Исторические миниатюры

         Сын Марины Мнишек

             Судьба царевича Ивана Дмитриевича (годы жизни 1611 – 1614), которого в Москве именовали не иначе как «воренок» и «вы*****к», оказалась трагичной. Его отец, провозгласивший себя вторично чудесно спасшимся царем Дмитрием Ивановичем, сыном  Ивана Грозного, в исторической литературе обычно называют Лжедмитрием II , а также  «Тушинским вором». Он объявился в городе Стародубе  весной 1607 года,  через  год после  свержения и гибели первого самозванца  и стал выдавать себя за спасшегося царя.

          Новый авантюрист был человеком неизвестного происхождения, хотя существует немало версий на этот счет. Одни утверждают, что это поповский сын Матвей Веревкин, другие, что он сын стародубского стрельца. Имеет хождение и версия, что самозванец был сыном еврея из города Шклова в нынешней Белоруссии.

         Встреча  Марины Мнишек с  «воскресшим» царем принесла разочарование. Это был  грубый  и невоспитанный человек, но она признала в нем своего мужа. Несмотря на молодость (ей тогда было 19 лет), она  решительно выбрала опасный путь борьбы за возвращение   московского  престола. Однако, в декабре 1610 года второй самозванец был убит одним из его приближенных. А через месяц  Марина родила сына, которого крестили по православному обряду и назвали Иваном, а казацко-дворянское войско и его руководители  объявили младенца законным наследником  Московского престола.

          У Марины теперь  появился  верный и преданный ей  человек — Иван Мартынович Заруцкий, предводитель казачьего войска,  решительный противник польских интервентов, один из предводителей  первого народного ополчения.

          После утверждения на престоле Михаила Романова, новая  династия больше всего опасалась  атамана Заруцкого,  Марины Мнишек и ее сына, потенциального претендента на Московское царство.

           Последний акт трагедии разыгрался в 1614 году. Казачий атаман бежал из Астрахани, к которой  приближались  превосходящие по численности и вооружению царские  войска. Среди беглецов начал  верховодить его многолетний сподвижник Треня Ус. Они уходят на Яик, но, спасая свою голову,  лучший друг атамана выдает Заруцкого, Марину и ее сына царским воеводам. Сам он сумел скрыться.

         И.М.Заруцкий  после допросов и пыток был подвергнут ужасной казни —  посажен на кол. Был казнен и  малолетний  сын Марины Мнишек. Об этом   можно прочитать в записках  голландского  путешественника Элиаса Геркмана,  использовавшего рассказы  очевидцев, которые он собрал во время  пребывания в Москве в царствование Михаила Федоровича.   Цитата великовата, но она заслуживает, чтобы ее прочитать.

«Затем публично повесили Димитриева сына… Многие люди, заслуживающие доверия, видели, как несли этого ребенка с непокрытою головою [на место казни]. Так как в это время была метель  и снег бил мальчику по лицу, то он несколько раз спрашивал плачущим голосом: "Куда вы несете меня?"...

Но люди, несшие ребенка, не сделавшего никому вреда, успокаивали его словами, доколе не принесли его на то место, где стояла виселица, на которой и повесили несчастного мальчика, как вора, на толстой веревке, сплетенной из мочал. Так как ребенок был мал и легок, то этою веревкою по причине ее толщины нельзя было хорошенько затянуть узел, и полуживого ребенка оставили умирать на виселице". Э. Геркман. "Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России". СПб, 1874 год, стр. 331.

        Убийство людей, включая детей, которые могли бы помешать укреплению власти, особенно новой власти, вынужденной  доказывать  законность своих притязаний, обычное явление в  Средневековье. Случается такое, хотя и не часто, и в наше время. Но и для тех жестоких лет смуты не совсем обычно  было то, что  казнь четырехлетнего ребенка  совершилась  публично. И окружение Михаила Романова не остановило, что отец царя Филарет был провозглашен патриархом как раз Лжедмитрием II, отцом несчастного ребенка.

         После расстрела в 1918 году царской семьи Романовых историки невольно обратили внимание на некоторые впечатляющие совпадения, отметившие начало и конец правления дома Романовых. Известно, например, что  в 1612 году, сразу после освобождения  от поляков Кремля, где они находились во время его осады народным ополчением, Михаил Федорович со своей матерью  уехал в Кострому и скрывался в Ипатьевском монастыре. А летом 1918 года царская семья Романовых (бывший российский император Николай II, его семья и прислуга) была расстреляна в  подвале дома с таким же названием,  в доме Ипатьева  в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
        И второе совпадение — началась династия с убийства четырехлетнего ребенка и закончилась убийством, в том числе  четырнадцатилетнего сына императора. Эти очевидные совпадения породили немало утверждений, авторы которых видят в этом нечто мистическое, потустороннее. Больше того, существует  предание, что Марина Мнишек  в отчаянии прокляла весь род Романовых вплоть до последнего царя, «пока вся династия не угаснет».

         Думается, что само предание похоже на литературное сочинение, появившееся после 1918 года. Оно укладывается в рамки мистических произведений. Для литературных сочинений сюжет, безусловно, интересный, даже захватывающий. Но если иметь в виду реальные знания реальных событий истории, то предпочтительней оставаться на почве более или менее очевидных фактов, которые и без того предельно драматичны.
 
Что касается судьбы Марины Мнишек, то мне представляется не очень убедительной официальная версия тогдашних правителей России, которая была сообщена полякам при размене пленных, будто Марина умерла в Москве, в тюрьме от болезни и «с тоски по своей воле». Трудно поверить, что 26-летняя женщина менее чем за полгода умерла от тоски. Скорее всего, ближе к истине (учитывая бытовавшие тогда нравы) слухи, которые распространялись среди поляков о том, что Марина была или утоплена, или задушена.
******
            
      Ксения, дочь царя Бориса - страницы истории

           Ксения Борисовна Годунова (1582—1622), царевна, дочь царя Бориса Годунова и внучка Малюты Скуратова. Она была красива, статна, Борис дал дочери хорошее воспитание и образование.Она покоряла всех обходительностью, разумностью речей. Борис искал ей достойного жениха, но неудачно. После убийства на глазах Ксении (по требованию Лжедмитрия) матери и брата, царя Федора Борисовича, она становится наложницей Лжедмитрия I. Затем ее постригли в монахини и отправили в монастырь на Белом озере; при царе Василии Шуйском поселилась в Троицком монастыре в Москве. Находилась в Троице-Сергиевом монастыре (70 километров от Москвы) во время его шестнадцатимесячной осады польско-литовскими войсками (1608—1610). Умерла в 1622 году монахиней в Суздале, погребена в Троице-Сергиевом монастыре  вместе с отцом, матерью и братом.

    Сохранились две песни начала XVII века о царевне Ксении Годуновой. В них выражается искреннее сочувствие к трагической судье девушки после смерти ее отца - царя Бориса. Эти песни схожи со свадебными плачами невесты, и в книгах  о памятниках литературы Древней Руси эти песни печатаются под условными названиями как « плачи»: «Первый плач царевны Ксении Борисовны Годуновой» и «Второй плач Ксении Борисовны Годуновой».
 Эти песни (в числе шести песен) были записаны для англичанина Ричарда Джемса в 1619 – 1620 гг. каким-то русским грамотным человеком великорусской скорописью, и сохранились в его самодельной записной книжке. Черный кожаный переплет с клапаном и узеньким ремешком- обмоткой был сделан для англичанина в Архангельске. В книжке на  73 страницах- русско- английский  словарь; в записную книжку вплетена особая тетрадка из 8 листов, они несколько меньшего размера. Вот в этой тетрадке и записаны шесть песен, в том числе две – о Ксении Годуновой.Песни нередко приписывают самой Ксении.   
    Эти исторические песни использованы при   написании стихотворения «Плач Ксении Годуновой». Их легко найти в литературе или в интернете.

    Цитата из  "Летописной книги" С.И.Шаховского, русского писателя первой половины XVIIв.:
"Царевна Ксения, дочь царя Бориса, девушка, почти ребенок, удивительного ума, редкостной красоты: щеки румяны, губы алы (ягодами румяна, червлена губами- на древнерусском); очи у нее были черные, большие, лучезарные, когда  в плаче слезы из очей проливала, тогда еще большим блеском они светились; брови были   у нее сросшиеся (бровми союзна –на древнерусском), тело полное, молочной белизной облитое, ростом ни высока, ни низка; косы черные, длинные, как трубы по плечам лежали. Была она благочестива, книжной грамоте обучена, отличалась приятностью в речах. Воистину во всех своих делах достойна! Петь по гласам любила и песни духовные с охотой слушала".


Плач Ксении Годуновой
               
Сердце с болью внимает колокольному звону.
Как любила я прежде золотой перезвон!
Но в багрянице красной к государеву трону
Самозванец идет, и народ – на поклон!

Боже,Спас Милосердный! Ну,за что распинают?
Ведь  царевич — там, в Угличе небреженьем  погиб.
Почему же отца-то до сих пор проклинают?
Отчего в тишине  слышу жалобный крик?

Знаю, были на царстве его прегрешения!
Но за что на расправу всю семью обрекли?
Если  матушка, правда, чуралась моления,
В чем вину перед боженькой мне нарекли?

Кто способен свирепость душегубов измерить?
Не могла и подумать, как придется  страдать!
Никогда не забуду, налетели, как звери!
Задушили и Федю, несчастную мать.

Покидаю навеки  хоромы   высокие!
Кто  палатами станет по-хозяйски владеть?
В Кремль иные придут, бессердечно-жестокие,
И пасхальные  песни  разучатся петь.

А куда подевать бы дорогие убрусы?
Белоствольну  березу всю шелками облечь?
А фата для чего мне, прятать пышные косы?   
Для кого эти косы  тугие беречь?

Не нужны  с жемчугами золотые сережки!
На сучки   ли  деревьев буду их надевать?
Да кому  похвалиться, разбежались подружки,
А вельможи обходят, боясь повстречать.

Далеко  городишко, Устюжна Железная,
Приневолят черницей уйти в монастырь.
За оградой останется  суета бесполезная,
В темной келье утешит  напевный псалтырь.

Нецелованны губы через год побледнеют,
Огрубеет и  девичья гибкая стать.
За  невинную кровь  небеса надо мною темнеют,
Знать, судьба мне грехи  не свои  искупать.
(Владимир Разумов)

******
 
 

                Обычай старины глубокой...

            Житейские обычаи и выражения старины с  позиции нашего времени выглядят необычно, а иногда могут вызвать улыбку. Если канцелярский чин — дьяк или кто-то еще, подписывал какую-либо бумагу, то есть, прикладывал руку, это называлось «рукоприкладством». Обращение с какой-то просьбой к знатному господину, а тем более царю, предусматривало как можно более уничижительное упоминание своего собственного имени. Вот пример.

             Только что избранный Земским собором — 21 февраля (3 марта) 1613 года — царь Михаил Романов собирался приехать в Москву. Встретить его намечали очень торжественно, тщательно готовили, если говорить современным языком, сценарий встречи, составляли список встречающих, распределяли, кому, где стоять, что нести, что говорить. В этот ответственный для любого деятеля момент князь Дмитрий Михайлович Пожарский и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой обращаются с челобитной от имени всех участников освобождения Москвы, в которой просили сообщить, соизволит ли царь  одобрить такую встречу. Как же они себя называют, эти два выдающихся воина, оба — князья, Трубецкой — знатнейший из знатных, боярин, а Пожарский заслуженно почитался  «вождем-освободителем»  Отечества? Трудно поверить, но называли они себя и тот, и другой — «Митькой»!?

          «Были мы, холопи твои, Митька Трубецкой и Митька Пожарский, на твоей государевой службе под Москвой, голод и великую нужду терпели, и в приходы гетманские в крепких осадах сидели, с разорителями веры христианской бились, не щадя голов своих, и всяких людей на то приводили, что, не увидя милости божией, от Москвы не отхаживать. Милостью божией и всяких людей прямою службою и кровью Московское государство очистилось и многие люди освободились; а теперь приходят к нам стольники, стряпчие, дворяне московские, приказные люди, жильцы, городовые дворяне и дети боярские, которые с нами были под Москвою, и бьют челом тебе, государю, чтоб им видеть твои царские очи на встрече; но мы, без твоего государева указу, на встречу к тебе ехать не смеем, ожидаем от тебя милости и указу, как ты нам повелишь».

             Обратим внимание еще на интересную особенность общения того времени — к царю обращались на «ты». Не было в обычае явно наносного «вы» к уважаемым особам, что было введено гораздо позже.
 
             В этой челобитной заметна и неприкрытая лесть в адрес Михаила Романова. Челобитчики уверяли, что они были «на твоей государевой службе под Москвой», хотя знали, что Михаил Романов вместе с матерью Марфой Ивановной находился в плену у поляков (что не любят вспоминать современные историки) с первых до последних дней осады в Кремле, откуда был освобожден войсками Второго ополчения только в конце октября 1612 года, а царем избран в начале следующего года.

            После освобождения из плена, государь и его мать жили в костромской вотчине Романовых, селе Домнине, а потом  скрывались от польско-литовских отрядов в Ипатьевском монастыре в Костроме. Их путь  к столице проходил через Нижний Новгород, Владимир, Ярославль, Троице-Сергиев монастырь,  Ростов и  Суздаль.  1 мая государь и его мать прибыли в подмосковное село Тайнинское,  и только 2 мая, в воскресенье,  въехали в Москву.

            11 июля состоялось царское венчание. Перед этим торжеством государь заседал в Золотой подписной палате, где было сказано боярство князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. А на следующий день, 12 июля, когда праздновались именины царя, пожаловал государь в думные дворяне сподвижника князя Пожарского— Кузьму Минина.
 
           Но конкретные подарки новый государь затруднялся делать по очень простой причине: казна была пуста.
******

           Племянник наш пьет беспрестанно...

           Для наших современников исторические деятели выглядят величественными иконами, и представить себе их людьми с обычными проблемами в повседневной жизни весьма затруднительно. Но ведь им тоже ничто человеческое не было чуждо. И помимо  вполне понятной гордости за свои свершения и горести от поражений они испытывали и простые, житейские радости и переживания.

    Один из великих русских людей Дмитрий Михайлович Пожарский – князь из старинного рода, во время Смуты – «выборный всею землею» руководитель, вместе с Кузьмой Мининым, второго народного ополчения, воевода. После освобождения Москвы и изгнания польских и других иноземных захватчиков продолжал государственную службу. Возглавлял поочередно приказы: Ямской, Разбойный, Поместный, Судный; служил воеводой в Новгороде Великом; оборонял Калугу и Москву от очередного нападения войск короля Сигизмунда.

     Среди крупных государственных забот вдруг видим любопытную челобитную, которую он подал царю в 1634 году вместе с двоюродным братом своим, князем Дмитрием Петровичем на родного племянника. В то время Дмитрий Михайлович служил в Можайске полковым воеводой. Среди его подчиненных находился и родной племянник - Федор Пожарский, пьяница и дебошир. Воевода пытался утихомирить племянника, но безуспешно. Тогда воевода вместе с двоюродным братом и обратился к царю с челобитной. Этот документ приводит известный русский историк С.М. Соловьев в «Истории России с древнейших времен», откуда мы его и заимствуем.

    Но прежде требуются некоторые пояснения, которые помогут понять причины такой заботливости Пожарского о судьбе своего племянника. Родовые отношения в то время были несравненно крепче, и поведение родственника могло повлиять на авторитет членов рода. Поэтому дядя - князь Пожарский - имел право (и, как видно из челобитной, использовал его) за дурное поведение поколотить племянника, наказать плетьми и даже посадить на цепь из боязни, что в Кремле могут положить опалу и на князя, и на его двоюродного брата, ибо по тогдашним понятиям старший родич отвечал за младшего. Так появилась эта челобитная князей Пожарских. Привожу ее текст:

     «Племянник наш Федька Пожарский у нас на твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал  без ума, а нас не слушает. Мы, холопи твои, всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали; поместьице, твое царское жалованье, давно запустошил, пропил все, и теперь в Можайске из кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем. Вели, государь, его из Можайска взять и послать под начал в монастырь, чтоб нам от его воровства вперед от тебя в опале не быть».
 
          И такие вот были заботы у спасителя Отечества! 
__________
В старинном смысле слово "воровать" означало мошенничать, плутовать, обманывать.
******   

         
          Авраамий Палицын пишет Сказание    
               Отрывок из повести В.А. Разумова «Троицкие сидельцы» (М. «Детлит», 1981). В нем рассказывается, как бывший келарь Троице-Сергиева монастыря создавал  Сказание о героической  обороне этого монастыря в 1608 —1610гг.

     Прошли годы. Отшумели над Россией огненные годы лихолетья. И стали забываться событии этих лет, сражения, люди. Но в далеком Соловецком монастыре сосланный сюда за близость с бывшим царем Шуйским Авраамий Палицын завершал свое сказание об обороне Троице-Сергиева монастыря. Огромный тяжелый труд многих лет. Как нелегко было создать нечто цельное , единое, связное из таких разноречивых, неодинаковых и по мыслям и по языку писаний. Здесь и яркие, непримиримые к преступлениям и ошибкам царей и бояр страницы, написанные Дионисием Зобниновским*, их целиком, немного выправив, включил в свое сказание Авраамий; простые «писанийцы», в том числе поденные записи событий, сделанные троицкими сидельцами — монастырскими старцами и монахами, грамотными стрельцами; рассказы очевидцев и участников обороны, старательно и подробно записанные самим Авраамием.

      Бывший келарь Троице-Сергиева монастыря склонил свою крупную голову над рукописными листами бумаги, задумался, мысленно представляя вновь  яростные приступы,  жестокие схватки, несмолкаемый грохот многодневных беспощадных обстрелов, хитрые вылазки, осадные тяготы, голод и холод, страдания от цинги, подвиги и смерти — все то, что совершили, вынесли мужественные троицкие сидельцы.

      Долго перебирал поденные записи стрельцов, подсчитывал что-то на отдельном листке, потом записал: «И всех в осаде померло старцев и ратных людей побито и померло своею смертью от осадной немощи слуг, и служебников, и стрельцов, и казаков, и пушкарей, и защитников на стенах и даточных, и служилых людей 2125 человек, кроме женского полу и недорослей,  и маломощных, и старых».

      И снова горделиво удивился тому, что троицкие сидельцы выстояли, не сдали важную крепость, победили. «Почему, — размышлял Авраамий, — может быть, они были какие-то особенные, необыкновенные герои? Нет, самые обычные «простецы», как их называют, мужики пашенные и посадские люди да еще полтысячи стрельцов, около сотни казаков, монахи и монастырские служебники — те же «простецы».

     Может быть, иноземцы плохо воевали или им нечем было сражаться? Нет, их было намного больше, вдесятеро против сидельцев, у них были пушки, осада велась упорно и решительно. Или стены оказались  на редкость прочные и высокие в крепости?»

    Авраамий взял перо. «Вот так будет вернее всего», — решил он и написал: «Спасен монастырь  не твердыми стенами, и не мощными и мудрыми, а простыми людьми».
---------------
* Дионисией Зобниновский, настоятель Троице-Сергиева монастыря со времени снятия осады в 1610 до 1633 года. Автор очерка по истории России в 1590—1610 гг., составившего первые 6 глав названного Сказания.
******

             В его минуты роковые... Державин

          Когда говорят о поэтах, в памяти всплывает романтизированный образ пушкинского Ленского, изнеженного, доброго, немного бесхарактерного, далекого от жизненной «прозы», от всего материального, и уж во всяком случае, от проблем общественной жизни, политики. Если же посмотреть реальные истории жизни реальных поэтов, то оказывается, что поэты чаще всего не только интересуются жизнью общества, но, зачастую, принимают самое непосредственное участие в жизни своей страны, занимают вполне определенную позицию в критических ситуациях, или, по-современному, вполне определенное место  на баррикадах. Эту мысль подтверждает, например, жизнь Гаврилы Романовича Державина (1743 – 1816).

          Известнейший русский поэт, автор торжественных од, ярый государственник, нередко остро высмеивал вельмож, воспевал красоты природы, любил и пофилософствовать. Но характер человека особенно ярко проявляется в критических ситуациях. Такие «роковые минуты» не только для него, но и для всей помещичьей России возникли в 1773 году, когда вспыхнула крестьянская война, во главе которой встал донской казак Емельян Иванович Пугачёв (1742 — 10 (21) января 1775,Москва).

         Начав  службу в армии солдатом в 1762 году, Державин в  январе 1772 года в возрасте двадцати восьми лет  получил первый офицерский чин, а в следующем году  вышли в свет его  литературные труды:  в журнале  «Старина и Новизна»,  без подписи,  — перевод  из римского поэта  Овидия и ода в честь  великого князя Павла Петровича. Но крестьянская война заставила отодвинуть в сторону изящную словесность. Поэт пошел на войну!

        Об участии Державина в этой жестокой внутренней войне сохранились любопытные документы. В 1861 году была напечатана книга «Материалы для биографии Державина.1773 – 1777 г. Деятельность и переписка Державина во время пугачевского бунта. Извлечено из подлинных бумаг Я. Гротомъ. Санктпетербургъ.В типографии императорской Академии наук» (заглавие книги дано без изменений). В этом  документальном издании  использовался в том числе написанный поэтом  «Журнал производству комиссий лейб-гвардии преображенского полку порутчика Державина, касающихся до поиску бунтовщика Пугачева и его сообщников», в котором он описал свои действия от декабря 1773 до сентября 1774 года.

        Только что произведенный в офицеры, Державин сам вызвался  участвовать в подавлении бунта. В конце 1773 года главным начальником войск, посланных против армии Пугачева, был назначен генерал А. И. Бибиков, и Державин  решается лично явиться к нему с просьбой взять с собой в Казань. Молодой лейб-гвардии подпоручик понравился генералу и  был принят в число офицеров, назначенных в Секретную Комиссию для борьбы против Пугачева. Державин был произведен в поручики в апреле следующего года.

       По приезде в Казань, Державин пишет эмоциональную благодарственную речь, которую зачитал один из дворян. Эта речь от имени  казанского дворянства была верноподданным ответом императрице, называвшей себя «казанской помещицей», на ее рескрипт с призывом принять участие в борьбе с мятежниками. Уроженец Казани, он хорошо знал Поволжье, и в течение трех лет совершал походы в  поволжские города, участвовал в стычках и боях  с мятежниками, появлялся с ответственными поручениями в  опасных местах, два раза  едва не попал в плен к пугачевцам, писал и распространял  «увещевательные» воззвания к мятежникам. Его приключения в качестве члена секретной следственной комиссии смело можно назвать российским «вестерном».

       Генерал Бибиков полностью доверял Державину, и передал ему шифровальный ключ для секретной  переписки(ключ цифирного письма). Державин взялся за дело с необыкновенным рвением. Он быстро нашел  «разведывальщиков» и послал их к пугачевцам с опасным заданием:
"1.Разведать, в каком состоянии подлинно Яик…
2.С другим своим товарищем идти в толпу Пугачева под Оренбург, там стараться разведать, сколько у него в толпе людей, сколько пушек, пороху, ядер, провианту и откуда он все сие получает.
3.Ежели его разобьют, куда он намерен бежать.
4.Какое у него согласие с Башкирцами и с Калмыками и нет ли у него переписок с Киргизцами или с какими другими отечеству нашему неприятелями.
5.Стараться разведать все его нам злодейские мысли, и о том, ежели что ко вреду нашему служить будет, давать знать нашим командам.
6.Не можно ли как его заманить куда с малым числом людей, дав знать наперед нашим, чтоб его живого поймать можно было.
7.Ежели живого не можно достать, то чтоб его стараться убить, а между тем в главнейших его посеять несогласие и раздор, дабы тем можно разделить было толпу его и рассеять в разные части.
8.Стараться изведать и дать знать, что ежели он убит будет, не будет ли у сволочи нового еще злодея, называющегося царем..."
(Державин. Сайт поэта).

       22 марта Державин дает  инструкцию своим самым ценным агентам Серебрякову и Герасимову, как им действовать в стане мятежников.
«Рапорты от вас получил и сведом, что вы исполнили на Иргизе вам приказанное. Теперь должно стараться то же самое с прилежностью сделать на Узенях и на Камыш-Самаре. Окроме там поставленных вами, привлеките к себе еще через обещания или через деньги людей надежных, кои бы могли все, между ими происходившее, до сведения нашего надлежащее, обстоятельно вам сказывать, словом сказать, чтоб уши и глаза наши были везде, дабы через нерадение не упустить того, чего смотреть должно. Исполняя же сие, как можно хранить вам себя от того, чтоб никаких на вас жалоб было: нигде ничего силою, ни приманкою не берите и не требуйте, ибо должность ваша оказать свое усердие состоит токмо в пронырливых с ласкою поступках, и то весьма скрытым, а не явным образом; нигде жителей никак не стращать, но еще послаблять им их язык, дабы изведать их сокровенные мысли. Уговаривать, чтоб они ничего но боялись и оставались бы в своих местах, и ежели можно, подавать еще  повод, чтоб они привлекали к себе желанное нами". (там же).

       В июле 1774 года события приобрели характер настоящей трагедии. 12 июля Казань была захвачена Пугачевым, а в августе – Саратов. И вот здесь активность Державина все больше приобретает такие черты, которые ни современники поэта, ни мы не можем оценить однозначно. Во второй половине августа в селе Поселки был схвачен и убит курьер главнокомандующего князя Голицына. Выполняя приказ князя, Державин велел схватить виновника расправы крестьянина Михаила Гольцова и повесить его. Такую же казнь он учинил в Сосновской волости над бунтовщиками, погубившими лучшего разведчика Державина – Серебрякова вместе с сыном. И, наконец, в Малыковке он провел расследование в связи со зверской расправой пугачевцев над семьей дальнего родственника Державина – казначея Тишина. Убиты были не только Тишин и его жена, но также их малолетние  дети: младенцев  хватали за ноги и  ударяли об угол дома. Державин приговорил виновных к смертной казни.

        Составитель книги «Материалы для биографии Державина» с плохо скрытым неодобрением оценивает театрализованную постановку казни. Он пишет: «Это одно из тех мест его автобиографии, которые показывают, что он не всегда только в поэзии следовал внушениям своей сильной фантазии, склонной ко всему торжественному и таинственному».

        Вот как сам Державин описывает эту страшноватую картину.
«Чтобы больше устрашить колеблющуюся чернь и привесть в повиновение, приказал на другой день в назначенном часу всем обывателям, мужскому и женскому полу, выходить на лежащую близ самого села Соколову гору; священнослужителям от всех церквей, которых было семь, облачиться в ризы; на злодеев, приговоренных к смерти, надеть саваны. Заряженную пушку картечами и фузелеров 20 человек при унтер-офицере поставил задом к крутому берегу Волги, на который взойти было трудно. Гусарам приказал с обнаженными саблями разъезжать около селения и не пускать никого из оного, с приказанием, кто будет бежать, тех не щадя рубить. Учредя таким образом, повел с зажженными свечами и с колокольным звоном через все село преступников на место казни. Сие так сбежавшийся народ всего села и из окружных деревень устрашило, что хотя было их несколько тысяч, но такая была тишина, что не смел никто рта разинуть. Сим воспользуясь, сказанных главнейших злодеев, прочтя приговор, приказал повесить, а 200 человек, бывших на Иргизском карауле, которые его хотели поймав отвести к Пугачеву, пересечь плетьми. Сие все совершали, и самую должность палачей,  не иные кто как те же самые поселяне, которые были обвиняемы в измене. Державин же только расхаживал между ними и причитывал,  чтоб они впредь верны были Государыне, которой присягали. Народ весь, ставши на колени, кричал: «виноваты и ради служить верою и правдою».

        Впечатляющие признания поэта. Ничего подобного в трудах наших современников, участников многочисленных войн и вооруженных конфликтов, мы не находим. Простодушная откровенность наших предков давно заменена на хитроумное и правдоподобное изложение событий, в которых тяжелые и кровавые деяния чудесным образом обходят всех авторов воспоминаний и происходят где-то рядом, и совершаются другими.
 
        И опять здесь уместно задать вопрос: так все-таки гений и злодейство – несовместны? Или это пушкинский максимализм, а в жизни грани размыты, и этот афоризм следует пересмотреть? Поэт как творец произведений и поэт, как человек – это совершенно разные позиции и они не могут учитываться в равной степени? Или могут? Поэт может быть карателем, и это забудется, а главное, что он написал?
******
 
            Приказано сделать добровольное пожертвование...

        Обычно о прошлом говорят снисходительно, как о давно пережитом, недостатки и пороки которого будто бы преодолены новым, современным, лучшим миром. Но реальная действительность, особенно касающаяся обычаев, нравов, привычек, показывает, что прошлое, извините за тавтологию, далеко не ушло в прошлое, оно успешно приспособилось к современности, живет и процветает. Вот пример.  Алексей Никольский в газете Ведомости (11.08.2010) сообщает в статье «Генпрокуратура вступилась за волгоградских предпринимателей с подачи Путина», что «местным бизнесменам волгоградские чиновники навязывают незаконные обременения, заставляя перечислять в качестве «благотворительной помощи» городу деньги как условие, при выполнении которого им выдаются разрешения на строительство или выделяются земельные участки. В 2008-2010 гг. с местных бизнесменов таким образом выколотили почти 350 млн руб. по 49 незаконным соглашениям такого рода".
 
       Однако читатель, который знаком с нашим историческим прошлым, ничуть не  удивится. Да всё это уже было и раньше, причем в такой степени, что даже попало на подмостки театров и записано в словарях. Правда, в советских словарях о «добровольных пожертвованиях» говорится неохотно и сухо. В словаре Ожегова слово «добровольный» комментируется так : «Совершаемый по собственному желанию, не принудительный. Д. труд, Д. взнос.»  И ни одного примера «добровольного взноса», ни малейшего намека на то, как «добровольно-принудительно» велась подписка на займы, как собирались всевозможные взносы на добровольные общества и пожертвования.

        Но вот известный ученый  В.И.Даль был не такой осторожный, в своем « Толковом словаре живого великорусского языка» он комментирует слова не отстраненно от реальной жизни: «Добровольный, — читаем в его словаре, —  произвольный, сделанный кем по своей воле, непринужденный, невынужденный; по свободе своей». И дальше автор словаря дает великолепный пример якобы добровольного пожертвования, которое я подчеркиваю восклицательными знаками:«Приказано сделать добровольное пожертвование, требование полиции (!!!)». А слово «жертвовать» сопровождается таким примером: «Приказано жертвовать на общеполезные заведения, полицейское объявление».
     Так что в случае переименования нашей милиции в полицию близость к прошлому будет еще нагляднее.
******

День народного единства и пятая деньга

         День народного единства – 4 ноября – дает повод  припомнить некоторые существенные моменты истории борьбы русского народа против иноземных захватчиков в начале 17 века. Эти моменты в какой-то степени поучительны для нашего времени. В самом деле, такое грандиозное предприятие, как освобождение Москвы от польских интервентов и русских изменников, сотрудничавших с иноземцами, невозможно было осуществить без материального обеспечения освободительного движения, попросту говоря без денег, без снабжения ополченского войска оружием, порохом, едой, одеждой, гужевым транспортом, кормом для лошадей, без оплаты ополченцев за их воинский труд.

Жители Нижнего Новгорода  по настоянию Кузьмы Минина составили приговор, по которому (цитирую историка Н.И. Костомарова) «земский староста Минин обложил всех пятою деньгою, т.-е., отбирал пятую часть достояния на земское дело. Для этого избраны были оценщики имуществ. Не допускалось ни льгот, ни отсрочек. Были такие, кто давал охотно и больше. Одна вдова принесла сборщикам десять тысяч рублей и сказала: «я осталась после мужа одна бездетною, у меня двенадцать тысяч: десять отдаю вам, а две себе оставляю!». Кто скупился, у тех отнимали силою. Не спускали ни попам, ни монастырям. Неимущих людей  отдавали в кабалу тем, кто за них платил. Конечно, покупать имущество и брать в кабалу людей могли только богачи; таким путем  вытягивались у последних спрятанные деньги… Меры Минина были круты и жестоки, но время было чересчур жестокое и крутое: приходилось спасать  существование народа и державы на грядущие времена».

Если признать нынешнее время крутым и жестоким, когда решается вопрос о дальнейшем существовании России, которая поставлена на колени и с трудом поднимается с колен, то вполне резонно было бы ожидать от наших миллиардеров и миллионеров, от олигархов, от элиты, от патриарха и руководителей основных конфессий   инициативы, подобной инициативе Кузьмы Минина, а именно: отдать в государственную казну «пятую деньгу» на борьбу с кризисом! Вот это был бы реальный вклад в укрепление единства народа. Вот это была бы яркая демонстрация патриотизма тех, кто заявляет себя избранной частью общества. Вот это было бы убедительным свидетельством стремления  преодолеть отчуждение власти,так называемых "верхних" слоев общества от народа.
******
            Юрий Владимирович Чингисхан
                Было бы кому врать, а слушать станут.(В.И.Даль)


Какая Греция, какой там древний Рим?
Забудем сказки, а историю поднимем,         
Когда всё прошлое всерьез омолодим
У ветхой древности тысчёнку лет отнимем!

Машины счетные включили дать замер,
Проверить даты, чтобы не было конфуза,
Итог самих потряс - случился древний мир
В родной стране, в границах бывшего Союза!

Повергло в шок и богословов неспроста,
Когда проведали, что был распят сын божий
Столетья позже от рождения Христа!
На басни славного барона так похоже.

Эпический поэт, по зренью инвалид,
Гомер великий жил и пел на Черном море,
А барда в греки записали, вот что злит,
Он украинец, есть свидетель в Гуляйполе!

Свирепый Чингисхан дружину подобрал,
С варягами пришел, и принял имя - Рюрик,
Москву – наш Третий Рим, попозже основал,
И памятник ему, он - Долгорукий Юрий.

Князь Мудрый Ярослав – казачий атаман,
За ум и доброту в народе звали «Батя»,
Сам родом чингисид, великий Бату-хан,   
Европу всю поколебавший мощной ратью.

Димитрий Тохтамыш, известен как Донской,
Мамая замочил на нынешней Лубянке,
И битва там была, где постамент пустой,
А ставка князя у театра на Таганке.

Завалы книг про Иго – просто ерунда!
Не Иго было, а могучая держава,
Монголо-Русская Великая Орда,
И славу воинскую на века стяжала!

Разносят часто слух, что клюква там растет,
Где сыро, холодно, кругом одни болота.
Опять неправда! Плодовитая цветет,
Когда и крыльев нет, а так летать охота!
---------
Это пародия на некоторые "новаторские" книжки по истории