Клевер цветёт. Глава 7

Глава седьмая. Дурные предзнаменования. Откровение Валерьянки и мамина тайна. Женский разговор. Клевер почти отцвёл.


И вот я сижу в своей комнате за столом. Ночь. В окно осторожно заглядывает тонкий серпик месяца.

Конечно, я должен был понимать, что всё в мире гармонично и сбалансировано. И если нечто или некто этот баланс нарушает, то последствия неизбежны.

— И что, думаешь, ты смог бы что-то сделать, нуу? — тянет Валерьянка.
— Не гони. Во снах ты никогда не говоришь «нуу».
— И это всё, что тебя заботит?
— Нет. Но в этом тоже есть несоответствие.
— Ладно, как хочешь, — он пожимает плечами и пропадает.

Я стряхиваю с себя остатки сна. Нет. Спать мне нельзя.

Ника спит. Она такая умиротворённая сейчас, такая спокойная…

— …Побудешь со мной немного, пока я не усну, хорошо?
— Конечно.

Она улыбается, но улыбка выходит слабой, чуть слышной.

— Не волнуйся, Гекко. Это просто усталость. Вот увидишь, всё будет хорошо…

…Ходики на стене почему-то ужасно нервируют, хотя всегда действовали на меня успокаивающе. Я встаю, подхожу к ним и останавливаю механизм. Пусть время остановится, хотя бы ненадолго.

Ночь полна звуками. Стрекочут не знающие усталости кузнечики. Где-то — слышишь, Ника? — кукушка. Что-то немного она нам отмерила…

— А ты десятками считай, — советует Валерьянка.
— Не поможет…

Но ведь всё было так хорошо! С тех пор, как Ника поселилась в доме, прошло чуть больше трёх недель.

— А ты знаешь, клевер скоро отцветёт, — говорит Валерьянка задумчиво.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Всё однажды заканчивается, братка.
— Неправда.
— Правда. Спроси у матери.
— А при чём тут она?
— Она многое знает, но не так уж много рассказывает.
— Точно, даже мне. А тебе что, что-то рассказала?
— Ну, мы встречались пару раз, — уклончиво отвечает Валерьянка. — В снах, конечно же. Там она обычно куда более разговорчива, чем тут. Эх, да нуу… Знаешь, я думаю… уйду я скоро.
— А ты-то куда?
— Да мне один… друг предложил к нему перебраться.
— Кто?
— Неважно. Но его можно назвать гуру. Я таких, как он, и не встречал никогда. Кроме того, рубецкие меня достали. А уж после инцидента со старухой так вообще.
— Значит, уйдёшь…
— Ага. Но ты не беспокойся. Я недалеко. Потом всё расскажу поподробнее, может быть.

Тут Ника тихонько вздохнула, и Валерьянка снова пропал.

Чёрт, порой у меня такое чувство, что я окончательно разучился определять разницу между сном и не-сном.

— А всё одно, — шепчет невидимый Валерьянка мне на ухо, — всё одно. Что наверху, что внизу. И всё проходит, со временем. Знаешь, а было бы неплохо вот так вот, как ты, остановить часы. И остаться в этом моменте. Хотя, конечно, для тебя лучше не в этом, а где-нибудь пораньше. Но не суть. Время не остановишь, братка. Ничего с этим не поделать. Единственное, что ты можешь сделать, это вернуться с ней обратно. На поле. Пока клевер ещё цветёт. Увидишь, там ей станет легче. Там место непростое. Ты же не думал, что я туда от балды пришёл? Красота — это замечательно, но это ещё не всё. Место там особое. И они смогут найти её куда быстрее, если она будет там.
— Почему?
— Потому что вместо пирога там печенька, — загадочно отвечает Валерьянка и вновь пропадает.

Я смотрю на Нику.

Да. Видимо, именно так и придётся поступить.

Одному богу известно, откуда взялась эта её слабость. Ну и, быть может, группе аврорианских учёных, работающих в каком-нибудь Институте Времени…

…

Было утро. Я встал, убрал постель. Мама вовсю колдовала на кухне.

— Доброе утро, юноша.
— Доброе. А что, Ника ещё не вставала?
— Нет. Вообще, даже странно. Обычно она просыпается раньше тебя. Уж и не знаю. Впрочем, может быть, на неё воздух наш так действует?

Но я уже поднимался по лестнице, осторожно, стараясь не шуметь.

— Ника…

Тишина.

— Ника, ты спишь?

Я вошёл в комнату.

Она спала. Я невольно улыбнулся и присел на пол возле кровати.

— Эй, соня, просыпайся…
— Ммм… что..?

Она открыла глаза и заулыбалась.

У меня перехватило дыхание.

— Ника… Ты как себя чувствуешь?
— Нуу, — протянула она совсем как Валерьянка. — Не знаю. Сонная я ещё.
— Ника, твои глаза…

Глаза. Твои глаза.

Она сразу же посерьёзнела. Встала, подошла к зеркалу. И ахнула.

Красный цвет словно уходил из её глаз. Они светлели, становясь голубыми.

Она обернулась и с минуту смотрела на меня. В глазах её был страх.

— Гекко… Я… Я не вижу!
— Как?!
— Нет, я хочу сказать, не вижу, как видела всегда. Цветов стало гораздо меньше… Подожди-ка!

Она подбежала к окну и стала всматриваться вдаль, словно пытаясь что-то там разглядеть. Это длилось, наверное, минуту. Потом она развернулась и, дойдя до кровати, села на неё. В её лице читалось удивление и досада.

— Гекко… Я не вижу. Как тогда. Я смотрю вдаль, но не вижу ничего, кроме цветных пятен. Раньше отсюда я видела «Дзинсоку», а теперь не вижу…

Я был здорово встревожен.

— Почему это случилось? — произнесла она. — Почему?
— Может быть, всё дело в том газе, которого нет в нашей атмосфере? — робко предположил я.
— А ты прав, я думаю, — она кивнула. — Это самое логичное объяснение… Что мне делать, Гекко? Это так… так непривычно, так неприятно… Такое ощущение, словно я разучилась ходить или говорить. Или не разучилась, но стала делать это гораздо хуже. Гекко, мне страшно…

Я обнял её.

— Не бойся… Это… Ты, думаю, просто ещё не привыкла, для тебя это новые ощущения. Но это… пройдёт, наверное.
— А что потом? А вдруг я вовсе ослепну? Что тогда будет, Гекко?

Я сжал зубы.

Что же я могу сделать для тебя…

С минуту мы просто молчали. Потом она невесело усмехнулась.

— Ладно. Будем считать, что я просто стала обычным человеком. Обычной земной девочкой. А может, это просто адаптация? Естественная адаптация, ведь условия среды-то изменились… Ладно. Идём завтракать, Гекко, а то Инна Иннокентьевна, наверное, волнуется.

Я пробормотал что-то типа «да, конечно» и вышел из комнаты. Минуту спустя она вышла следом. Мы спустились вниз по лестнице.

И был завтрак. Очень молчаливый завтрак. Мама видела её глаза, но ничего не сказала, молчала. Ника молчала тоже. А я смотрел на неё и видел, что она изменилась. За, быть может, час, она словно стала другим человеком. Было ли дело в глазах или в чём-то ещё, но не было больше той смешливой девчонки, что временами, конечно, могла быть и серьёзной, а временами — сущим ребёнком. Она была больна — вот что я видел. Между бровей пролегла складка. Казалось, даже её смуглая кожа стала бледнее.

Я чувствовал себя, должно быть, немногим лучше. Раньше я, наверное, никогда об этом не задумывался, но теперь я в полной мере осознал весь ужас собственного бессилия. Есть совсем не хотелось, но я всё-таки доел свой завтрак, чтобы не обижать маму.

— Я, наверное, пойду… Прогуляюсь…

Даже её голос звучал совершенно безразлично, бесцветно.

— Я с тобой! Можно?..

Она отрицательно покачала головой:

— Извини, Гекко. Думаю, мне нужно немножко побыть одной. Ты не обидишься на меня за это?
— Что ты! Но я буду волноваться…
— Не волнуйся, — она улыбнулась, но и в этот раз её улыбка вышла совсем невесёлой. — Со мной ничего не случится. Думаю, всё, что могло, уже случилось… Словом, не беспокойся обо мне. Мне просто нужно побыть одной.
— Хорошо…

Она взяла с вешалки панамку и надела её на голову, надвинув козырёк на глаза.

— Я недолго. Наверное, дойду до «Дзинсоку» и вернусь домой.

Я не сразу оценил двусмысленность этой фразы. Но она уже вышла из дома. Я добежал до двери и долго ещё стоял, глядя, как её хрупкая фигурка понемногу тает в полуденном мареве июньского дня.

— Не волнуйся, Гек.
— А?

Мама стояла возле раковины и вытирала тарелки белоснежным вафельным полотенцем.

— Не волнуйся. Она не уйдёт. Не сейчас.

В мамином голосе было что-то… Какая-то странная грусть.

— Почему?
— Потому что. Если бы она ушла, ты бы понял это. Я знаю. Я тебе никогда не рассказывала, но однажды со мной тоже произошло нечто… похожее.

«То, о чём говорил Валерьянка? Тайна?»

— Расскажешь?
— Если не будешь перебивать, — ответила она. Потом вздохнула: — Давно это было. Я тогда была, наверное, как Ника. Лет шестнадцать мне было или семнадцать. Ты знаешь, я ведь детдомовская.
— Как?? — изумился я. — А твои родственники?
— А они не мои были, а папы твоего. Вспомни. Ты просто забыл.

А ведь верно. Я как-то никогда особо не заострял на этом внимания, мне казалось, что мы все — одна огромная семья, так или иначе. Но мама была права: все эти дяди михаси и тёти изольды были папиной роднёй.

— Ну так вот. Я тогда закончила школу, у нас же была «восьмилетка». Училась в училище, на художке. А после пошла в пединститут — тот самый, в котором твой папа работал. Но это было уже потом… А пока я училась в училище, жила в общежитии. Представляешь, вот ты нелюдимый. Я была такой же, но я ежедневно была окружена людьми, с которыми не только училась, но и жила бок о бок. Иногда я настолько от этого уставала, что уходила оттуда куда глаза глядят. Денег у меня не было, стипендия была мизерная. Поэтому я ходила в книжный магазин, который был недалеко от общежития, и проводила там всё возможное время. Поначалу меня оттуда гнали, когда я задерживалась надолго, но потом привыкли, наверное, да я ещё сказала, что поблизости нет библиотеки, а мне нужны книги для учёбы. Тамошние тётеньки-продавщицы меня пожалели тогда и сказали, что с собой они мне книги дать не смогут, конечно, но я могу приходить и читать тут, если мне нужно. А мне только это и было нужно, — мама улыбнулась. — Правда, не из-за учёбы… Словом, так продолжалось довольно долгое время, пока однажды я не встретила там одного… человека. Там не так уж и много народу бывало, в том книжном. Редко кто-то заходил. Что, конечно же, меня несказанно радовало, — понимаешь, почему. Но однажды… Так, а ну-ка, погоди немножко.

Она встала, дошла до секретера, и достала оттуда небольшой металлический портсигар. Из него она извлекла тонкую сигарету и, чиркнув спичкой, закурила. Я был немного шокирован, я никогда не видел её курящей, даже не знал, что она курит или курила. Но на моё удивление она не обратила никакого внимания. Вообще, казалось, что она была не здесь, не в этой комнате, а где-то ещё… Наверное, в том самом книжном магазине.

Дым колечками срывался с кончика сигареты, а она вдруг показалась мне совсем другим человеком. Как много я всё-таки не вижу, сколь многого не знаю о людях, о которых, как мне казалось, я знаю всё или почти всё…

— Был вечер, магазин скоро должен был закрыться. Кстати, продавщицы разрешали мне даже на обеденный перерыв оставаться. Это случилось после того, как я им рассказала о своём детстве в детдоме. Жалели меня… Ну так вот. Я тогда уже собиралась уходить и вдруг услышала, как тяжело хлопнула входная дверь. Интересно, подумала я тогда, кто это там пришёл. Я любила наблюдать за людьми издалека, а в идеале — чтобы они меня не видели, а я их видела. Мне нравилось следить за их мимикой. Читать по их лицам. Видеть их эмоции, чувства. Подмечать какие-то смешные детали… Ну ладно, я отвлеклась.

Вошедший был мужчиной, чуть постарше тебя, наверное. У него были тёмные, коротко стриженные волосы и синие глаза. И вот когда я заметила его глаза, у меня почему-то перехватило дыхание. А продавщица, представляешь, она его будто не заметила! Он, впрочем, тоже не обратил на неё никакого внимания и сразу же направился к отделу научной фантастики. Представляешь? — она улыбнулась. — Да… Я следила за ним тихонько, прикрывшись книгой. Он, казалось, был увлечён поиском… Я… Да что там — я им откровенно любовалась. А он был одет просто, на нём была синяя, в тон глазам, ветровка, тёмные брюки со стрелками… Не знаю… Он казался мне совсем не похожим на всех этих мужиков, которые пили пиво у ларька; он был похож, скорее, на Алена Делона. Ну не улыбайся. В те годы он был секс-символом и мечтой любой девочки, девушки, женщины… А тут, ты представляешь, я такого увидела, как говорится, вживую!

А он тем временем, кажется, так и не нашёл нужной ему книги; если только ему нужна была книга… Он вдруг повернулся и посмотрел прямо на меня.

Я страшно испугалась и смутилась. И не смогла придумать ничего лучше, чем закрыться книгой! Да уж…

А он смотрел на меня, смотрел, а потом сказал:

— Так ты, выходит, меня видишь.

Это было скорее утверждение, чем вопрос, и всё же я кивнула.

— Замечательно, — в его голосе прозвучала ирония.
— А почему бы это мне тебя не видеть? — спросила я, набравшись храбрости и попутно заметив, что продавщица дремлет.
— Да как тебе сказать… Это вот так вот просто и не объяснишь… — задумчиво произнёс он. Затем вдруг хлопнул в ладоши, — я аж вздрогнула: — Ладно. Идём. Надо бы тебе кое-что рассказать.
— Что рассказать?
— Узнаешь.

Всё это казалось мне подозрительным, но любопытство пересилило, и я, поставив книгу на полку, вышла вслед за ним из магазина. Продавщица так и не проснулась.

Мы шли по улицам, а мне казалось, что вокруг как-то непривычно тихо. Наконец, мы дошли до парка — там был парк неподалёку. В парке — скамейки, и возле одной из них часы.

Вечерело. Я посмотрела на часы — они показывали половину шестого.

— Для начала представлюсь: меня зовут Эбби, можно просто Эбб, — сказал он.
— Инна.
— Инна. Замечательно. Так вот, Инна. Я удивился, когда понял, что ты меня видишь, и этому есть весьма веская причина. Дело в том, что таких, как я, люди испокон веков называли духами.

Эта фраза привела меня в замешательство. Он вздохнул и пожал плечами.

— Да, я всё понимаю. В этой стране люди считают наше несуществование чуть ли не научно доказанным фактом. Мы их, впрочем, не переубеждаем, так даже проще.
— «Вы»? А что, таких, как ты, много?
— Немало. Мы всегда жили с людьми бок о бок, и в разные времена они относились к нам по-разному. Боялись, считали богами, демонами, молились, крестились… А иные наоборот, пытались установить с нами связь, даже подчинить нас. Глупость, конечно, несусветная, но иногда это даже забавляло. Да… И, так или иначе, всегда существовали те, кто видел и чувствовал больше, чем остальные. С такими людьми мы порой общались, иногда даже находили в этом своеобразное удовольствие. И вот, Инна, так уж вышло, что ты — именно такой человек. Знаешь, я даже рад, что встретил тебя. Давно уже ни с кем из ваших не говорил вот так вот…

— Мы долго разговаривали о самом разном… — мама смотрела в окно. — А потом, когда я вдруг снова посмотрела на часы, то обнаружила, что стрелки так и остались стоять на полшестого. Эбби объяснил это тем, что вывел меня из нашего мира в свой… В итоге мы простились, и он сказал, что я могу в любой день прийти сюда, под эти часы, и найти его здесь. Сказал, что всегда будет рад пообщаться… А потом, когда я пришла в общежитие, ты знаешь, я вдруг поняла, что влюбилась в него. Он был таким… понимающим. Добрым. Внимательным. Умным. С ним я чувствовала себя легко и свободно, как ни с кем другим. У меня ведь тоже были проблемы с друзьями… Но ты бы видел меня тогда! Меня было не узнать. Я улыбалась. Я никого не боялась, не пряталась больше в книжном, вела себя так же, как и любая нормальная девочка. А всё потому, что у меня была тайна, у меня был Эбби, и я в любой свободный момент убегала в парк, к скамейке под часами, и он всегда ждал меня там. И улыбался. И время снова останавливалось. И мы могли сидеть так сколько угодно, вечно, и вечно разговаривать, болтать на самые разные темы. Он очень много знал о нашем мире, о нас, о нашем прошлом. Слушать его было невероятно интересно. Хотя, — она улыбнулась, — я порой и слушала его вполуха, потому что просто любовалась им, каждой чёрточкой его лица, каждой линией, тонула в его синих, как самое синее небо, глазах… Поначалу он не обращал на это внимания, а может, делал вид, что не обращает, но со временем я стала замечать в его глазах необъяснимую грусть. Я спрашивала его, в чём дело, но он только улыбался и никогда не признавался мне, не говорил, о чём он так грустит… Так продолжалось почти полгода, даже чуть больше. Я чувствовала, что стала совсем другим человеком. Эбб научил меня верить в чудеса, видеть их. Он научил меня слышать Голоса с Той Стороны. Научил видеть людей, видеть их мысли и желания. Научил верить в себя, и никогда, никогда ни в чём не сомневаться. Он рассказывал мне о далёких мирах, и красота этих рассказов завораживала. Я чувствовала, что весь мой мир вращается вокруг него. С его помощью я рисовала этот мир заново, и теперь уже он принадлежал только мне. Нам. И не было ничего невозможного. Я с лёгкостью окончила училище на «отлично» и с первого раза поступила в институт, — потому что он научил меня знанию о том, что всё будет так, как должно быть, что всё будет хорошо, что не бывает плохо, что любые неприятности — это испытания, что… Словом, всему тому, чему я когда-то учила и тебя… А потом…

Она прикурила вторую сигарету. Вздохнула.

— Потом он исчез. То есть не сразу, — до этого мы с ним успели увидеться, как обычно, и волшебно провели время вместе. И он даже не казался грустным, как это бывало в последнее время. Но перед тем, как нам расстаться, он сказал мне одну вещь. Знаешь, что?

Он сказал: «Инка… Дороги духов и людей смежны, но рано или поздно любые дороги расходятся. Не потому, что таков злой рок или что-то в этом роде, потому что нет никакого злого рока. Просто есть дороги. И дороги идут в разные стороны. Знаешь, ведь было бы нелогично строить две дороги, которые вели бы в одну и ту же сторону и шли бы параллельно друг другу. Поэтому дороги расходятся. Твой путь тоже будет вести тебя с одной дороги на другую, всю твою жизнь. А мне просто хочется, чтобы ты никогда не была одинока».

«К чему ты это говоришь?» — спросила я.

Но он только покачал головой и улыбнулся. А потом сказал:

«Я всегда буду рядом с тобой, Инка».

И ушёл. Я видела, как он растворился в сыром осеннем воздухе, и на сердце было неспокойно. Я подумала тогда, что он имел в виду что-то абстрактное, тем более, что меня и правда вывело на новую дорогу, впереди был институт, жизнь менялась… Однако… Однако, когда я назавтра пришла на наше место, его там не оказалось. Я ждала его, долго ждала, но он так и не появился, а я вдруг поняла, что часы идут, и сумерки спускаются на город. Время шло. Я была в этом мире, не в том… Но я не отчаялась. Я пришла и на следующий день. И потом тоже. Я приходила каждый день на наше место, но он так ни разу больше и не появился. Никогда. А я всё вспоминала его последние слова, и думала: ну как же так, Эбб? Ты же сказал, что всегда будешь рядом, так почему же тебя нет?

Мама затушила сигарету, потом встала и налила себе стакан воды. Я молчал. Она выпила немного воды и продолжила:

— Я ошибалась, конечно. Он, как и обещал, всегда был рядом со мной. Просто с Той, со своей Стороны. Притом, что я часто слышала Голоса, я никогда не слышала его голос. Жизнь моя продолжалась, скоро твой папа стал преподавать у нас биологию и влюбился в меня. Он был такой смешной и совсем молодой, сам только недавно закончил этот же институт. Я его поначалу вообще всерьёз не воспринимала, потому что думала только об Эбби. Но папа был упорен и скоро сумел завоевать моё расположение, так что, хотя подобные отношения никогда не поощрялись, мы всё же поженились, когда мне исполнилось девятнадцать. А через год и ты родился. И я, казалось, успела позабыть о том времени, которое проводила с Эбби. Несмотря на то, что я всегда его помнила, потому что знала: если бы не он, я никогда бы не жила так счастливо, я бы просто не сумела… А он, ты знаешь, однажды меня навестил. Ну как «навестил»… Я гуляла в том же парке, с коляской, в которой мирно спал ты. И случайно заметила человека в плаще и шляпе, который сидел на той самой скамейке под часами. Я сначала не придала этому значения; ну сидит человек, читает газету. А потом, когда я уже прошла мимо, меня вдруг словно молния ударила: Эбби! Я обернулась, хотела броситься к нему, отругать за то, что тогда вот так вот ушёл, но… Скамейка была пуста. И на аллее тоже никого не было. Всё, что я обнаружила — газету, которую он выбросил в урну. И с тех пор он уже никогда не появлялся. А я решила: ну что ж. Значит, так надо. Ничего не поделаешь. И стала жить дальше с твоим папой и его многочисленной роднёй, — она рассмеялась. — Вот такая вот история, Гек. Такая вот история…

Я сидел на диване и не мог сказать ни слова. Меня охватила странная апатия. Моё будущее внезапно стало для меня исключительно ясным и понятным. Все дороги рано или поздно расходятся. Да. Конечно. Как я вообще мог об этом забыть. Теперь можно было не думать о том, что будет, если Ника вернётся домой, на Аврору, в своё время, к своим друзьям. Потому что ответ прост: ничего не будет. Она вернётся, а я останусь. Каждому своё. Свой путь. Своя дорога.

Видимо, на моём лице всё это читалось, как в открытой книге, потому что мама хмыкнула и сказала:

— Сдаётся мне, мой рассказ принёс вреда не меньше, чем пользы. Но я смею тебя уверить: польза его станет тебе видна. В свой черёд ты оценишь её. В свой черёд тебе будет легче. А пока… Пока что она всё ещё здесь, пока что она ещё никуда не улетела. И ты можешь провести с ней, возможно, ещё немало времени. Цени то, что имеешь, Гек. Пойми: между твоей и моей историями есть существенное различие. Эбби проводил со мной время, потому что ему это нравилось. Но он не нуждался во мне так, как Ника нуждается в тебе. Он просто был рядом, а ей нужна твоя поддержка. Твоя помощь. Он жил в своём мире, настолько непохожем на наш, и мог в любой момент уйти туда отсюда, а она здесь совсем одна, на чужой планете, в чужом времени. Кроме тебя у неё никого нет и не будет, пока она не вернётся домой. Вот почему ты, милый мой, должен быть рядом с ней. До самого конца должен быть рядом с ней. И неважно, чем всё закончится. Живи сейчас. Не думай о том, что будет. Думай о том, что есть. Понял?

Я молча кивнул. Да. Мама была абсолютно права.

— Ну что? — спросила она. — Ты так и будешь тут сидеть, или, быть может, всё-таки поищешь её? Что бы она ни говорила, как бы ни хотела побыть одна, одной ей куда тяжелее, чем с тобой. Так что давай, беги, Гектор, беги! Найди её, пусть она увидит, что ты рядом, что ты будешь рядом до конца! Давай, малыш, действуй!
— Ты права… Ты совершенно права!

Я сорвался с места, подхватив свою шляпу, и выбежал из дома. Путь мой лежал в сторону клеверного поля.

Мама достала из портсигара ещё одну сигарету, потом подумала, улыбнулась и положила её обратно.

— Конечно права, — сказала она. — Конечно…

…

Ника брела по песчаной дороге в сторону клеверного поля.

Солнце светило ярко, день выдался особенно жарким. Но сейчас всё это казалось ей бессмысленным.

«Если так пойдёт и дальше… Что же будет? Эх, Капитан, где же вы, когда вы так нужны… Эх, Гекко…»

— Ника! Постой!

Она обернулась и увидела Наташу, которая приветственно махала ей рукой.

— Подожди! Я хочу с тобой поговорить!

Ника вздохнула. Ну конечно. Избежать этого разговора было бы невозможно…

— Да постой же ты!

Наташа схватила девочку за плечи, обошла её и присела перед ней на корточки.

И в этот момент…

— Боже мой, Ника! Что с твоими глазами?!
— Неважно.
— Ты побледнела. Ты не больна? Скажи мне, я же всё-таки врач, может, я смогу тебе помочь!
— Не сможешь.
— Ну зачем ты так? У меня есть знакомые, хорошие. Есть один знакомый офтальмолог, я могу показать тебя ему…
— Не нужно меня никому показывать, — Ника опустила козырёк панамы ещё ниже.
— Ну ладно… — немного растерянно произнесла Наташа. — Я, в общем-то, просто хотела с тобой кое о чём поговорить. Понимаешь, дело в том, что…
— Я знаю, в чём дело. Я бы хотела, чтобы ты не просила меня говорить с тобой об этом. Ты можешь?
— Постой… Я же ещё не… Откуда ты знаешь? — удивилась девушка.
— Неважно. Просто знаю. Я одного не могу понять: чего ты от меня хочешь?
— Вот как? Хорошо…

Ника заметила, что Наташа вдруг посерьёзнела. Вот теперь — да. Вот теперь она не притворялась.

— Хорошо. Тогда я скажу так. Я не знаю, кто ты. Я уверена, что ты никакая Гектору не сестра. Я не знаю, отчего он так к тебе привязан. Не знаю, как тебе удалось так быстро завоевать расположение деревенских мальков… Да что мальки, — я не знаю, как тебе удалось завоевать расположение Инны Иннокентьевны… Она, думаю, знает что-то такое, чего не знаю я. Но это не важно. Если ты знаешь, о чём я хотела поговорить, почему бы тебе просто не сказать, что ты думаешь об этом?

Ника усмехнулась.

— Хорошо. Твоя взяла. Я тебе скажу. И, может, не только это. Давай присядем; видишь там большой дуб? Под ним тень. Там хорошо посидеть. Идём туда.
— Идём…

Под старым дубом действительно было не так жарко. Они сели на землю рядом с деревом.

— Ты любишь Гектора, — сказала Ника, — и в этом нет ничего зазорного. Ничего особенного. Это в порядке вещей. Тем более, он тебе подходит. Вы с ним во многом похожи. Но при этом, что ты делаешь?
— А что?
— Ты же умная. Но ты слишком умная. А потому ты строишь планы, высчитываешь вероятности, караулишь меня… Интересно, сколько ты меня караулила, сколько времени ты ждала, пока я останусь одна? Ты терпелива, ты терпишь всё это уже три года. Но вместо того, чтобы попытаться найти с ним общую точку, ты думаешь о том, как бы избавиться от внешних помех. Таких, как я. Вместо того, чтобы доказать ему, что любовь — это не страшно, ты стала его тенью, зная, что он привык шарахаться от теней. Ты думаешь, что, если вокруг не останется никого, кроме тебя, у него не будет иного выхода, кроме как остаться с тобой, и тогда твоя мечта исполнится. Но на мой взгляд, ты его сильно недооцениваешь. Как и ситуацию в целом.
— Неправда…
— Да неужели?
— Да. Я пыталась, но…
— Пыталась? Пыталась напроситься на прогулку, да ещё и в компании Валерьянки? Который, в отличие от Гектора, видит тебя насквозь? Пойми же ты наконец, пока ты будешь кем-то, пока будешь показывать Гектору картинки, которые не имеют ничего общего с действительностью, пока ты не будешь с ним честной, пока не станешь той, кто ты есть, тебе никогда не добиться его расположения. Да, он легковерен. Наивен. Но вместе с тем он, сам того не подозревая, видит вещи такими, какие они есть. Он не понимает, почему избегает тебя. Думает, что это из-за Валерьянки, из-за меня даже, из-за собственной нелюдимости, из-за чего угодно. Но он просто не отдаёт себе отчёта в том, что видит, чувствует всю эту твою игру. Он далёк от идеала. Он нескладный, нелепый, он не верит людям и не любит их. Но он добрый. И честный. И понимающий. Он так ко мне привязался, потому что и я была с ним такой же. Я старалась его понимать, пока не научилась этому. И я принимала его таким, какой он есть. Он это видел. И ценил. Ну что? Тебе всё ещё непонятно?
— Я не…
— Вся твоя игра — ложь. Все твои слова — ложь. Все твои приёмы — ложь. Ты лжёшь, но ты лжёшь не ему, — ты лжёшь сама себе. И сама же страдаешь от собственной лжи. И тебе никто не сможет помочь — кроме тебя самой. А теперь, — Ника поднялась, — мне пора. Я сказала тебе всё, что могла сказать. Больше мне нечего добавить. Остальное поймёшь сама — если только сумеешь понять, конечно.
— Слушай, Ника…
— Чего тебе?
— Ника… Кто ты на самом деле?
— Тебе незачем это знать. Достаточно и того, что я тебе не соперница. Не знаю, как скоро, но меня здесь не будет. А ты останешься. И Гектор тоже. Тебе и карты в руки. Только постарайся не наделать тех же ошибок.
— Ника…
— Скажи, Наташа, во что ты веришь?
— А?..
— Во что ты веришь? Каждый во что-то верит. Кто-то в Бога. Кто-то в чудеса. Кто-то в Неверленд. Во что веришь ты?
— В себя.

Ника кивнула.

— Собственно, этого я и ожидала. Ну всё, прощай. Всё, что могла сказать, я тебе сказала.
— Постой! У меня… странное чувство. Когда я смотрю на тебя… Ты чем-то отличаешься от всех них. Ты другая. Вроде бы девочка как девочка. Но я чувствую, что в тебе есть какая-то тайна.
— А что если и так? Разве у человека не может быть тайны?
— Нет, я не это имела в виду… Скажи… Ты ведь не из Голландии, да?

Ника тяжело вздохнула.

— А для тебя это так важно? Почему? Я для тебя никто. Какое тебе до меня дело?
— Знаешь… У меня впервые такое чувство, словно я вплотную подошла к чему-то невероятному. К чему-то, чего вроде бы не бывает. Не должно быть. Но оно есть. Во что я верю… Знаешь, будь у тебя такое детство, как у меня, ты бы тоже верила только в себя. Только в свои силы. И только на себя бы и надеялась. И научилась бы лгать. И сначала тебе было бы противно, но потом ты бы привыкла и уже не могла бы иначе. У тебя есть Гектор, ты легко заводишь друзей, тебя любят. Меня никогда никто не любил. И я никогда никого не любила — до тех пор, пока не встретила Гектора. Потому-то я и цепляюсь за него, как утопающий за соломинку. Он для меня — ключ к новой жизни. Возможность стать кем-то другим. Возможность изменить себя… Я думаю, что, если бы я знала тебя получше и подольше, и если бы ты не относилась ко мне так предвзято, то мы бы могли стать подругами… Я бы хотела, чтобы у меня была такая подруга, как ты.

Ника смотрела на девушку внимательно, словно изучала. Наташе было не по себе, но она стерпела. Вдруг Ника коротко размахнулась и влепила Наташе звонкую пощёчину. Та только ахнула:

— Ты… Зачем ты это сделала? Ты… Я хотела как лучше… А ты вот как, да? Знаешь, что? Я не знаю, откуда ты такая взялась, но я решительно не понимаю, почему Гектор так в тебя втрескался! Считаешь себя лучше других, да? Думаешь, что у тебя есть право судить? Ошибаешься!

Она вскочила на ноги и теперь смотрела на Нику с откровенной неприязнью.

— Ага, — девочка улыбнулась. — Ну вот, вот ты и показала своё лицо. Должна заметить, оно не столь привлекательно, как та маска, за которой ты прячешься.
— Что?..
— Это был стресс-тест. Известный психологический приём. Чувствуешь, да? Запомни то, что ты чувствуешь. Вот это — ты. Настоящая. И я вполне понимаю, почему Гектор тебя избегает. Он тебя просто боится. И немудрено. Ведь ты способна на всё, чтобы достигнуть своей цели. Правда ведь? Правда. И что ты там мне говорила, о каком невероятном? О какой новой жизни? А? Что для тебя новая жизнь? Возможность сбежать от матери и получить Гектора в своё распоряжение? Так что ли? Ну вот в этом я тебе точно не помощница, так что извини. А теперь мне пора.
— Постой… — Наташа сидела на земле, пытаясь прийти в себя. — Постой, Ника… Прости, я не хотела… Я понимаю, я не права, но будь хоть чуточку снисходительней…
— С чего бы? — удивилась девочка. — Да и что за глупость! Вместо того, чтобы ждать снисхождения, попробуй подняться повыше. И, желательно, не по головам. Тогда никому не придётся никуда снисходить. Люди доверяют только тем, с кем чувствуют себя наравне.
— Я хотела бы, чтобы так было…
— Неправда. Ты бы хотела быть выше, чтобы самой снисходить. Вот чего бы ты хотела. А знаешь, что из этого получится? Нет? Ты станешь такой же, как твоя мать. Вот и всё. Так что, когда она в очередной раз смешает тебя с грязью, не возмущайся и не жалуйся. Ты такая же. Во всяком случае, потенциально.

Наташа молчала. Она выглядела подавленной.

— Знаешь… — Ника смотрела на небо. Там самолёт чертил белый след. — Там, откуда я родом, тоже есть ещё люди, которые пытаются взобраться повыше. Но ты знаешь, они довольно скоро понимают, что все их старания напрасны, а тщеславие никуда не приводит. Наше общество построено на взаимопомощи и взаимопонимании. Все мы связаны друг с другом. От того, что делает один, зависит то, что будет делать другой. Если появляется кто-то, кто начинает работать на свои потребности, не считаясь с остальными, если появляется кто-то, кто отдаёт опасные приказы, рискует жизнями людей напрасно, его очень скоро смещают с его поста. Потому что его работа неэффективна для всех. Однажды гордыня и глупость уже довели нас до войны, в которой мы проиграли. И плата за этот проигрыш была слишком высока. Но это было в последний раз. Такого больше не повторится. Там, откуда я родом, каждый работает на благо людей. Потому что знает, что эти самые люди работают на благо остальных, и на его благо в том числе.
— Это в Голландии такое? Как-то утопично звучит…
— Нет, не в Голландии. Неважно, где. Важно то, что у таких, как ты, там будущего не будет. Конечно, время у тебя ещё есть. Но немного. Кроме того, даже если ты — хищник, всегда найдётся кто-то, кто будет крупнее, сильнее и голоднее, чем ты, и с удовольствием тебя сожрёт. Так что, раз уж решила идти этой дорожкой, иди. Но помни: это ненадолго.
— А ты-то откуда знаешь? Откуда ты вообще всё знаешь?! Ты что — оракул? — Наташа была зла. Сколько можно!

Ника снова усмехнулась. В небе таял след самолёта.

— Нет, Наташа. Я не оракул. Просто я пришла оттуда, куда вам ещё долго идти. Так что время у тебя ещё есть.
— В смысле? Откуда пришла?
— Забудь. Живи, как жила, если тебя такая жизнь устраивает.
— Ну что за дурацкая привычка, сказав «а», не говорить «б»?! — возмутилась Наташа.
— Просто я думаю, что этого достаточно. А ты просто подумай над всем тем, что я тебе тут сказала. На досуге. Может, тебе хоть что-нибудь станет понятно. Может, выводы какие для себя сделаешь. Уфф, — девочка потянулась. — Устала. А мне ещё идти… Прошу тебя, иди домой. Оставь меня в покое.
— Постой… Я просто…
— До оставишь ты меня в покое, наконец?! Ты мне надоела!!! Неужели не понятно?!

Ника тряхнула головой, едва удержав чуть было не слетевшую панамку, и побежала прочь по дороге, ведущей к клеверному полю.

А Наташа так и осталась сидеть там, под старым дубом.

— Что же с ней не так…
— А может, это не с ней, а с тобой что-то не так, нуу?

Она резко обернулась, — Валерьянка стоял чуть поодаль, меланхолично пожёвывая соломину.

— Чего ты к людям цепляешься, женщина? Неужели ты настолько глупа?
— А тебе-то что тут надо? — Наташа поджала губы.
— Мне-то? Да не, ничего. Так, мимо пролетал.
— Ну вот и лети дальше, куда летел.
— Приказ, нуу? — ухмыльнулся Валерьянка.
— Тьфу-ты, да отстань ты от меня, наркоман несчастный!

Валерьянка расхохотался. Он смеялся долго, обидно, а Наташа почему-то снова почувствовала себя маленькой девочкой, над которой все смеялись. Она вспыхнула:

— Я сказала, иди к чёрту!

Она вскочила, подбежала к Валерьянке и хотела было ударить его, но тот вдруг оказался у неё за спиной. Она едва не потеряла равновесие. А он снова рассмеялся.

— Глупая женщина, — спокойно произнёс он. — Куда тебе до неё. Куда тебе до Гектора. Да и до меня, раз уж на то пошло. Хотя я-то что, я так, мимо пролетал, как я уже сказал. Что, хочешь ещё раз попробовать меня ударить? Ну давай, вперёд.
— Ах, ты..! — но ладонь опять лишь рассекла воздух. В тот же момент она почувствовала, что Валерьянка подставил ей подножку, и она падает.

Странное чувство. Словно время остановилось.

Валерьянка смотрит на неё, ухмыляясь, и вдруг за его спиной раскрываются огромные, сияющие ослепительно-белым светом крылья! Фигура его истаивает в этом свете, на который совершенно невозможно смотреть без боли в глазах!

И вдруг мир оживает, и сияние ангельских крыл оказывается светом Солнца в лицо, а она падает и внезапно ударяется обо что-то тёплое.

— Ай! Наташа! Ты что, мстишь мне за то, что я тебя чуть не сбил тогда? Но я же не сбил! И вообще, а что ты здесь делаешь?

Она смотрит на Гектора.

— Я тебя поймал, — говорит Гектор, виновато улыбаясь, но улыбка сразу исчезает с его лица: — Прости, конечно, но мне очень некогда. Я спешу. Прости.

Он ставит её на ноги, легко так, словно пушинку. Потом ещё раз извиняется и убегает по той же самой дороге, куда ушла Ника.

Наташа стоит, не в силах сказать ни слова, и просто смотрит ему вслед. Все мысли почему-то куда-то пропали.

В небе ничего не осталось от самолётного следа, как будто всего этого и не было вовсе.

…

— А я думала, ты не придёшь…

Серповидные крылья «Дзинсоку» сверкают в лучах закатного Солнца. Совсем как тогда, в тот, первый день.

— Смотри, клевер почти отцвёл.
— Он цветёт дней тридцать где-то…
— Да? То есть прошёл всего месяц? А мне казалось, что прошло уже невероятно много времени. Хотя ты знаешь, здесь это не так сильно ощущается. Наверное, если бы не клевер, я бы решила, что прошло, ну, может, несколько часов.
— Ника, знаешь… Валерьянка сказал мне странную вещь об этом месте. Только я почти ничего не понял… Он сказал, что тут не пирог, а, э-э, печенье. Как ты думаешь, что он имел в виду?
— Печенье? — Ника удивлённо посмотрела на меня. — Печенье, да? Хм. Ну, насчёт пирога ясно — я тебе рассказывала об этом, помнишь? Непонятно только, откуда он узнал… Ты ему рассказал, да?
— Нет, что ты! Ни слова не говорил!
— Вдвойне непонятно… Но у меня есть кое-какая мысль по этому поводу. Пирог, да. Пирог, он слоистый. Потому я тебе и привела его в пример, когда говорила о параллелях. Но есть такая теория… О неких особых точках, особых местах. В этих местах параллели словно бы слепляются в одну. Образуется что-то вроде воронки, знаешь… Ну, представь себе, что ты взял этот пирог и сжал его сверху и снизу. Образуется выемка. Деформация пространства, а возможно, и времени. Но это в теории, потому что на практике, как ты понимаешь, никто ни с чем подобным не сталкивался… Но если допустить, что здесь мы имеем дело с такой деформацией… Это может сильно помочь мне и тем, кто меня ищет. Потому что в этом случае зёрнышко, то есть я, оказывается на поверхности, и его хорошо видно… Думаю, если бы это было так, то они бы нашли меня куда быстрее, чем… Если только… — она вдруг посмотрела на меня словно бы немного растерянно, и я всё понял. Сразу же.
— Если бы только я не утащил тебя в деревню, — закончил я.
— Гекко…

Она выглядела настолько ошарашенной… А я отчего-то… был совершенно спокоен…

— Да. Всё верно. Так вот всё и вышло. И если бы я не утащил тебя, они бы уже давно тебя нашли. В том, что произошло с тобой, моя вина, Ника.
— Нет, не говори так. Ты же не мог знать об этой деформации, если только она вообще есть… Потому что мне как-то не верится…
— Я принёс твою сумку, — сказал я совершенно невпопад. — Валерьянка сказал, что тебе не стоит уходить отсюда.
— Слушай… А может, это был совсем даже и не Валерьянка?
— А кто? Твои?
— Да нет… — она обхватила голову руками. — Это нелогично… Если бы они нашли тебя… Зачем бы им это говорить, зачем бы им вообще что-то говорить, они же могли просто связаться со мной…
— А если не могли? Там — не могли? Из-за этих слоёв… Хотя Валерьянка выглядел как обычно, ничего такого…
— Постой, а ты вообще когда с ним говорил?
— Да вот… Только недавно, во сне.
— Как это — во сне?!
— А я тебе не рассказывал? Мы с ним иногда встречаемся во снах и разговариваем.
— Вот как… Интересно… Ну ладно… Может быть, он и прав… Всё это очень странно, Гекко, честное слово.
— Да ладно, Ника. Не думай об этом. У меня такое чувство, что скоро всё это закончится.

Я не узнавал себя. Мне казалось, что это не я, что моими губами шевелит кто-то другой, что слова эти — не мои… Что это вообще такое?

И тут я услышал странный звук. Вот так: уип-уип. И ещё раз: уип-уип.

Ника подняла на меня взгляд, полный изумления.

— Гекко… Это же… передатчик…

Она открыла сумку и вытащила оттуда серебристую коробочку. На коробочке мигал красным светодиод.

«Уип-уип. Уип-уип. Уип-уип»…

— Невероятно… Гекко, быстрей!

Она вскочила и побежала к «Дзинсоку». Я побежал за ней.

Подбежав к кораблю, она нажала на какую-то кнопку, и небольшая дверца отъехала вбок.

«Уип-уип. Уип-уип».

В корабле было здорово тесно. Наверное, одной ей тут было ещё более-менее просторно, хотя лично я, особенно учитывая свой рост, постоянно упирался то головой в потолок, то руками в стены.

— Что это за странный запах…

«Уип-уип», сказал неведомый мне прибор на центральной панели, — вероятно, тот самый коммуникатор.

— Приём! Здесь Стриж-22! Кто меня слышит? — прокричала Ника в нечто, напоминавшее микрофон.
— Стриж-22, здесь Спасатель-Аврора, слышу тебя хорошо, — ответил незнакомый мне голос. — Как принимаешь?
— Спасатель-Аврора, принимаю отлично! Кто говорит?
— Ника, солнце, ты ли это? — голос был весел. — Это Том Эйбер! Боже мой, я просто ушам своим не верю! Как ты там?
— Том! Всё хорошо! Я в порядке! Ужасно рада тебя слышать! Где вы?
— Прошли Гейт, вышли с твоей стороны, скоро будем в зоне видимости радаров, проверь!
— Принято! Гекко… — она обернулась ко мне. Глаза её сияли.

Стоп.

— Ника… Твои глаза!
— А? Что такое с ними опять?!
— Нет, Ника! Они снова стали красными!

Она ахнула и буквально слетела по крохотной, узкой лестнице вниз. Спустя секунду оттуда донёсся радостный визг. А спустя ещё пару секунд в проёме лестницы появилось её ужасно довольная мордочка.

— Гекко!! Мои глаза, я снова вижу как прежде! Наверное, в отсеках «Дзинсоку» остался аврорианский воздух! Гекко!!! — она вынырнула из люка и крепко обхватила меня за шею. — Гекко, Гекко, Гекко!!! Я так рада! Я снова стала собой! Они меня слышат! О боже, мне же нужно завести корабль!! Гекко, держись, сейчас немного тряхнёт! Давай в рубку, быстро, и голову береги!

Я подчинился. Сполз с лестницы и уцепился за какой-то поручень.

Тут же я услышал шум, низкий, словно от гигантской басовой струны. Корабль вздрогнул. Шум стал громче.

— Держись крепче! — услышал я Никин крик. — Сейчас попробую взлететь! Нам нужно выровняться, а то они меня и на буксир взять не смогут!

И вот теперь уже тряхнуло посильнее. Потом я услышал страшный скрежет: видимо, «Дзинсоку» высвобождался из земляного плена. Внезапно меня скинуло на пол.

— Ты как там, цел? — крикнула Ника. — Мы выровнялись! Сейчас сядем! Держись!
— Да ты меня угробишь такими темпами, — пробормотал я и улыбнулся. Интересно, почему? Всё заканчивалось. Наступал тот миг, которого я так боялся. Но отчего-то я… больше не боялся. Моё спокойствие казалось каким-то… ненормальным…

Корабль слегка клюнул носом, потом ещё раз тряхнуло. А потом двигатели смолкли.

— Сели! — Ника выглядывала из люка. — Ты как там вообще?

Я встал и с достоинством отряхнулся.

— Ничего, цел. Ну и развалина! — я не мог сдержать улыбки.
— А что ты хочешь?! — возмутилась моя любимая девчонка. — Ему триста лет!
— Ужас просто, — но она уже вновь исчезла в проёме люка. Я поднялся по лестнице вверх.

Ника склонилась над пультом.

— Смотри, — на небольшом экране мерцала зелёная точка. — Это «Спасатель». Они прямо над нами, ну, почти. Снижаются.

Она просто сияла. А я всё так же глупо улыбался.

— Ника, как меня слышно?
— Отлично, Том! А ты там один?
— Нет, со мной Капитан.
— Да ты что?! — вскричала она. — Передай ему, что я его целую!

Динамик рассмеялся.

— Скоро сама и передашь, мы в девятистах метрах над землёй. Эх, вот уж никогда не думал, что побываю на Земле, да ещё и в доисторические времена!
— Ничего они не доисторические! — обиделась Ника. — Я тут жила, между прочим, всё это время!
— Какое время, Никусь? — недоуменно спросил Том с той стороны. — Тебя не было от силы часа три, может, четыре. Там пока проверили, пока угомонили учёных — они всё никак не могли решиться на запуск Гейта. Кстати, если вылезешь из корабля, то увидишь не только нас, но и сам Гейт!
— Серьёзно?! Всё, я пошла! Увидимся на земле!
— Принято, Стриж-22! — шутливо отозвался Том.

Но Ника уже скользнула в проём люка. Я поспешил за ней. В рубке её уже не было.

— Смотри, Гекко! Видишь — вон он, Гейт!

Я наконец вылез из этой межзвёздной банки.

— Смотри, смотри!

Я поднял голову. Да, зрелище было… своеобразным.

Мне показалось, будто в голубом небе, таком родном и знакомом, вдруг появилась черная дыра. Впрочем, в ней были видны звёзды. Края дыры слегка светились неярким фиолетовым светом.

— Видал, да? Это и есть Гейт. А фиолетовое свечение — это стропы. А вон и «Спасатель»!

Да. Я видел его.

«Спасатель» больше напоминал транспортный вертолёт, только без винта и с укороченным хвостом. Две пары коротких крыльев располагались перпендикулярно корпусу. На каждом крыле было по двигателю. Корабль медленно снижался, становясь всё больше, но даже так Гейт было очень хорошо видно.

— Даже не верится… — прошептала Ника. Она, не отрываясь, смотрела на корабль.

Я вдруг посмотрел вниз, под ноги.

Клевер почти отцвёл, обнажив колючие шарики пустых соцветий.

Всё почти закончилось.


Глава восьмая - http://proza.ru/2012/01/16/250