Дикое дерево

На-­надо бы взять и сойти
Просто с ума, или просто с пути
«Сурганова и оркестр»

Диван был на месте и палатка на полу, а вместо стены с обоями – прозрачный тонкий лес и зеленая вода, уходящая до горизонта.

I
Дорога от метро шла все время под горку: ларьки с цветами, пестрые афиши на заборе, парикмахерская, мигающая вывеска бара, светофор, шум грохочущих автомобилей. На таких улицах в Москве не бывает ничего, кроме суеты: люди, бегущие навстречу, и обгоняющие меня из-­за спины. Я иду и мне страшно, как всегда, когда я иду в незнакомое место не по работе, а для себя.

Нужный дом прятался под зеленой маскировочной сеткой, которая скрывала облупившийся фасад очень старого здания. На виду была красивая дверь с домофоном, но я почему-­то решила завернуть за угол и увидела еще одну дверь, невзрачную, но зато распахнутую настежь.

В тесном предбаннике толпились люди. За столом сидела милая деловитая брюнетка и записывала пришедших. Первое занятие – бесплатно, но я решила сдать деньги сразу на всю неделю, чтобы не передумать. Потом нужно было снять обувь и пройти по узкому коридору куда­-то вбок, за занавески, в нелогичный, скрытый за складками ткани проход между кулером с водой и китайскими ширмами.

Полутемное помещение, называемое залом, быстро заполнялось. Люди садились на потертый ковролин. Некоторые где­-то раздобыли одеяла и  подушки. Я забилась в самый дальний угол. Слева от меня разместились молодые влюбленные, парень с девушкой, красивые и счастливые с виду, а впереди сидела девушка в желтой футболке, прямая, как струна.
 
В зале пахло пылью и еще чем­-то горьким, незнакомым. Запах был похож на дым с осенних огородов, когда урожай уже собран и деревенские сжигают ботву в последние теплые дни. Только это был дым каких-­то заморских полей.

От нечего делать я смотрела по сторонам. Позади меня во всю стену раскрывался огромный белый веер с тонконогим журавлем. Журавль на нем то ли взлетал, то ли падал. Сбоку, на стене висело фото лысого азиата, наверно, того самого китайца. Его смуглая голова смотрела как будто прямо на меня и в то же время куда-то в сторону. Казалось, китаец мне подмигивает. На подоконнике стояла кадка с геранью. Я вдохнула дым и подумала, что долго, наверно, не протяну: занятие еще не началось, а спина у меня уже болела.


Вообще во всем была виновата спина. Месяц назад я решила стать художником, уволилась из газеты для фармацевтов и стала работать верстальщиком в оперативной полиграфии. В тридцать лет без опыта, образования и таланта меня больше никуда не взяли. Зато теперь мне не надо было доставать людей, задавать вопросы, ходить по мероприятиям и сочинять тексты, которые никто не прочтет. Целый день я сидела за компьютером, делала в Кореле визитки и печатала их на большом принтере, который все называли просто Машина. Машина стояла прямо у меня за спиной, с гулом и урчанием поглощая и выплевывая бумагу формата SRA3.

Неподалеку за большим столом неторопливо копошился Константиныч, пожилой дядька с короткими зелеными волосами. Сквозь зелень проступала седина. Это был мой ближайший товарищ, отставной военный, в прошлом картограф, а ныне резчик, фальцовщик, уборщик и курьер. Он почти не пил, но волосы недавно выкрасил на спор и теперь старался клиентам без необходимости не показываться. К счастью для всех нас, с клиентами в соседней комнате общалась директор заведения – тощая, высокая и очень деловая Марина. Нередко, отправив Константиныча по курьерским делам, она сама вставала к резаку и ловко рубила толстую бумажную пачку на ровные столбики готовых визиток. Клиенты, впервые увидев мадам за резательным станком, обычно замирали прямо в дверях. Тогда Марина оборачивалась, одергивала пиджак строгого костюма и, приветливо улыбаясь, приглашала пришедших пройти в смежную комнату.

Директор экономила на всем и на персонале – в первую очередь. Тем более странным было наличие в конторе молодого жирного мужика, которого все называли Андрюша, а он всегда добавлял «Евгеньевич». Андрюша Евгеньевич был еще одним директором и заправлял всей технической частью. Предполагалось, что он должен работать вместе со мной, но научив меня обращаться с Машиной, Андрюша практически перестал появляться в офисе.

Работы было много. От постоянного сидения за компом у меня начала невыносимо болеть спина. В Интернете я наткнулась на школу китайского Мастера Чуха. На сайте описывались простые упражнения, и я подумала, что, наверно, стоит туда пойти. Правда, не было денег. Чтобы попасть на вводный недельный семинар, требовалось две тысячи рублей. Я собиралась подождать следующей получки, когда испытательный срок уже закончится, но тут неожиданно в командировку по работе приехал брат, привез мешок картошки и две тысячи. Так я оказалась в дымном зале с журавлем и хмурым китайцем на стене.


Зал был уже битком, когда раздался уверенный мужской голос, который предложил всем устраиваться поудобнее и слушать руками. Я выглянула из­-за спины девушки в желтой футболке. Впереди, рядом с деревянным идолом, теперь сидел небритый мужик в голубой шелковой кофте. Они с идолом были чем­-то похожи, только непонятно, чем. «Это Дамо, – сказал мужик, указав на идола, – а меня зовут Михал Михалыч, можно просто Миша».

Потом Миша рассказал, что их школа не является религиозной, во главе стоит китайский Мастер Чух, который живет сейчас в основном в Америке. Бояться нечего, упражнения все несложные. Кто­-то из молодых ребят спросил, можно ли от занятий получить сидхи. Миша ответил, что можно, но лучше бы не надо. «А кто такие сидхи?» - поинтересовалась пенсионерка в первом ряду.  Я вспомнила «Звездные войны», но преподаватель ответил, что сидхи - это необычные способности, как в «Героях» или «Отбросах». Про «Отбросы» старушка спросить не успела, потому что Михаил продолжил объяснение: «Бывает, что от занятий у человека открываются новые способности. У меня, например, был товарищ, который стал видеть внутренние органы, правда, это ему удавалось только в момент оргазма. Говорил, что видел печень своей жены, хотя ему тогда было не до печени…» В зале вдруг стало очень тихо. Миша нахмурился и сменил тему: «Большинство из вас думает, что пришли сюда не за способностями, а просто за здоровьем, потому что что-­то болит - и занятия действительно могут в этом помочь. Но на самом деле вы не знаете, зачем вы сюда пришли, и я не знаю, и никто вам не скажет, пока вы сами не поймете. А когда поймете, вам это будет уже ни к чему…»

Преподаватель и дальше что­-то говорил, каждую мысль начинал с оптимизмом, рекламировал свой семинар, а заканчивал все равно как-­то нелепо, обрывая в пустоту, будто не был уверен ни в себе, ни в методе. И это было странно.

К концу третьего часа мы, наконец, стали делать упражнения, напоминающие зарядку для детского сада. Во время движений нужно было представлять себя то драконом, то журавлем, то котом. Я подумала, что правильно сделала, заплатив деньги вперед, иначе первое занятие точно стало бы для меня последним.


Я не слышала, как хлопнула входная дверь, но морская свинка вдруг радостно засвистела. Это был редкий породистый самец, желтый в черную поперечную полоску. Все его звали Шмелик, а я считала, что это Бил, в честь оператора сотовой связи. К тому же на Била он откликался гораздо лучше. Сейчас Бил свистел, прыгал и еще издавал какие-­то звуки, которые трудно поддаются словесному описанию. Это означало только одно: в офис прибыл Андрюша Евгеньевич, потому что столь бурно морской свин обычно приветствовал только его. При этом Андрюша животное никогда не кормил и вообще в упор не видел. «Это ты научила свинью шухеру?» – спросил у меня Константиныч, убирая кроссворд в стол. Я закрыла страницу с  форумом китайской школы и встала посмотреть, что там поделывает Машина. Машина иногда позволяла себе заминать листы, печатать полосы поверх красивых картинок и смещать бумагу так, что лицо с оборотом потом не совпадало. Включив лампу, я рассматривала лист на просвет, когда Андрюша удостоил нас своим вниманием.

«Вот, – сказал он, – надо отсканировать и распознать эту книгу!» Мне на стол лег объемный талмуд по программированию, нейро­лингвистическому. Я уже знала, что Андрюша является тренером НЛП. Сразу после школы он закончил полиграфическое ПТУ, а потом, спустя какое-­то время, увлекся НЛП, прошел все стадии обучения, отвел на тренинги жену, маму, всех братьев и сестер, родных и двоюродных, а потом сам стал тренером. Марина еще при приеме на работу меня предупредила.

Остаток дня я занималась книгой. Сканер у нас был простенький, каждую страницу приходилось переворачивать вручную. Потом пришел клиент, Марина передала диск с его макетами. Все открылось, но сделано было странно: масса невидимых объектов и какие-­то черные рамки вдоль обрезного края. Рамки явно не служили художественным целям.

Копаться в чужом макете всегда опасно. Стараясь не подцепить ничего лишнего, я уничтожала рамки, но им, казалось, не было конца. Плохо понимая, зачем это вообще напихали в макет, я тихо, очень тихо и печально сказала: «Господи, ну что за говно.» – «Это не говно, – ответил голос у меня из-­за спины, – это мой макетик.» Оказалось, что клиент, очень доброжелательный мужчина, все это время стоял у меня за спиной. Обычно Марина держит заказчиков у себя в комнате, а из-за шума Машины, я не услышала, как он подкрался. Клиент не обиделся, зато директор Андрюша в воспитательных целях прочитал мне целую лекцию.


«Представьте себе, что ваши ноги – это корни, уходящие глубоко в землю, а голова – крона, растущая высоко в небо. Тело ваше становится больше, больше, больше, расширяется, заполняя собой всю Вселенную. И теперь вы дикое дерево», – Миша закончил свою тираду и замер неподвижно, подняв обе руки вверх. Сегодня заканчивался недельный цикл вводных занятий. Те немногие, кто дотянул до конца, сейчас стояли в полумраке неподалеку от меня и тоже делали упражнение «Дикое дерево».

На первый взгляд в «Диком дереве» ничего сложного не было: нужно просто стоять неподвижно на полусогнутых ногах в течение сорока минут. Первые десять минут это легко, а потом тело потихоньку начинает отниматься: у меня уже ломило руки, ноги и спину. Пытка к тому же усугублялась национальной китайской музыкой, которую преподаватель включил во всю мощь. Больше всего мне хотелось лечь, а потом подползти и вырубить магнитофон, чтобы китайцы перестали терзать свои струны, дудки и барабаны. Но все вокруг стояли, как вкопанные, хотя многие уже на дрожащих ногах. Особенно меня поражала бабка, та самая пенсионерка, которая уточняла про сидхи. У нее даже ноги не дрожали. Она торчала прямо впереди меня, будто и правда вросла в землю.

От темноты и звуков вспомнилась Боль. Боль - это ее ник, потому что мы познакомились в Интернете. В последний раз я ее видела на концерте вместе с какой-то девицей, им было хорошо. Арбенина пела про редкую птицу. Я сидела на ступеньке, в самом дальнем конце танцпола, сжавшись в комок: что-то здорово ныло под ребрами. Раньше я думала, что там у меня болит душа, а потом врачи сказали, что это желудок…

- Постарайтесь ни о чем не думать, - вдруг громко сказал Миша. – Это отнимает энергию. Бывает, человек сильно кого-то любит, а тому, другому - наплевать. Силы уходят от такой любви. Не забывайте: вы сейчас дикое дерево. Огромное! Больше Вселенной! И вас никому не достать.

Я подумала: «Вот это да! Он прочитал мои мысли».

II
Все вокруг оставалось прежним, и я не заметила, как оказалась на другой стороне.

Это странно, но уже от первых китайских занятий сил у меня заметно прибавилось, неизвестно откуда появилась бодрость и легкость. Чтобы эффект не пропал, дома тоже нужно было делать упражнения. Вместо китайских национальных мотивов я каждый вечер запускала старый диск «Ночных снайперов» и вставала в «Дикое дерево». Нужно было достоять до двенадцатой песни.

Руки и ноги у меня уже отнялись, а Света Сурганова все пела про облезлое небо, и как она пытается что­-то с этим сделать, какой­-то ремонт, или апгрейд. А ведь это арбенинская песня, с тех далеких времен, когда они еще не делились. И Боль сама позвала меня на тот концерт, я очень обрадовалась, потому что давно ее не видела. А потом она вдруг написала, чтобы я не приходила, но я все равно пришла. И застала ее с этой девицей. Не смотря на огромный зал и толпу народа, они оказались на той же самой ступеньке, в шаге от меня. Боль обнимала девицу сзади и целовала ее шею.

Меня затрясло, упражнение пора было заканчивать, но тут я заметила, что правая рука почему-то движется сама собой, против моей воли, будто в нее вставили проволочку и кто-то тянет за самый кончик. Миша вообще-­то предупреждал, что в «Дереве» могут пойти самопроизвольные движения, но в этот бред совершенно не верилось, потому что тело-­то мое, какие у него могут быть движения без моего ведома? Но они были. Рука теперь согнулась и с усилием стала гладить меня сверху вниз по плечу, потом по груди, продвигаясь к тому месту, где привычно ныл желудок. Я легко могла это остановить, но стало вдруг интересно, что будет дальше. Рука гладила желудок довольно долго, и боль начала затихать. Чем-то это напоминало взлом компьютера, будто кто-то проник в систему и хозяйничает. Я подумала о Мише, и в голове неожиданно ясно прозвучало: «Я женат». Потом движения прекратились.


По воскресеньям народ оставался, чтобы поболтать. Размещались в зале на полу, как будто вокруг костра, но вместо костра был Миша и маленький чайный столик.

Не смотря на огромные руки, преподаватель удивительно ловко управлялся с маленькими чашками. При ближайшем рассмотрении это оказался довольно крупный мужик средних лет. Большой нос, светлые глаза и почти лысый череп. Седоватая щетина на подбородке. Про него трудно сказать что-то более определенное, потому что Миша все время менялся. Мог быть живой и веселый, и тогда он казался моложе и мужественней, а иногда вдруг грустнел, становился вялым и сонным, под глазами набухали мешки.

Публика вокруг собиралась разношерстная. Из нашей начальной группы осталась железная бабка-­пенсионерка Зоя и Анька, та девица, что сидела на первом занятии впереди меня. На чаепитии обязательно присутствовали несколько женщин, которые смотрели на Михаила с нескрываемым обожанием. Два-три юноши из числа самых умных задавали вопросы и сами же на них отвечали, а препод в это время разливал чай и делал вид, что принимает активное участие в беседе.

- А почему я все упражнения делаю, а результатов нет? – спросила Анька, - Ни глюков, ни движений. Только насморк прошел.
- Ты еще очень мало занимаешься, - ответил Сергей, парень из числа самых умных.
- Михал Михалыч, а вы что думаете? – Анька хотела получить ответ от преподавателя. Она работала менеджером в крупной компании и умела настаивать на своем.
- Я думаю, что Сергей прав, - нехотя ответил Миша. – В это нужно войти… не знаю, как объяснить. Как у художников, надо вписаться. То есть, чтобы что-то сделать, нужно делать и делать, регулярно. Ведь, по большому счету, мы пытаемся пройти к Богу. Не факт, что получится, но надо хотя бы пытаться.
- Могут и не пустить! – добавила Зоя.

Я вспомнила свои движения в «Дереве», хотя всего несколько месяцев занимаюсь. И даже когда не занимаюсь, чувствую внутри какую-то силу, упругость, будто между позвонками появились дополнительные пружинки-амортизаторы. Может, меня уже пустили? Если такими темпами, то и до просветления рукой подать! Хотя вряд ли бывают просветленные лесбиянки…

Честно говоря, от себя я была совсем не в восторге: странное существо непонятного пола и возраста, маленького роста, в очках, с торчащими во все стороны короткими волосами. Какой-то хмурый фрик уже не первой молодости. Поэтому я старалась быть незаметной и тихо выпивала уже четвертую или пятую чашку. Чай был очень черный, сладковатый на вкус, с явственным привкусом старой бани, будто заварили не сухое растение, а почерневшие от времени веточки и сучки. Я смотрела на ребят и на Мишины руки. У него на пальце было странное женское кольцо с большим зеленым камнем. Камень своей темнотой будто затягивал внутрь. Перед глазами почему-то все поплыло, а потом кто-то резко дернул меня за макушку. Я оглянулась, но сзади никого не было, все по-прежнему сидели вокруг чайного столика.

- Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Миша, и если бы в этот момент он не протягивал чашку, я бы подумала, что обращаются не ко мне.
- Хорошо… А почему вы спрашиваете?
- У тебя всегда очень печальный вид, даже моя жена заметила.

Мишиной женой оказалась милая деловитая брюнетка из предбанника, которая обычно собирала у нас деньги.


- Плохо получилось, – сказал директор Андрюша, и толстенная методичка по НЛП, которую я только что отсканировала, снова легла мне на стол. – Нужно все переделать с другими настройками.

Вот только я видела, что получилось нормально, не идеально, конечно, но вполне приемлемо, чтобы читать. У меня была гора другой работы, поэтому я тихо ответила:
- Не буду.
– Что значит, не буду?! – вопрос Андрюши прозвучал угрожающе.  Я начала объяснять про свою занятость, но директор напирал со спокойствием танка, который явно хотел вывести меня из себя. И ему это удалось – я невероятно разозлилась и в тот же момент почувствовала, как энергия внутри меня движется с бешеной скоростью, как будто в теле завелся неуправляемый зверь. Стало страшно. «Наверно, сейчас упаду». Я опустилась на край стула, вцепилась в подлокотник.  Уверенным высоким голосом Андрюша теперь вещал прямо у меня над головой. Розовый, жирный, мужик раздувался, делаясь все больше и больше. Казалось, слегка задень, и он лопнет, разлетится в клочки. Плохо понимая, что делаю, я поднялась и молча помахала рукой перед носом начальника.  При этом мои пальцы сложились в какую-то странную комбинацию, нет, не в фигу. Андрюша замер и внезапно заглох. А я сбежала в туалет и долго сидела там на корточках, пытаясь как-­то успокоить жгущие изнутри нити: двигаясь вдоль позвоночника, непонятная энергия грозила свернуть меня в железный обруч.

Когда я вернулась на свое рабочее место, директора уже не было, его книга тоже исчезла с моего стола. Зашла Марина и попросила не спорить больше «с этим мудаком», а вопросы решать через нее. Только я уже поняла, что мне действительно лучше не спорить, ни с этим мудаком, ни с другими. И совсем нельзя злиться, а то мало ли что…

III
Не сумев подружиться ни с кем в группе, из Москвы мне пришлось добираться одной. Вслед за ребятами и Мишей я решила поехать на две недели в Подмосковье, потому что июль и лето, и эта безумная работа уже в конец меня измотала.

Судя по объявлению на сайте, от станции шел автобус, а потом довольно долго надо идти пешком и свернуть у березы. Через сорок минут ходу по мокрой после дождя траве, тропинка привела меня на небольшую поляну. Здесь росло сразу три березы, но никаких людей, кроме меня, не было. Мобильник не видел сеть, где искать Мишу и остальных - не известно.

Наверно, я просто приехала раньше всех. Немного тревожно, но не страшно. Три толстых старых березы были как будто углами комнаты. С двух сторон стеной стоял ровный сосновый лес, а с третьей, за густыми кустами и мелким осинником, обнаружился обрывистый спуск к реке. Река была зеленая, узкая и очень холодная. Я смотрела на воду, на листья, которые время от времени слетали с деревьев и пускались в плаванье по отраженью густой травы. В городе такой свободной травы не бывает. Откуда-то прилетели две желтых бабочки, они кружились.

Я подумала, что от людей обычно сжимаюсь. Это понимаешь, только оказавшись там, где абсолютно никого нет. Если долго лежать и смотреть в небо, соскрести с глаз очки и наблюдать, как все вокруг распадается только на света и тени, тогда потихоньку пружина внутри начинает ослабевать. Постепенно ощущаешь, насколько этот мир больше и значительнее и как мало в нем зависит от тебя самого.

Когда стало темнеть, я достала из чехла палатку и прочитала инструкцию по ее установке. Потом, во сне слышались какие-то крики, люди были где-то недалеко. Мне даже приснилось, что нужно вернуться назад той же дорогой, потом резко свернуть вправо и вверх, прямо в лес.

Утром светило солнце. Я решила проверить сон: пошла по тропинке назад и через некоторое время действительно обнаружила широкую дорогу, уходящую вверх и вправо. Когда я туда поднялась, то увидела костер, Мишу и всех остальных. Они очень удивились и сказали, что с той стороны, откуда я, обычно никто никогда не приходит. Я развернулась и отправилась назад, за вещами и палаткой.


Жизнь в лагере проходила без видимого плана, потому что трудно было заранее предвидеть, что Мише придет в голову. Чаще всего мы почему-то ходили на холмы. Считалось, если там загадать желание, то оно обязательно сбудется.

Идти по лесу было не очень долго, но в первый же поход мы потеряли Славу. Он был из Молдавии и в обычной жизни делал ремонты с бригадой своих земляков. Славу пошли искать менеджер Лена с Сергеем-целителем-любителем. В итоге на высокий песчаный холм мы забрались вчетвером: Миша, я, пенсионерка Зоя и новая, незнакомая мне женщина Рита, с черными волосами, будто из проволоки. Мы сели на бревно и Михаил сказал, что нужно сосредоточиться, и загадать желание.

Сначала я загадала здоровья своим близким, а потом подумала, что было бы хорошо забыть Боль, все равно она меня не любит. И всех остальных тоже хорошо было бы забыть. Потом откуда-то из-за елки вышел целитель Сергей и спросил, не видели ли мы его Лену? А Зоя ответила: «Какой же ты целитель, если в трех соснах свою собственную женщину не можешь найти?» - «У меня сертификат есть», -  обиделся Сергей. И я зачем-то сказала, что, если кому-то нужно, могу напечатать у себя в полиграфии множество сертификатов. Все сразу оживились, стали выяснять, у кого какие желания, но, мне показалось, что честно никто про себя ничего рассказывать не стал, только Рита сообщила: хочет найти мужа.

Миша заиграл на варгане и разговоры сразу затихли. Холм от песка был желтый, даже немного красноватый. Вокруг росли какие-то очень тонкие, но высокие березы и мрачные разлапистые елки. Под одной из ближайших елок была замшелая ямка, и мне захотелось туда забиться и остаться там навсегда. «Ты поосторожней с желаниями-то», - прошептал мне вдруг кто-то прямо в ухо. Миша уже перестал играть, и тоже смотрел на ту же ямку. «Ерунда, все равно ничего не сбудется», - тоже шепотом ответила я. А сама сосредоточилась и попросила у духов холма подсказать, чем мне лучше заниматься в жизни. Наверно, духи меня тогда не услышали, потому что ответа на этот вопрос я не знаю до сих пор.


- Вы заметили, когда Михалыч делает упражнения, у него на животе каждый раз так смешно задирается майка, и он ее потом поправляет? – Рита помешивала в котелке суп и задавала странные вопросы. Зоя резала лук, я чистила картошку. Кроме нас, больше никого у костра не было, и мы с пенсионеркой дружно замотали каждая своей головой: за майкой на животе учителя мы никогда не следили.
- Скоро его жена должна приехать, - сказала, наконец, Зоя и вытерла набежавшую от лука слезу.
- А при чем тут жена? – Рита вынула из котелка палку-мешалку и выглядела вместе с ней весьма угрожающе.
- Ни при чем, конечно. Я имела в виду, что от всяких китайских практик обычно повышается сексуальная энергия.
- И что тогда делать? - спросила я.
- Как что делать? Мужика искать!
- Чего сразу мужика… Может, лучше какие-нибудь упражнения?
- Ну, онанизм тоже упражнение.
- А как же любовь? – вдруг вмешалась Рита.
- Любовь разная бывает. Еще древние греки выделяли несколько разновидностей. Самая высшая – агапэ, когда любишь как будто человека, а на самом деле - Бога. И он тебе отвечает взаимностью.
– Кто отвечает, человек?
– Нет, Бог, конечно! - Зоя, возмущенная нашей непросвещенностью, чуть не попала ножом себе по пальцам. Я хотела еще спросить, как отличить, кого на самом деле любишь? Но не успела, потому что наш бог, вернее человек, Миша вышел из кустов и уже приближался.


Через две недели все возвращались домой. Если просто ехать вместе  с  незнакомым человеком несколько часов в поезде, то к концу пути его можно довольно неплохо узнать. За две недели совместного существования мы все тоже хорошо узнали друг друга. Самым добрым был Слава, он сам тогда нашелся после нашего похода на холмы. Зоя старалась выглядеть грозной ведьмой, но больше походила на старую фантазерку, которая, однако, точно обладала какими-то сверхъестественными способностями. Рита в основном молчала и сверлила нас черными матовыми глазками. Она лучше всех справлялась с хозяйственными работами. Сережа - целитель-любитель сильно надоел бесконечным пересказом эзотерической литературы. Вот кто все знал про агапэ, третий глаз и четвертое ухо. Его девушка Лена прожила с нами всего один день, а потом сбежала в город. А еще я заметала, что Миша иногда за мной следит.

Как-то мы искали в лесу место силы, бродили там долго, уже устали. Никто, кроме Михаила, не знал, как оно должно выглядеть. В какой-то момент я так измучилась, что села на первую попавшуюся кочку. Села и закрыла глаза, стала о чем-то думать. Потом очнулась от тишины вокруг, никто не разговаривает. Ребята, наверно, ушли и как я теперь одна буду выбираться?! Открыла глаза: Миша и остальные лежали здесь же, практически вокруг меня.
- Что раздумали искать место силы?
- Нет. Тихо. Мы его нашли, - ответил Миша. –  Вернее, ты нашла.
- Где?
- Здесь. Вон под тобой кочка – это холмик заброшенного кладбища.

Еще он сказал, что там похоронены женщины, и я подумала, что уж женщин-то я всегда найду, даже в лесу.


- Люди уже давно превратились в живые приставки к телевизорам и компьютерам. Живут, как запрограммированные, по рекламному сценарию. Чистят зубы, покупают гаджеты, ездят отдыхать за границу. Начинают слышать себя, только когда что-нибудь у них заболит! - в последнюю ночь мы сидели вокруг костра и пили разведенный спирт, который накануне привезла Мишина жена. Сергея-целителя понесло проповедовать: Надо спасать мир!
- А как его спасать-то? – уточнил Слава. – Тут на еду еле хватает, не то что на гаджеты.
- Да, пока человек не решит своих материальных проблем, он дальше в практике не продвинется, - сказала Зоя и тяжело вздохнула. У нее была маленькая пенсия, хорошо, что дети помогали.

Миша ходил будто бы и не пьяный, но всех целовал и обнимал. Я смотрела на него и подумала, что влюбляюсь. Наверно, это возрастала сексуальная энергия.

Костер горел очень ярко. Его разводили между двух широких и коротких бревен, лежащих на земле параллельно друг другу, как два человека. Пламя обнимало их целиком, связывая в нечто единое. В первую очередь бревна выгорали в том месте, где соприкасались между собой и только их спины снаружи еще какое-то время оставались целыми, светлыми и твердыми.

Я чувствовала себя очень засоренной чужими словами и мнениями. Получалось, что если занимаешься практиками, читаешь нужные книжки, то ты уже особенный, а не, как раньше, законченный неудачник. Главное набраться терпения: стоять в «Диком дереве», смотреть внутрь себя и не совершать плохих поступков - и тогда можно будет менять реальность на свое усмотрение. Наверно, я бы в этом случае материализовала себе близкого человека, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Хотя, он мне тогда, наверно, уже и не понадобится, достаточно будет просто сидеть круглый год где-нибудь у реки, с деревьями и травой…

Моей макушки вдруг что-то коснулось: Миша стоял сзади и, судя по тени, крутил рукой у меня над головой.
- Ты чего делаешь?
- Надо тебе мозги вправить, пока есть такая возможность.
- Кто бы тебе вправил! – прокричала вдруг Мишина жена, и он отошел от меня, чтобы обнять кого-то другого. Я опять стала смотреть в костер.

IV
Мастер Чух приехал в конце осени. Это его фото в зале все время мрачно смотрело на меня со стены. С картинки Чух производил грозное впечатление, а в жизни он оказался маленьким и тощим, и довольно старым, хотя с виду было невозможно понять, сколько ему лет. Башка у китайца, лысая и коричневая от загара, была похожа на голову древней статуэтки из темного дерева. Он ходил абсолютно бесшумно. По-русски знал два слова: «Миша» и «хоросё».

Где-то раздобыли переводчицу и иногда за чаем, после занятий, устраивали ответы на вопросы. Переводчица серьезно переводила, а Чух всегда улыбался. В такие моменты народу вокруг китайца собиралось много, приходили не только те, кто занимается, но и просто любопытствующие.

Вопросы чаще всего задавали ерундовые, но вдруг кто-­то спросил про боевую эффективность тайцзи. Все эти плавные движения больше походили на танец, и трудно было себе представить их воинственное применение.

Чух предложил продемонстрировать, встал и сказал: «Нападайте!». Китаец теперь был серьезен и молча смотрел на присутствующих. Никто из наших не поднимался. Зависла какая-то слишком тихая тишина. Наконец, встал мальчишка, совсем салага, поднял на китайца руку – и тут же впечатался в стену обеими лопатками, деревянный дом задрожал. Было понятно, что Чух ответил не в полную силу, но парнишку все равно стало жалко. Рядом сидел Миша и делал вид, что все происходящее его не касается. Тогда я пихнула его локтем и тихо сказала: «Иди. Что вы все сидите?! Это же ребенок!»

Михаил медленно поднялся и встал напротив Мастера. Китаец едва доставал ему до груди. Все произошло очень быстро, я даже не успела ничего понять. Если салагу Чух просто откинул к стене, то Миша, подброшенный непонятной силой, рыбкой летел через всю комнату. Огромный мужик прошел по дуге, чем­-то задел чайный столик и вместе с посудой приземлился у подоконника. Только чудом он не въехал головой в окно.


Занятия с китайцем стоили дорого, хотя несколько раз, благодаря Мише и его жене, мне все-таки удалось попасть. Рядом с Мастером все получалось гораздо легче, как бы само собой.

Чух впереди, а мы за ним шли обычную дорожку из стиля Ян, народу почему-то было мало, никто не наступал на пятки, не суетился и не мешал разговорами. И мне показалось, что земля уходит из-под ног. Я двигалась прямо, а все вокруг почему-то плавно раскачивалось из стороны в сторону. В ушах звучал какой-то странный ритм, будто кто-то неторопливо бил в глухой барабан. Китаец выскочил из круга и уставился на меня - сразу же все прекратилось. Я не успела даже испугаться.

- Что с тобой было? – спросил Миша после занятия. Он сменил шелковую кофту преподавателя на обычную футболку и ходил к Чуху вместе с нами. Когда занятие заканчивалось, мы обычно вместе шли до метро.
- Не знаю, я слышала какие-то барабаны. А как ты заметил?
- Ты исчезла, пропала куда-то. Наверно, ты можешь перемещаться в другие измерения.
- Приходится. Наше-то измерение совершенно никуда не годится!
- Я не шучу.
- Я тоже. Не знаю, что я здесь делаю, ни дома, ни работы нормальной, ни семьи.

Мы уже дошли до метро и теперь стояли среди каких-то палаток, мужиков с бутылками и лохматых собак. Одна собака отделилась от подруг, устроилась под кустом и чесала о ветки свою спину.
- Слушай, а лесбиянки чего совсем с мужиками не спят? - спросил вдруг Миша, который тоже, как и я, смотрел на странные собачьи манипуляции.
- Они все разные. Некоторые даже замуж выходят.
- У китайцев, кстати, разрешено многоженство. Не знаю, как Чух у нас тут обходится совсем один.
- Так Зоя недавно рассказывала, что он ее под огнетушителем на третьем этаже зажал и говорит: «Хоросёёё!».
- Ну, это несерьезно. Я считаю, что спать надо либо со всеми, либо вообще ни с кем.
У меня не нашлось возражений.


- Что ты хочешь?!! – спросил Андрюша Евгеньевич, напирая на меня животом. С утра он как обычно проповедовал свое НЛП.
- Не знаю.
- Это самое важное! Нужно делать только то, что ты хочешь. Напечатай сначала визитки Евдокимову, он сейчас должен подойти, а потом запускай билетики. И «Антисептика» свои листовки уже второй день ждет.

Я не спорила. На меня вдруг снизошла любовь ко всему человечеству и отдельным его членам. Вдруг зазвонил мобильник, и хриплый Мишин голос попросил: «Слушай, ты убери там у себя про спать-то…» - «Что убрать? «проспать-то?» - «Да, моя жена читает твой блог, сотри, пожалуйста, а то она уже на работу поехала, а там - Интернет…». Только тут я поняла, что Миша прочитал у меня в дневнике свежую запись. Под заголовком «Не все любят экзотику» было написано: «У инструктора есть только два пути: спать со всеми своими студентками, или не спать ни с кем. Правда, еще можно стать китайцем». Я не видела в этом ничего криминального, но текст удалила. А вечером Анька спросила у меня, откуда я знаю.
- Знаю о чем?
- О Мишиной девице. Молоденькая такая, с губками. Я их видела совсем недавно, утром, случайно. Пришла раньше всех, а они стоят там, в темноте. Понятно, что не просто так. Ты что, не знала?!
– Нет.
–  Блин, ты так пишешь у себя в блоге, будто тебе все известно!
- Ничего мне не известно! Эхххх… Как же жаль... Может, у них любовь?
- Да, какая любовь! Девчонка из тех, с кем легко переспать. Для мужиков это как тортик съесть.
Меня замутило.


Теперь и я заметила эту девочку, совсем молоденькая и действительно симпатичная. Из носа течет, но все равно в тоненькой маечке на бретельках. Китайцу, кстати, она тоже нравилась, он даже как-то полез к ней в сумку, чтобы посмотреть рисунки. Девчонка училась на платном отделении одного из художественных вузов.
- Ты меня сможешь понять, только когда сама наберешь силу, - сказал Миша и посмотрел куда-то в сторону. Мы опять стояли у метро и даже собаки вокруг были те же самые. – Человека нужно принимать таким, какой он есть. Я не знаю, что вы там про меня напридумывали. А девчонка эта, она особенная, художница! От нее исходит божественный свет! Она ведь и Чуху нравится, он тоже ее выбрал.
- Да я ничего… Не волнуйся, мы никому не скажем. Наверно, я ей завидую, этой вашей художнице. И, честно говоря, как-то противно.
- Ты не понимаешь! Я не волнуюсь. Я – войн, и не обязан жить по правилам. Чтобы получить новое качество нужно что-то делать, и не важно, хорошо это или плохо с общепринятой точки зрения. И вообще, знаешь анекдот. Жена жалуется мужу, что невестка изменяет. А муж говорит: «Дорогая, не волнуйся, это ее проблемы». – «Но она изменяет нашему сыну!» - «Это его проблемы». – «Но она изменяет с тобой!» - «Это - мои проблемы».

Тут Миша замолчал, а я вспомнила окончание анекдота. Там дальше ошарашенная жена спрашивает: «А как же я?!», и муж-изменник отвечает: «А вот это уже – твои проблемы!». Да, это мои проблемы. Такая фигня…


– Ты идешь?
– Нет! – Миша сделал большие глаза. Его жена сидела за столом совсем рядом, и я вспомнила о своем обещании. Накануне преподаватель просил при супруге не спрашивать, идет он домой или нет. До сих пор такой проблемы не возникало. Обычно до метро мы всегда ходили вместе: Миша, я, Анька, Зоя, Слава или Сергей-целитель. И я успела привыкнуть.
– Извини, я совсем забыла…
– Что ты забыла?! – Мишина жена, кажется, решила допросить меня с пристрастием.
– Да, я забыла, что Миша просил все вопросы решать с ним в зале и не спрашивать, идет он домой, или нет. Это же бред какой­-то…
- А я не против, пусть идет! – закричала вдруг Мишина жена. – Забирайте его себе, если хотите!

Слава богу, других людей рядом не было. Что тут ответишь? На Мишином лице читалось стойкое желание меня прибить.


Предатель - всегда предатель, а я уже стала об этом забывать. Жизнь повторяет свои старые петли, я снова предаю близких людей.

В зале висели шарики и прочая новогодняя хрень. До праздников оставалась всего неделя, а снег до сих пор не выпал. На улице - одна черная слякоть. И внутри у меня - то же самое. Я пришла к Михаилу на занятие, надеясь извиниться. Еще в рюкзаке у меня лежала книжка про нашу летнюю поездку. Книжка была с картинками, мною написанная и напечатанная. Хотела сделать ему и ребятам подарок на Новый год.

Перед занятием извиниться не получилось. Потом все пошло как обычно. За окном, в оранжевом свете фонаря, начал медленно падать снег. Может быть, Миша не слишком на меня зол, хотя кто его знает. Вообще самый верный способ понять, что происходит, это спросить об этом. И я мысленно задала вопрос: «Чего ждать от Миши?», правда, и так было ясно, что дружбе конец. Да и не было, наверно, никакой дружбы, я ее, как всегда, выдумала от пустоты. Мы сидели и смотрели внутрь себя, как всегда после «Дикого дерева». Уже забыв про вопрос, я вдруг увидела, как откуда-то снизу поднимается темный ножик, или клинок, или просто стрела с острым наконечником, там обычно не разберешь толком. Стало жутко, и я инстинктивно закрыла лицо руками, хотелось прогнать только что увиденное, хотя оно и само уже исчезло. Миша сидел рядом со своим идолом. Он сегодня был неразговорчив.

Занятие закончилось, и я стала извиняться. Снег шел уже большими мягкими хлопьями, такими нежными, что было жалко давить их ботинком. Миша сказал, что теперь мне не доверяет, не желает иметь со мной никаких дел и чтобы я больше про него ничего не писала. Потом он шел до метро очень быстро, огромными шагами и всю дорогу молчал. Я бежала следом, хотя давно уже следовало остановиться, потому что все это уже было, было даже не один раз и не два. Кажется, совсем недавно я также бежала за Болью и просила ее притвориться, сказать мне, что все хорошо, что мы дружим, тогда я смогу уйти. Похоже, в моей жизни заклинило кнопку повторной трансформации, кто-то упорно нажимал ctrl+D, и я снова и снова цеплялась за человека, которому была не нужна. Книжка про лето так и осталась лежать в рюкзаке.

Придя домой, я убрала из блога все свои записи про китайскую школу. Все-таки Интернет – прекрасная штука: не надо разводить костров, достаточно поменять настройки доступа.

V
Ну да, любой здравомыслящий человек ушел бы и не вернулся, а я не смогла. Правда, теперь я стала гораздо реже посещать занятия и никогда не ходила больше с Мишей до метро.

Как будто ничего нового не происходило, или я научилась не замечать лишнего. Чух уехал, вожделенная всеми художница тоже куда-то пропала. В зале опять появилась Рита - женщина с проволочными волосами. А в июле мы снова собрались в Подмосковье, к той же самой реке и холмам.

Вечером я укладывала рюкзак, когда уже с поляны позвонил Миша.
- Ты где?! – прокричал он. - Ты приедешь?
- Да, вещи собираю.
- Возьми с собой тазик посуду мыть, мы забыли.
Я сказала «хорошо», а сама подумала: какой, к черту, тазик? Я же завтра все потащу на себе, а они-то накануне уехали на машине.


И Река, и деревья были уже знакомые. За год они совсем не изменились. Зеленая вода несла редкие кораблики опавших листьев, дна совсем не видно. Берег отделен от всего мира стаей молодых осин, растущих по склону. Я подолгу сидела там одна и каждый раз мне казалось, что рядом кто-­то есть, кто-­то очень близкий и надежный, хотя на самом деле никого там не было. Зато наверху, в лагере, жизнь била ключом.
- Что-то ты в этом году посуду за всех не моешь, - сказала Рита, выплескивая миску с грязной водой.
- Народу теперь слишком много, все сами за собой моют, - мне не хотелось ссориться.
- Так ты же вообще ничего не делаешь!
- Давай, что мне сделать?
- Картошку чисти.
Я сидела и чистила. Миша вместе с молодыми девчонками уехал купаться на озеро, а Рита из-за хозяйства как-то пропустила этот момент и теперь, видимо, жалела. Мне было спокойно изнутри, а от того, что Рита злится, становилось почему-то еще спокойнее. Наверное, я вампир.


Там, вдали от города, все усиливалось. Обычные средние люди вдруг начинали проявляться в полную мощь, и маскировка приличий куда-то пропадала. Я вдруг обнаружила, что нередко говорю Мише какие-то гадости, причем практически на пустом месте, наверно, от неуважения, которое в Москве было не так заметно. Кажется, я непроизвольно повторяла Мишин опыт: делала нечто совершенно плохое, и результат не заставил себя долго ждать.

На кухонном пне стояла приоткрытая банка рыбных консервов, и я собиралась немного поесть, но тут Михаил, как очумелый, всех погнал на поляну делать форму. Солнце палило слишком сильно, я надвинула на глаза панаму, но все равно ничего не получалось, ноги подкашивались, движения выходили не верно.
- Убирайся! Ты нам портишь всю энергетику, - сказал Миша и потянул меня за локоть.
«Сейчас пойду, и все будут смотреть мне в спину». Вместо этого, я отодвинулась в самый задний ряд, спряталась за Славу с Сергеем и сказала: «Можно я лучше тут останусь?» Учитель не возразил.

Когда занятие закончилось, я ушла к реке, за осинник, искупалась, и стало немного легче. «Порчу всю энергетику…» Когда человеку говорят, что он не моет посуду, то можно взять и помыть, а что делать с энергетикой?

Когда я вернулась, в лагере уже почти никого не было, все пообедали и ушли на холмы. У костра сидела только маленькая девчонка Люда, тоже какая-то грустная. Вообще-то Люда только с виду казалась маленькой, не смотря на молодость, это был уже сильный и самостоятельный человек.
- Ты чего такая? – спросила я.
- У меня собака умерла. Мама только что позвонила. Она давно болела уже, но все равно...
Да, по сравнению с Людой, я просто горя не видела. Мне стало стыдно.


На другой день мы не занимались, потому что, оказалось, что вчера, по дороге на холмы, Миша повредил ногу: то ли укусила змея, то ли он просто неудачно наткнулся на ветку. Я принесла ему пузырек с йодом. Это, кстати, был его йод, оставшийся у меня с прошлого лета. Рита лечила преподавателя у него в палатке, а мы с Людой, чтобы разогнать тоску, решили пойти на холмы, ведь вчера вместе со всеми не получилось.

Моя знакомая ямка под елкой была на месте. Никто туда без меня не залезал, мох был мягкий, зеленый, не тронутый. Я кинула на него куртку и свернулась, прижав колени к подбородку. Теперь зеленые веточки у меня перед глазами казались огромными диковинными деревьями, а желтые прозрачные песчинки лежали, как драгоценные камни, целая гора из драгоценных камней. «Попробуй не отвлекаться от боли, а наоборот, войти в нее», - сказал кто-то у меня в голове. И я попробовала. Сразу стало еще хуже, захотелось развернуться, вскочить и громко заорать: «Я чертово дерьмо! А вы все - уроды и предатели!» - и лупить по земле кулаками. Но я осталась лежать в ямке и тогда будто бы выступила из себя. Злость пропала, а боль теперь чувствовалась не так остро, потому что меня стало очень много, я была в земле, в елке, в каждой песчинке и в каждом камешке, в карамельных конфетах, которые кто-то оставил здесь в качестве жертвы... Когда я проснулась, уже давно пора было возвращаться.

Пока мы с Людой отсутствовали, приехали ребята из города, привезли пива и водки. Уже стемнело, и многие изрядно набрались. Миша тоже сидел вместе со всеми, и нога у него была страшноватая, какая-то опухшая, но он сказал, что уже гораздо лучше.
- Думаешь, это змея? – я никогда не видела змеиных укусов.
- Ну, если ты у нас змея, тогда да, - ответил Миша.
- А при чем тут я?! Меня даже вчера с вами не было.
- Я работал, и мне показали, что это из-за тебя, потому что ты на меня разозлилась.
- Ничего себе! А больше тебе ничего не показали?! – я схватила чей-то стаканчик с водкой, выпила и ушла к себе в палатку, чтобы не сказать еще чего-нибудь. «Господи, ведь я сейчас опять на него злюсь!»


С тех пор, как меня обвинили во всех смертных грехах, я старалась поменьше участвовать в общих мероприятиях. Миша, кстати, поправился довольно быстро. Сегодня вечером готовилась последняя, прощальная пьянка, потому что две недели уже прошли. Девчонки, во главе с Ритой, суетились у костра: коптили рыбу, нарезали салаты и бутерброды. Накануне из города приехала Анька, и было здорово с ней поболтать. Хотя мне в этот раз было не очень, уезжать все равно не хотелось. В конце концов – сама виновата. У меня есть свойство раздражать других. Вроде бы ничего особенного не делаю, а люди реагируют плохо. И с Болью так было, и еще много с кем. Бывает, просто скажешь им правду, мою правду, не их, – и все. Мои слова иногда имеют невероятную разрушительную силу.

Я сидела на бревне и думала, куда бы отодвинуться, потому что переменчивый ветер то и дело обнимал меня дымом от костра. Но все места вокруг уже были заняты. Рита играла на гитаре, и ребята ей подпевали. Миша, вроде бы не очень пьяный, ходил и всех по очереди целовал. Наверно, подошла моя очередь, потому что он сел рядом и тоже оказался в дыму.
- Ты чего такая неприкаянная?
- Я хотела извиниться.
- За что?
- За то, что часто говорю гадости. В общем, прости.
- Если ты хочешь как мантру, то надо так: «прости меня - и я прощаю».
- Прости меня и я прощаю.
Миша обнял меня и сказал прямо в ухо: «Начни уже себя уважать». Потом он встал и ушел к кому-то другому. Стало холодно, я допила пиво и залезла в свою палатку. Нужно было дожить хотя бы до утра.


Разбудил меня женский смех. Светало едва-едва. У костра почти никого не осталось, только Миша с какой-то молодой девицей на коленях (его жена в этот раз не приехала), рядом Рита и еще, кажется, две девушки. Они ржали, и я вежливо попросила их заткнуться, потому что мешают спать. Рита ответила мне всякими разными словами, которые потом, к счастью, очень быстро выпали из моей памяти. Когда лежишь в палатке, то по земле слышно все очень хорошо, даже если говорят негромко, а тут говорили громко, и Рита, и девки. А Миша молчал.

Пора было убираться. Я прихватила теплую отцовскую куртку и свою чашку, в которой еще с вечера оставалось немного воды. За ночь вода стала ледяной, но была по-прежнему чистой и прозрачной. Зачем-то, проходя мимо, я вылила эту воду Мише на голову. Хотелось, чтобы он хоть немного пришел в себя. Потом мне в спину что-то раздавалось, но я уже не слышала. Трава была темная и набухшая от росы. Сквозь шарф белого тумана я добрела до реки. Утром всегда видно дно, но вода еще слишком холодная, долго в ней не просидишь. Я вылезла, быстро оделась, постелила куртку и легла. Вокруг – ни души. Тело потихоньку согревалось. Небо у горизонта уже пожелтело, солнце скоро взойдет.


Летаю? Или я падаю? Открываю глаза. Я лежу на старой отцовской куртке, вокруг – мокрая от росы трава. Новое утреннее солнце горит в каждой капле маленькой звездой. Мир чистый, прозрачный, и никого нет, только река и деревья.

В лагере все спят. Тапки Риты валяются перед входом в Мишину палатку. Пока я укладываю вещи, откуда-то приходит не очень знакомый мужик, который, кажется, вчера приехал на машине, и говорит, что может подвезти меня до станции. Он же помогает мне засунуть в чехол упрямый спальник.

До дома я добралась довольно быстро. В электричке еще пристал какой-то дед, говорил, что девушка не должна так выглядеть, нужно надеть юбочку и улыбаться.

Привычная комната встретила меня пылью и теплом от солнца на паркете. Что-то делать не было никаких сил. Я разложила на полу палатку, чтобы сохла, постояла под душем, потом рухнула на диван и сразу уснула. А когда проснулась, увидела молодой осинник, тот самый, что рос на берегу реки. И река текла за деревьями. Диван был на месте и палатка на полу, а вместо стены с обоями – прозрачный тонкий лес и зеленая вода, уходящая до горизонта.

2011 г.

(Если не ясно, что такое «тайцзи», «стиль Ян» или что-то еще – погуглите.
Все совпадения – случайны.)