Привкус горечи. Господи, дай мне силы!
Огонь потух, а угли ещё вспыхивают и отдают жаром. Мучают, не дают покоя мои тяжёлые мысли. Как легко озлобленному начальнику обвинить, оскорбить подчинённого. Капитану - штурмана... Рыбалка - дело сложное, тонкое, тёмное и нервное. Разногласий и сомнений - великое множество. И, к сожалению, нервы у многих моряков не в порядке. Мы изолированы от берега, оторваны от живительной, питательной среды, и остаёмся со своими проблемами в одиночестве.
Потом, когда я восстановился в правах, и мы сидели втроём с рефмехаником, его оппонентом по грузинским вопросам, у капитана вырвалось: "Чего он? Лично я к нему претензий не имею". Действительно, - чего я?
Как бы там ни было, я остался на судне. В качестве матроса. Это произошло после разговора с ребятами из вахты, где не хватало одного работника. Решиться было не просто, и я колебался до последнего момента. Старпом обрадовался, сказал: "А капитан сам спрашивал, может он согласится остаться матросом?" Я понимаю, что капитан погорячился и, возможно, жалеет о свершённом, но оскорблений никогда не прощу. Никому. Кроме своей жены. Только перед женой я могу унизиться.
----- . -----
Выловив 100 тонн трески сверх квоты, в тайне от норвежских властей, наше "пиратское судно" снялось, наконец, с промысла. Я - на мостике, все остальные - на собрании, прикидывают, сколько будет на пай. У многих есть основание быть довольными собой. Хорошо поработали, хорошо заработают. Я собой недоволен. Отстранился, замкнулся. И не дают покоя мои, отвыкшие от шкерочного ножа, руки. Я пытаюсь сжать кисть левой руки, которая выхватывала затянутую слизью, борющуюся за жизнь рыбу с транспортёра, затем кидала её, обезглавленную, разделанную на лоток, - и стержень боли, возникая в суставах фаланг, уходит в локтевой сгиб. Рыба пёрла дуром. И я, как умел, боролся с рыбой и самим собой. И думал, что карьера моя на этом не кончена - я ещё не был матросом-уборщиком.
(продолжение следует)
Свидетельство о публикации №212011701400