Глава 32. Кино и немец

(читать этот рассказ следует только после главы 30 -- «Посвящение в медсёстры» и главы 31 --«Живой труп или как Гербарий Кадавром стал»)

Как-то вечером Бродяга влетел в отделение, заставил  Катю бросить все дела и сообщил зловещим шёпотом:
-- Катюха, дело есть.  Я вчера в одну компаху попал. Иностранные студенты из политеха. Познакомился с одним фрицем. Мужик   сильно  хочет снять жуткий фильмец про морг. А бабла у него не меряно— сам видел. Грех упустить такой случай. Кстати, прилично говорит по-русски, а понимает и вовсе хорошо.
-- Ну, у меня же реанимация. Последняя станция, как говорится, – однако не морг.  Бункер в судебке работает – к нему иди.
-- Так то оно так… Но я тут сюжет классный придумал-- слушай сюда. Снимем посвящение в медсёстры. Помнишь, как здорово с Клавкой получилось. Как молодая красивая девушка…
-- Или женщина –кокетливо подсказала Катя. А можно я в кино снимусь?
-- Не знаю. Рано говорить. Короче снимаем ритуал посвящения и обмывку. Документальное кино. Эксклюзив для настоящих ценителей искусства.
-- Погоди, погоди… Валер, а почему он официально разрешение не просит?—поинтересовалась Катя.
-- Так он не настоящий режиссер. Так сказать, просто любитель острых ощущений и приключений на maximus gluteus—объяснил Бродяга. (maximus gluteus—латынь. Большая ягодичная мышца. Здесь – задница)
-- Может он не нормальный?—насторожилась Катюха.
-- Может он полный идиот, а только деньги хорошие.
-- Надо подумать – Катя явно колебалась.
--Десять твоих месячных зарплат! Не фиг думать. Видно было что, медсестричка больше чем на десять рублей, не рассчитывала. Поэтому стала медленно оседать на стул. Однако  прежде чем её попка коснулась сидения осознала важность момента и  тут же перешла к делу:
-- Когда съёмки?
--Ну, вот жмур зачехлится и сразу съёмки. Катя вскочила.
-- Э-э! воскликнул Валерка. Ты куда? Не торопи события, дай больному умереть естественной смертью. Во-вторых, я ещё не до конца сюжет продумал.
-- Так думай быстрей, чего дурака валять. А то твой некрофил себе другую киностудию найдёт—озабоченно сказала Катя. Её охватил азатный дух так хорошо знакомый охотникам, рыбакам и авантюристам.

Немца звали Якоб Гросс. Валера называл его уважительно Герр Гросс, а иногда по- русски – Яша или просто Большой Хер. Немец юмор ценил и не обижался.
Как назло на Катюхином дежурстве умирать никто не хотел. Ребята не спали третью ночь. Наконец, Бродяга не выдержал:
 -- Да пошёл он на фиг, этот Большой Хер—труп ему, видите ли нужен. Будем изыскивать собственные резервы. Я своего кадавра приглашу.(кадавр – по латыни – труп) Катя удивлённо и вопросительно посмотрела на друга.
-- Да есть тут один артист—сказал Валера.  У него творческое амплуа – живой труп. Звать -- Гербарий, ты его не знаешь. Он будет жутко рад принять участие в нашей местечковой самодеятельности. Любитель почудить, каких мало….

-- Здорово, Кадавр! -- сказал Валера и оттеснил Гербария от кучки курильщиков.
Артист осклабился не хуже профессионального вампира и зловеще словно пароль просипел:
--I drink your blood, I eat your skin!
-- Не надо пить моей крови, я чеснок ел– миролюбиво пошутил Валера. Большая сцена вновь зовёт тебя.  И немедленно ввёл Гербария в курс дела:
-- Короче ты только лежишь, словно мёртвый. Герр Гросс ни в коем случае не должен заподозрить, что ты живой. Потом тебя переложат с каталки на стол. И всё –роль эпизодическая и на этом твоё выступление заканчивается.  Дальше посвящение в медсёстры – трупы в нём не участвуют. Идёт?
-- А зачем это?—полюбопытствовал Гербарий. 
-- Все вопросы потом. Если всё пройдёт гладко-- получишь Оскара.
Гербарий действительно был артист по жизни  и согласился без лишних вопросов и предварительных условий.


-- Снимаем без репетиций! Времени в обрез! – объявил Бродяга. А то ещё выйдет какой-нибудь Айболит покурить – вопросы идиотские начнёт задавать...
Сюжет был не мудрёный. Но Большой Хер остался доволен. Стояла глухая октябрьская ночь. Пока Валерка гримировал Гербария, начал накрапывать мелкий противный дождик.  Осеннее небо стало ниже и потихоньку давило на психику. Месяц время от времени выглядывал из за туч и равнодушно лил свой холодный аллюминевый свет на пустой больничный двор.
-- Погода шепчет – займи да выпей! Подумал  Валера и крикнул – «Яша  – мотор!» Однако с первого раза снять не удалось. Девчата добросовестно  раз пять гоняли туда-сюда каталку с трупом, а  Якоб всё искал  нужный ракус. Надо отдать должное—девчата  старались как могли, как говорится работали  не за страх, а за совесть. Вдруг грянул гром и началась настоящая буря. Катюха раскрыла приготовленные на всякий случай зонты. Валера тоже держал зонтик над Якобом, и тот непрерывно снимал. Каталка, освещаемая яркими вспышками молний, медленно продвигалась вперёд. Девушкам было тяжело держать вырывающиеся зонты и одновременно толкать старую и облезлую каталку. Все колёса у неё были разновеликие и одно из них не вращалось вовсе.  В конце концов, Катька незаметно вставила зонт в руку Гербарию и дело пошло веселей. Сам Гера профессионально лежал в луже ледяной воды, и мужественно играл уже привычную роль для него трупа. Грим тёк по его лицу оставляя грязные не гигиеничные потёки. Из молодого симпатичного скоропоста, он превратился в бомжеватого и неприятного типа, который ночует где придётся. (скоропост --скоропостижно скончавшийся(сленг)) Херр Гросс тем временем вырвался вперёд и снял лица девчат  крупным планом. Наконец, добрались до морга, перекинули Гербария на стол, и Клавка благополучно закатила Катьку назад в отделение. Потом Якоб снимал  празднование  посвящения. Но вскоре выключил камеру и вот тут-то начался настоящий праздник. Ребята веселились, искренне радуясь творческому успеху. Снимать кино оказалось ужасно интересно. Было бесконечно жаль, что съёмки закончились так быстро. Следует признать  --фильм вышел короткий, но действительно зрелищный. Новорожденная  съёмочная группа искренне считала, что может конкурировать с Голливудом или на худой конец с «Мосфильмом». 

Когда веселье было в самом разгаре Валерка отозвал подружку и серьёзно сказал:
-- Катюха, я тут обмозговал – плёнка не должна уйти за бугор. Может Яшку на границе тормознут. Или вообще по телику на весь мир крутить начнут, мы ж там можно сказать не в лучшем виде. Империалисты могут не понять нашего местного колорита. Но империалисты, чёрт с ними – пусть клевещут. А нам тут могут пришить, всё что хочешь – от мелкого мошенничества до глумления над живым трупом.
--Что же делать, а мы же так старались…-- огорчилась подружка.  И что теперь, сказать мы передумали…
-- Значит так, Мы его маленько напоим, и я потихоньку вытащу кассетку. На том и порешили.
Якоб действительно скоро запьянел, болтал какую-то ерунду и время от времени кричал «trinken zusammen», но кинокамеру держал мёртвой хваткой, словно бульдог любимую косточку. (Тринкен цузамен—выпьем вместе)
--Блин что же делать? – думал Бродяга. Он  вышел улицу. Дождь отрезвляющее хлестал по лицу.  Валера стоял пока не замёрз окончательно. Но решение всё-таки нашёл. Нужен ещё один артист! – сказал он вслух и побежал звонить в общагу.
-- Баба Роза, это Валера, ну Бродяга. Да я понимаю – что два часа ночи. Я знаю что ненормальный. В ваших руках моя судьба. Позовите Толяна из 141 -ой. Я знаю, что это пятый этаж. Я знаю, что у вас воспаление седалищного нерва, тромбофлебит и скачет давление—вы моя последняя надежда…

Ровно через тридцать пять минут Валера с облегчением услышал звук подъезжающего такси. Дверь отворилась и Толян, в чёрном костюме тройка в белой рубашке под галстуком чеканя шаг, вошёл в отделение. Лицо его было невозмутимо как у Штирлица в печально известной ставке Гитлера. Смерив всех холодным взглядом, Толян безошибочно вычислил немца и направился к нему.
-- Старший лейтенант КГБ – Василий Тёркин—официальным голосом сказал он.  Девушки захихикали. Вот юморист! – разозлился Валера.  Сейчас Герр Гросс догадается, что это за Василий. Но Толян был спокоен и важно показал свой красный комсомольский билет. Херр Гросс сличил фотку с физиономией Толика и стал дрожать мелкой противной дрожью.
--Поступили сведения о грубом нарушении советских законов, самых гуманных законов в мире – начал своё предварительное обвинение Толик. Снимать фильмы на территории больницы категорически воспрещается. Это государственная тайна. Пройдёмте со мной, гражданин турист. Только  без паники, попрошу соблюдать спокойствие. Если всё будет хорошо-- вас отпустят.
Что случится, если не всё будет хорошо Толян умышленно не сказал. Более того он не объяснил что такое «хорошо» и что такое «плохо». Очевидно, западная пропаганда поработала на славу. Якоб сказал три раза-- scheisse (дерьмо), и четыре -- donner Wetter (чёрт подери!),побледнел и стал беспомощно озираться по сторонам. Однако с места не двинулся даже на сантиметр. Он хотел закричать: «Вы не имеете права!» и уже открыл рот, но вместо этого сказал слабым голосом:
--Я ни в чём не финофат. Фалера, скажи ему -- я ни ф чём ни финофат. Поферте, я ни ф чём не финофат.
-- Верю— грустно сказал добрый старший лейтенант. И даже сочувствую.  Но работа есть работа. Потом  тяжело вздохнул и добавил:
--Я вынужден конфисковать вашу камеру как вещественно доказательство. Но Херр Гросс неожиданно  вцепился в неё двумя руками как Карабас Карабас в  золотой ключик. Тогда Василий Тёркин ловким движением нажал кнопочку и выхватил кассету. И прежде чем турист успел сообразить, что происходит раздробил каблуком её на мелкие кусочки. Валера неподдельно убивался и горестно запричитал:
-- Что вы делаете, это же вандализм! Это всё равно, что сжечь раритетные киноплёнки с речью Ленина на первом съезде РСДРП. К сведению любознательного читателя заседания съезда не снимались на плёнку вообще. И в целях конспирации даже не вёлся протокол. Ленин, как известно в этом съезде не участвовал, и только  мыслями и чувствами был в Минске. Однако присутствующие, да и сам Бродяга не знал этих шокирующих подробностей и волшебные слова РСДРП, Ленин и вандализм произвели свой гипнотический эффект. Напряжение спало и Катюха тут же поднесла дорогому гостю и туристу по сто грамм не разведённого спирта. Они молча выпили и молодой кэгэбист ушёл по-английски не прощаясь. При этом он незаметно взял трёшку у Валеры на такси.
Хер Гросс пребывал в состоянии алкогольного опьянения отягощённого тяжёлым стрессом вызванного потерей шедевра киноискусства и угрозы возмездия со стороны строгого пролетарского режима. Он вышел на двор больницы. Дождь кончился. Воздух был влажен, свеж и отрезвляющ.  Якоб  огляделся и побрел, куда глаза глядят. В памяти вдруг всплыло зловещее напутствие бабушки Марты никогда не иметь дело с этими русскими. Он шёл и думал и чем больше размышлял, тем более странным показалось ему и внезапное появление лейтенанта, и быстрое его исчезновение. «Обули» – наконец догадался он. Якоб закурил, проверил кошелёк. На месте. Он вспомнил местную телепередачу --Советский Союз глазами зарубежных гостей.
«Кого они обманывают – себя или нас? Советский Союз -- империя зла— вспомнилось ему. Ой, как верно сказал старина Рейган. Золотые слова».
Вдруг он услышал за собой быстрые шаги. Оглянулся и замер от удивления – это был Валера.
-- Ну что ещё… устало спросил Якоб. Бродяга протянул конверт с деньгами и сказал:
-- Сотни не хватает. Ребятам отдал – за труды. Ты уж не обессудь… и прежде чем Херр Гросс успел что-либо спросить, исчез в темноте…
Светало… Якоб шёл по утреннему Минску и плакал. Не от горя, что пропал фильм. В конце концов – так, забава от нечего делать… И даже не от радости что деньги вернулись. Для него это не деньги. Якоб плакал от отчаяния. Он  запутался окончательно и бесповоротно. И самое ужасное осознал с предельной ясностью – никогда не понять ему эту  страну…  Самое обидное что ему здесь многое нравилось… Может быть это от того что он общается со студентами… Но всё так легко и просто и весело… Якоб и фильм этот решил снять только чтобы как-то влиться в этот безудержный и непредсказуемый поток веселья… Он шёл, медленно приходя в себя. И наконец, принял окончательное решение: «Надо говорить с Фалера. Я иметь право задать вопросы и получить ответы. В конце концов – За спрос не бьют по нос!»

Через пару дней, полностью успокоившись, он нашёл Валерку и пригласил в «Потсдам». Бродяга сильно удивился, но от таких приглашений отказываться не привык.
И вот они сидят, и молча выпивают. Валера чувствует себя виноватым. Больше того ему совершенно не понятна цель неожиданной встречи. Но вопросов не задаёт. Старается делать вид, что ничего не случилось. Наконец Якоб сказал:
-- Фалера, я тебя позвал не для того чтобы фыяснять отношений. Я просто хотеть понять – что произошло, зачем этот цирк? Если ты хотел меня обмануть – зачем отдал деньги. Если не хотел обмануть – зачем ломать кассета? Где логика?
Валера облегчённо вздохнул. Ещё одна попытка разгадать русскую душу—подумал он. а если быть точным – душу еврея из Белорусси.
-- Ты обречён, Якоб. Тебе никогда этого не понять. Потому что ты живёшь в соответствии с логикой. И наверное это правильно. А мы живём чувствами. Но не потому что осознанно выбрали такой путь. Просто не умеем иначе. Мы искренне стараемся думать и поступать логически… -- не получается. Наша непредсказуемость – не следствие коварного замысла, просто эмоциональная неустойчивость. Разгильдяйство. Наше поведение непредсказуемо для нас не меньше чем для тебя… Понимаешь?
Якоб отрицательно покачал головой. Помолчал…
-- Но ведь это же глупо… наконец сказал он. Валера вздохнул:
-- Разумеется… Но мы же не нарочно… Якоб засмеялся.
-- А ты знаешь, я вот сейчас подумал…-- сказал Валера. Помнишь, ты сказал, что хочешь бросить курить? И не можешь? То есть логика говорит – бросай. А чувства – хочу курить. В итоге получается -- ты сам себе не хозяин. Понимаешь? А у нас, то же самое происходит  со всем остальным – мы искренне строим планы, надеемся, что всё срастётся – и потом сами же всё рушим…
Бродяга налил коньяку. Выпили. И Якоб вздохнул и сказал:
-- И всё равно… Мне здесь нравится… Валерка хотел было популярно объяснить  приехать туристом имея толстый кошелёк – это одно, а жить здесь постоянно на одну зарплату – совершенно другое.  Но решил не портить вечер и сказал просто:
-- Ну что ж, Яша, я рад за тебя…