Центральный Родильный Дом ЦРД

«Это такая зарисовочка к будущему рассказу, который относится к циклу „Города“. Вкратце: классический институт брака искоренен; главная героиня зарисовки, сбежав и попадая в разные истории, узнает, как всё теперь — после 15 лет её заточения — работает в плане продолжения рода»


Я в родильном доме.

Я парализована.

И я суррогатная мать — я обездвиженная роженица.

Да, роженица.

Роженица потому, что в этой псевдокоме половая система работает как надо и в данный момент мне делают очередное кесарево — 14-е по счету. После ребёнка заберут в сад для новорожденных и он никогда не узнает правду о своем рождении, вообще никто не узнает правду о том во что вылилась Семейная реформа, никто не узнает в каких условиях и как теперь делаются дети Города: случайных свидетелей или убирают или, при условии, что неудобный человек женщина с хорошей плодовитостью, парализуют и определяют в центральный родильный дом — превращают в станок; суррогатных же матерей — нас, меня и «коллег» из палаты, нас, как отработанные инструменты, выкинут на помойку.

Как только я стану бесплодной, как только ресурс моей плодовитости иссякнет, меня обездвиженную закинут в кузов грузовика, словно я мешок с дерьмом, и отвезут в крематорий на сжигание.

Меня — роженицу.

Меня — мать 15-и детей, которые никогда не узнают о моём существовании.

Меня — в крематорий. Меня — на сжигание.

До крематория около 30 минут езды, 30 гребных минут — последних минут — я проведу вперемешку с таким же, как я: обезображенный шрамами живот, широченное влагалище, в которое теперь с легкостью пролезет ананас (санитары развлекались с нами — насиловали и «сдавали в аренду»). Да, я уже не та 20 летняя девочка с журфака, у которой похитили первенца сразу после запуска семейной реформы и те другие — мои «коллеги», они тоже уже не те.

Машина, подпрыгивая на кочках, выезжает на проезжую часть, а я молюсь, молюсь непонятно кому, молюсь, чтобы химия, которая была в меня закачена аж 15 лет назад, не подвела и я пробудилась и рассказала общественности, как на самом деле это происходит.

Но прежде, наверное, месть.

Нет, не наверное, а наверняка.

Месть за первый раз, когда меня парализованную трахал какой-то мужик. Месть за десятки половых сношений с медперсоналом, которые после 4-ой беременности только и делали, что впихивали в меня разнообразные предметы, впихивали просто так — для развлечения и поржать — потому что я превратилась в уродину с изрезанным животом и влагалищем размеров в черную дыру — надо мной можно было только ржать. Месть за чертову недокому — ты, с закрытыми глазами, лежишь, думаешь и понимаешь, но не можешь двигаться, но ты всё чувствуешь, всё! Ты чувствуешь как сквозь зубы пробираются пальцы, раскрывают рот, а после вкус члена, а после сперма сначала по языку и нёбу, в итоге — в горло; иногда горькая, иногда соленая, редко сладкая, но всегда слизкая, как сопли. И сделать ничего невозможно, невозможно плотоядно щелкнуть челюстями и откусить под самый лобок — не слушается тело, и ты лежишь бревном и копишь гнев, который никогда не выплеснется, потому что, в конце концов, нас сожгут.

Но не все потеряно.

Не для меня.

Черт, для меня всё только начинается! — химия, отреагировав на агонию, провернула её — агонию — на 180 градусов и последний этап умирания вызвал не смерть, но воскрешение.

И сейчас я уже чувствую пальцы на левой руке — я оживаю.

Через 10 минут тело будет в моей власти.

Через 13 — водитель погибнет.

Через 20 — машина сгорит.

А после общественность узнает, как на самом деле это происходит.

После.

Прежде месть: несколько десятков обезображенных и замученных до смерти…