свою соломенную шляпу на глаза, начисто игнорируя потревоженных шмелей, пчёл, и даже здоровенных лесных муравьёв. Деревенские попробовали было навязать Валерьянке пастушество, ведь и за коровами полезно порой приглядеть, хотя они здесь настолько самостоятельные, что ходят на выпас, как горожане — на работу, в определённое время уходя из дому и возвращаясь обратно.

Но Валерьянка от роли пастуха отказался.

— Они и так мне медитировать мешают, эти ваши коровы, — заявил он.

Что такое «медитировать», бабки не знали, но решили, что это что-то наркоманское, а значит, коров своих Валерьянке доверять небезопасно. И оставили парня в покое, — чего он, собственно, и добивался.

Хорошо помню тот день.

Помню, я собрался тогда немного понаблюдать за насекомыми в поле, сделать некоторое количество фотографий и отловить, быть может, пару интересных экземпляров для своей коллекции. Несмотря на жару, погоды стояли хорошие, и я решил, что разнообразия ради стоит уйти подальше от деревни, вниз по Оке, по заливным лугам, мимо соседнего Ладышкина, и дальше, в поисках новых, интересных мест.

Сказано — сделано.

Из окна улица казалась пустой. Жаркое полуденное Солнце наводило на мысли о сиесте, и о том, что мне, быть может, повезёт, и я ни с кем не столкнусь сегодня.

Дело в том, что я… немного нелюдимый. Да что там: если честно, людей я стараюсь избегать, как могу. Исключение составляют мама, да вот Валерьянка, ну и, может, еще ладышкинский алкоголик дядя Саша, которого порой заносит в нашу деревню невесть какими ветрами…

Наверное, стоит немного рассказать о себе, так ведь? Хорошо. Так вот.

Меня зовут Гектор, мне 32 года, и я живу с мамой. Если вам смешно, то здесь можно посмеяться. На здоровье, я не против.

Папа умер шесть лет назад. Отказало сердце. Так что мы с мамой остались вдвоём.

Родственников у нас, в общем, немало, но мы всегда держались от них особняком. Не то чтобы мы задавались или считали себя лучше других…

Просто от этих родственников одна головная боль.

Помню, в детстве, когда к нам кто-то приезжал, мама (не всегда, но частенько) хватала меня подмышку и прятала в шкафу. И сама пряталась там же. При этом она делала заговорщицкое лицо и говорила что-нибудь вроде:

«Гека, там опять тётя Изольда приехала с Сашиком. Давай сделаем вид, что нас нет дома. Потому что если мы их впустим, то по квартире пронесётся торнадо, а мы к вечеру будем лежать по постелям с у-жа-са-ю-щей головной болью. Так что, Гек, если хочешь жить — молчи! Понял?»

И она улыбалась. И я улыбался тоже, и думал, что мама придумала замечательную игру. Как смешно было, когда тётя Изольда (которую мама называла «тётя изо льда», намекая на её скверный, какой-то холодный, как у жабы, характер; а может, на бледную, словно лёд, с синеватыми прожилками кожу) своим противным дребезжащим голосом тянула за дверью:

— Иин-ночка, ты до-ома? Иин-ночка?
— «Ыын-ночка?» — передразнивала мама тётю Изольду шёпотом и беззвучно смеялась.

В общем, мама у меня замечательная, и всегда такой была. А то, что я вырос неразговорчивым и застенчивым ребёнком, который долгое время не мог связать двух слов из-за ужасного заикания (потому что волновался всё время, когда рядом был кто-то хоть немного чужой), — так это разве плохо?

А потом приходил папа, — наш добрый, мягкий папа, в больших круглых очках с толстыми стёклами и стареньким кожаным портфелем, который служил ему уже лет тридцать; папа, который за всю свою жизнь не повысил голоса ни на кого, даже если этот кто-то того и заслуживал; папа, который покупал мне книжки вместо игрушек, чтобы я больше читал и больше знал («зачем ему игрушки? Дети их только ломают, а пользы от них никакой. Тогда как книга — лучший подарок, а начитанность ещё никому не мешала»); так вот, папа приходил домой и говорил:

— Инночка, мне звонила Золя. Они приезжали с Сашей, но не застали вас дома. Вы что, куда-то уходили с Геком?
— Угу, — подмигивая мне, кивала мама, — в Неверленд. Было весело. Давай в следующий раз с нами, вместо того, чтобы идти на свою унылую работу.

На это папа только вздыхал и грустно качал головой, прямо как старый слон в зоопарке.

В общем, детство моё было вполне счастливым.

Ни в детский сад, ни в школу я не ходил. «Я не хочу, чтобы моего сына оболванили, чтобы ему промыли мозги и сделали из него среднестатистического подростка» — заявляла мама тоном, не терпящим никаких возражений. На это папа снова вздыхал и грустно качал головой… Впрочем, он и сам был сторонником домашнего обучения. Будучи преподавателем биологии в педагогическом институте, он всерьёз взялся за моё образование. Мама учила меня играть на пианино, а ещё мы с ней читали по ролям старые пьесы и учили стихи, а потом выступали друг перед другом, — так я учился преодолевать стеснение, а заодно и заикание. И надо вам сказать, что мамина методика довольно быстро принесла свои плоды.

Когда пришло время, и я повзрослел, папа устроил меня в тот самый педагогический институт, в котором преподавал. Так я стал студентом. Поначалу мне даже нравилось, хоть я и чувствовал себя неловко среди такого количества людей. Но где-то в середине второго курса я обнаружил, что всем этим людям, в общем-то, нет до меня никакого дела. Попробовав завести со мной знакомство и тотчас же потерпев фиаско, они бросали это бессмысленное занятие, и с тех пор я словно переставал для них существовать. Спустя некоторое время я понял, что стал человеком-невидимкой. Моим сокурсникам не было до меня никакого дела, и я был счастлив. Ничто не отвлекало меня от учёбы ни в институте, ни дома и, будучи очень прилежным и трудолюбивым учеником, я и не заметил, как пролетели эти пять лет, а учёба закончилась. Защитив диплом с отличием, я понял, что теперь могу расслабиться и посвятить себя тому, что интересует меня больше всего, то есть насекомым.

Если бы папа был жив, он бы, конечно, всячески содействовал тому, чтобы я получил второе высшее образование уже как энтомолог. Однако папа сильно болел, а потом и вовсе умер и уже никак не мог мне с этим помочь.

Между тем мама была одержима новой идеей. Она сказала:

«Гека. Город нас погубит, погубит так же, как погубил нашего бедного папу. Но я знаю, что нам с тобой делать! Я купила небольшой домик в Рязанской губернии. В деревне. Представляешь? А квартиру нашу я сдам. Так что у нас будут и деньги (нам ведь много не надо), и сколько хочешь свободного времени, а ещё — чудесная экология, чистая вода, свежий воздух и натуральные продукты! А тебе я куплю книги по энтомологии, и ты сможешь выучиться этому сам. Ты умный мальчик, для тебя это не составит никакого труда. Ну, как тебе моя затея?»

«Мам, — спросил я, — а Рязанская губерния, это где?»

Тогда она улыбнулась и сказала:

«Это — Неверленд».


Глава вторая - http://proza.ru/2012/01/16/238