Водокачница

               

      В окружении домов посёлка наперекор солнцу и луне упрямится деревянная водокачка. От воды она почти не просыхает, как не просыхает и от сплетен. Знаменита водокачка тем, что живёт в ней Васильевна. Всё богатство её – это три дочери. У неё во всём была неудержимая сила, если любить, так без оглядки, а если ненавидеть, так наотмашь. И с лёгкого слова Васильевна была прозвана водокачницей. Люди делали важный вид перед ней, чтобы подавить её своим превосходством. А Васильевна, чтобы защитить себя, что она не водокачница, а такая же, как и все, старалась отстоять себя большой любовью. Что она умеет любить лучше их, и что её любят тоже.
      Во время нашествия людей с коромыслами у водокачки гремят не только вёдра, но и обиды: «К начальникам-то сама бегает вода. А нам за ней ноги надрывать приходится». Шумят бабы, завидуя и Васильевне: «Она-то без коромысла свой быт тащит». А водокачка только фыркает и из чрева своего выделяет дар слезы земной.   
      Обитатели водокачки: хозяйка Васильевна и её дочери утро встречают хмуро. Их будит лязг рукоятки крана, которую они зовут ширялкой.
       – Ну, загремела ширялка. – ворчат они спросонок.
Эта ширялка рано их тревожит, не даёт поспать. Как только она задёргается, так с улицы мат сыплется. Значит, опять заело ширялку.
       Дочери спят на полу. Мать спит на кровати властительницей высоты и судеб дочерей и водокачки. В комнатёнку вместилась только одна кровать.
       Все три дочери Васильевны от разных мужей и всех она любила, но любила невиданной и неслыханной любовью. Такая непонятная влюблённость мужей корёжила и морозом по шкуре проходила. Они  фронтовики германца в баранку скрутили, а тут какая-то водяная владычица, баба, целовальной муштрой их берёт. Да и чтобы ходили с ней под ручку по посёлку, не спеша, с гордо поднятой головой, и чтобы ещё не по одному разу, и бабам завистливым нос утереть. На работу пошёл – целуй её. С работы пришёл – опять целуй. И чтобы цветочками баловали и поздравляли по всем праздникам. Бабы недолюбливали Васильевну: «Мужики фронтовики нарасхват, а этой, аж три, досталося».  Мужья её тоже недовольством урчали: «Цветочки! Где всего этого набраться-то? Нет, девка, в твоём строю мы не ходоки. Пиши вольную, терпенье наше напрочь вышибло». И убегали, как из плена вырывались. «Ты посмотри, врагу хребёт перешибли, а эту бабу не перешибить, стоит насмерть своей любовной яростью. Торопится отлюбить за всю войну, да ещё и напоказ их выставляет. Позорит перед всем народом». А Васильевна из кожи лезла, чтобы вояк образовать любовью. Уж больно загрубели они, мозолями обросли. И чтобы через любовные манеры свинец из сердца их вынуть. Но обернулась вся её любовная воспитательная затея медвежьей неблагодарностью.
     Оставшись одна, с дочерьми, Васильевна, наскучавшись по любви через мучительные долгие испытания, всё-таки завладела молодым любовником Володечкой. Он в два раза моложе Васильевны, но крутого нрава, и за этот нрав его прозвали Воличем. В основном Волич приходил к Васильевне переспать. Днём он на работе, а вечером, то с дружками пирует, то на танцах на девок глаза пялит. Общаться с девчатами у Волича  ничего не выходит, так как разговор он ведёт только на матерщине. И уходят от него девчата, уж больно скучно им с ним. А по-другому он не умеет. Вот и сидит на танцплощадке один молча. Насмотрится на девчонок и уходит ночевать к Васильевне на водокачку, глушить в себе боль – тоску по хорошенькой девчонке в пастельном удовольствии с Васильевной.
      Дочери Васильевны были в задаче. Все вокруг называют дружка их матери Воличем, а мать его завёт только Володечка. Как же им его звать. Если – папа, то он по возрасту от них не далеко ушёл и будет смешно. Если – Володя, то перешагнут грань дозволенного. И гнев матери на себя накличут, ревности не оберёшься: «Ааааа, шашни заводите с ним». Если – дядя Володя, то он может, оскорбившись, и по шеи съездить в запальчивости. И решили никак его не называть. А Волич замешательства дочерей даже и не понял, они для него вообще и не существуют. И ведёт он ночь с Васильевной в комнате дикарём на пустынном острове. Девчонки от этой дикости на полу замирают, лежат, не шелохнувшись, затаив дыхание. Слушают стоны матери, стоны, возбуждающие в них тайну другой жизни. Жизни, которую им не терпится разгадать. И эта дикая оргия всё чаще стала заканчиваться между Васильевной и Воличем руганью.
       – Подстилка ты такая!
       – Ты из меня подстилку не делай юнец скороспелый. Вымахал-то ты, вымахал, но головкой ты ещё воробушек, и не знаешь что такое подстилка. Если у меня судьба злая, так это ещё не значит, что я падшая. Нет, не так всё это. Ты из-за моей судьбы меня не видишь. И не увидать, наверное, тебе меня. Да и если бы я сама себя могла увидеть. Слепы мы оба, слепы.
       После ругани Волич несколько дней не показывался на водокачке. Оскорбился, что ему утёрли нос и всерьёз не берут. Вечера коротает на танцплощадке.
       Девчата посмеиваются над ним: «Бросил водокачку, вышел воздухом подышать, на людей посмотреть». Но Васильевна была в близи танцплощадки и тайно следила за Воличем. Но Воличу пацанва нашептывает, что Васильевна-то за ним шпионит.
      Танцплощадку Волич тогда бросает, уходит в подполье и пьёт с дружками, чтобы временем Васильевну попытать. А Васильевна всё равно весь посёлок охаживает, ищет Волича, чтобы на него посмотреть. И находит его.
      Рассерженный Волич подпивши, придя на водокачку, бьёт Васильевну.
      – Это тебе за то, чтобы не подсматривала за мной. Да удавись ты лучше в своей водокачке.
      И хлопнув дверью, опять уходит надолго, не показывая носа. Он считал виновницей Васильевну, что от него девчонки отворачиваются. Но Васильевна опять ищет его по посёлку.
      Народ смеётся над Васильевной: «Мужики перед ней по струнке ходили, а этот хахаль, пацан, верх над ней держит».
      Дивились люди: «Чем он её взял? Чем, чем, молодостью. Юнец-то слачше. Вояки-то свой порох мужской на войне пожгли, а этот-то свежатенький».
      Через какое то время, отдохнувший Волич вновь появляется у
Васильевны. Молча, всю ночь проводит с ней в постели. А Васильевна его ласкает, целует, волосы его перебирает и плачет.
      – Кто мне тебя подкинул. Зачем я так маюсь. Сил у меня уж никаких нету.
      И вновь Волич стал задыхаться в объятиях Васильевны. И как-то в плохом, очень плохом настроении он сильно побил её. Побил и ушёл навсегда. Стал пить, да опять на танцы ходить и на девчонок смотреть.
      Васильевна свою злость на дочерях вымещает. Ругает и укоряет их за свою поломанную жизнь.
       – Из-за вас у меня судьба такая. И вас это же ждёт. 
       Дочерям ругань матери наскучила, им всё очертенело, надоели картошка и каши и они настроились в бега.
      – Легче тюрьму перенести, чем водокачку! – шептались они.
      И совсем оставили мать. Убегали, по очереди, по мере взросления, чтобы взять у жизни своего Володечку.
      Володечка не выходил из головы Васильевны. Она стала ходить в магазины, чтобы вытиснуть память о нём очередями и забыться. Но очереди ещё острей возбуждают память, режут её презренными взглядами. И Васильевна возвращалась в пустую, лютую тишиной водокачку, замыкая свою жизнь одиночеством. Высокая стройная, с чёрными вьющимися волосами она с годами устала отдаваться слепой любви и, угомонившись, в покое находит утешение: «Что вечной любви не бывает, она лишь медленно сходит в привычку. А остаётся только вечный страх быть без любви».
      У Волича не было родителей. Мать ему была сестра, а отцом улица. Дитя воли, он рос необузданным неслухом, он никому не верил, никому не подчинялся, только слушал свои чувства.
       Сидит Волич дома скуку горемычной разбавляет, зубами скрипит: «Васильевна его за воробушка держит».
       Под вечер вьюга разгулялась. Завыла, засвистела и что-то Воличу нашептала. Выпил он для храбрости, надел новый костюм, новые туфли и отправился к Васильевне.
      Шёл Волич и сам, с собой разговаривал, присел, чтобы мысли с душой сроднить. Что-то важное ему надо сказать. Что-то он понял, и надо обязательно высказать. От этого чувства ему стало очень легко, он увидел яркий радостный свет. Этот свет завёт его в другой мир, где воздушные радужные своды ведут его туда, где всё ясно и понятно, где нет земли, а только парение в невесомой и бескрайней любви.
      Утром на следующий день обнаружили сидящего возле водокачки занесённого снегом замёрзшего человека. Это был Волич. Что заставило его пойти к Васильевне? Эту тайну он забрал с собой.