Звездная пыль. повесть -эссе. Часть 1

               











      Наверное, у каждого интеллигентного человека с возрастом возникает желание  поделиться своими мыслями и чувствами с неопределенным кругом лиц. То есть, написать о сокровенном и сделать его доступным  для любого желающего.
Не знаю, много ли таких найдется, но считаю, что мои дети, а также, в будущем,  и внуки, прочитают эти строки...


                Городок  на Вое.

Я родился в апреле 1945 года, когда догорала последняя, как тогда казалось, война. Каких-либо эпизодов из раннего детства почти не помню. Впрочем,  одно из них до сих пор всплывает в памяти. В четыре года я сильно простудился. Видимо, было воспаление легких. До сих пор помню  кошмары. Их вызывала болезнь. Я боялся засыпать, потому что в кошмаре все время видел длинный, глубокий и узкий подземный ход, по которому надо пройти, проползти, протиснутся. Камни давят на грудь, не хватает дыхания. Скорей всего,  я умирал. Я жаловался на удушье, а бабушка растирала мне грудь  салом. Лекарств тогда не было ника- ких. Даже пенициллина.  Бабушка  достала где-то американский  красный стрептоцид. Он, к счастью,  помог. Я остался жив. Благодаря моей бабушке. А еще, ее молитвам. Я не сумел отблагодарить ее за все при  жизни. Знаю, что она на небесах, но в каком – то особом мире. Однажды я видел его во сне. Расскажу позже. 
Отдельные обрывки воспоминаний  в последнее время все чаще всплывают в памяти и просятся  на бумагу.

Вечер. Длинные тени деревьев ложатся на дорогу. Пахнет цветущей сиренью и цветами палисадников. Свежий ветерок тянет с реки. Над городом звучит духовой оркестр. Мелодии доносятся из городского сада, маня молодежь на танцплощадку. Мелькают белые платья, слышатся молодые голоса. Таким мне запомнился наш городок. Ныне Нолинск, а в прошлом Молотовск. 
Назвали его  по имени знаменитого земляка Вячеслава Скрябина, партийный псевдоним Молотов. Парта, обитая красным бархатом в школе, где он учился.
Портреты Сталина и Молотова. Музей на улице Спартака. Подарок абиссинского царя – блестящий меч. А потом антипартийная группа Маленков, Молотов и примкнувший к ним... Музей закрыли.
Прошла мода на партийные имена. Теперь он снова Нолинск.

Мемориальная доска на маленьком домике на улице Курнакова, где во время вятской ссылки жил Ф.Э. Дзержинский.

Краеведческий музей с костями и бивнями мамонтов, некогда обитавших в нашей глубинке. У нас во дворе долго лежал зуб мамонта, не помню, откуда он взялся, то ли нашли в лесу, то ли подобрали около краеведческого музея, который почему-то закрыли.

Окаменевший тропические деревья в глубоком и длинном овраге под названием Каменный лог. Неизвестно кем оборудованный колодец, из которого бил родник. Он был началом для маленькой речки Дубовки, русло которой летом пересыхало. Зато весной в нем плавали головастики и  мелкая, неизвестно откуда появлявшаяся рыбешка. Мы, как исследователи, изучали речку до ее впадения в Вою и знали каждый ее перекат.

Таинственные хвойные леса с обилием грибов и ягод. Бывало, в ста метрах от дома, где жили мои старики дед и бабушка, на высоком увале, можно было набрать корзинку лесной клубники. А чуть дальше, под слоем  травы и хвои прятались изумительные рыжики и грузди.
Наш городок  располагался среди Вятских увалов. В них было что- то от гор. Дальняя перспектива открывалась от дома деда, луга среди увалов шли до высокого вятского  берега, до которого было километров двадцать пять.   
                Среди Руси огромной высокая гряда,
                Как океана волны увалов череда.
Детство казалось счастливым, длинным и голодным. Лакомством, да прибавкой к питанию были для нас дикорастущая редька, которую можно было есть с солью, кислянка или заячья капуста. Прямо за домом начиналось чье-то огуречное поле, и прекрасные хрустящие огурцы не выводились из наших карманов. 
Мама покупала белые сухари. Мы размачивали их в молоке , посыпали сахарным песком и не было вкуснее пирожных.
В голодные послевоенные годы настоящим спасителем нашей семьи стал дед Дима. Дмитрий Николаевич Назаров. Он был непревзойденным рыбаком и садоводом.
Пойманную рыбу, которая кишела в нашей речке Вое, он умудрялся сохранять  даже  жарким летом, на леднике. Глубокий погреб с зимы он набивал снегом, и тот лежал до  осени. В саду плодоносили яблони, смородина, крыжовник, а особенно много было малины.  Мы собирали ее корзинами, дед продавал ее на местном рынке, стакан стоил двадцать копеек. Столько же - булка хлеба.
Во всем помогала деду и наша бабушка. Софья Зотиковна, чудесная русская женщина, вынесшая все тяготы «обеспеченной» всем необходимым  советской действительностью и правившими нами космополитами. Она вставала вместе с дедом в 2 часа ночи и готовила ему завтрак, а также узелок на день. Дед отправлялся на рыбалку, а значит он кормилец. Будет рыба в длинную зиму.  Бабушка Софья Зотиковна была глубоко верующей женщиной. Только вера помогла ей пройти все жизненные испытания. О глубине и трагизме их я узнал только в зрелом возрасте. Религия была для нее спасеньем и надеждой.
Среди беспросветной голодной жизни  в ней жила вера во что-то светлое и высокое, пусть недостижимое, но такое реальное. Ради этой веры стоило жить. Она не пыталась увлечь нас религией,  только раз застав меня с церковной книгой, спросила, не захотел ли я стать на путь истинный.  Но мой отравленный коммунистическими лозунгами мозг выдал какую-то глупость. Бабушка знала, что я сам приду к Богу в зрелой жизни, но не хотела торопить меня. 
                Все чаще, на закате лет,
                Я вспоминаю своих близких.
                Пусть не стоят им обелиски,
                И в Википедии их нет.
                Не полководцы, не поєты,
                Не графы, или там купцы.
                Но жизнь достойная при этом,
                И не заглядывай в Святцы.
                Они -святые все, я знаю,
                Они -носители добра.
                Их жизнь, доподлинно святая,
                Для нас всех жертвою была.
                Они хранили наши корни,
                Они сквозь войны пронесли,
                И быть герояи достойны,
                И наш поклон им до земли.

Весной наша река  Воя разливалась и затопляла слободку. По ней ездили на лодках. Пахло сыростью и лесом. Наступал май и благодатное тепло разливалось по округе. В оврагах еще лежал снег и мы катались по снежным склонам на ногах и были счастливы.
Еще одним воспоминаем  детства была азартная игра в чику. Не знаю, кто привез ее в наше захолустье.  Игра заключалась в следующем. Каждый ставил на линию в общую кучку медные и серебряные   монетки.  С большого расстояния специальной битой- утяжеленным кругляшком,  мы бросали в кучку монет. Выигрывал тот, чья бита падала ближе к кучке. Тот и разбивал ее своей битой. Каждую монетку надо было перевернуть с орла на орешку. Тогда монета твоя. Иногда счастливчик сразу попадал битой в кучку. Он собирал перевернутые монетки, остальные переворачивал ударом биты. Уходить с выигрышем было нельзя. Надо было доказывать, что ты не трус, игра продолжалась до бесконечности.

Еще одной игрой детства была лапта. Наверное, она была не такой, как  понимали ее в других городах. Специальной битой били по мячику, который нужно было поймать и бросить в противника.

Были и бабки. Мелкие кости животных, кажется коз, ставились в определенном порядке и их также разбивали битой. 
 
Летом мы устраивали настоящие спортивные соревнования. Я жил с родителями в большом коммунальном доме по улице  Фрунзе. Недавно закончилась  война, с фронта вернулись мужчины и наш двор был заполнен примерно  одинаковыми по возрасту мальчишками. Теперь я понимаю, почему после войны рождались в большинстве мальчишки. Природа восполняла генетический фонд мужской половины населения, выбитый страшной войной.
Мальчишки нашего двора, под руководством одного из нас, готовились к взрослой жизни. Мы устраивали соревнования по бегу, прыжкам в высоту и длину. Наградами служили медали родителей. Это только через много лет они снова стали наградами, а в 50 годы они были пустыми значками.
Несмотря на голодное детство, наше поколение, родившееся в послевоенные годы, было крепким и здоровым. Еще бы, пределом мечтаний каждого из нас был велосипед, на котором мы совершали почти что цирковые пируэты. То без тормозов спускались по крутой улице Федосеева, то с разгону влетали в  воду. А поездки на рыбалку за многие километры! 
Зимой город кишел лыжниками. Бабушка с дедом жили на высокой горе. От их дома начинался головокружительный лыжный спуск  в Слободку. Самые смелые мальчишки летели на лыжах с огромной скоростью,  прыгали с трамплинов. В начале 21 века, в один из приездов в зимний Нолинск,  я с жалостью отметил, что лыжников нет ни одного!
В конце шестидесятых лыжи у нас стали профессиональным занятием. Школьная лыжная секция закупила настоящие слаломные лыжи. Конечно, и я участвовал в соревнованиях по слалому и считал, что неплохо катаюсь. Но самым лучшим из  нас был Серега Прокашев. Маленький, юркий, он удачно подобрал лыжи и летал по склонам между вешками со взрослым  мастерством. Однако лыжи стали его трагической  судьбой.  Готовясь к соревнованиям, он тренировался с резиновым жгутом и по  нелепой  случайности жгут захлестнул его за горло. Он умер прямо дома. Уход Сергея стал моей первой потерей.   
Конечно, самым ярким и непревзойденным событием моего детства является моя  поездка во Всесоюзный пионерский лагерь Артек.
Долгий путь из Нолинска до Кирова, полное отсутствие дороги. Дорога –то была, но вымощена местами деревянными чурками. 136 километров  автобус шел почти 6 часов.
Потом путешествие на поезде, пирамидальные тополя и белые хатки Украины, которая вдруг в  зрелые годы стала моей судьбой. Симферополь и перевалочная база, где я купил прекрасный зеленый  автоматический карандаш. Пение пионерских песен. Серпантин горной дороги до Ялты на открытом троллейбусе. Чувство укачивания. Сколько потом пришлось мне ездить, но тогда впервые я почувствовал головокружение от ощущения крутых поворотов и близости пропасти ( как тогда казалось).

Были и другие пионерские лагеря в нашем районе. Жизнь в них была достаточно суровой. Никаких удобств. Умывание в речке Воя. Скромное питание. Труд на колхозных полях. Часто мы теребили лен.  Детские руки воспалялись от кострицы.

Наша школа  называлась школой с сельскохозяйственным уклоном. Весь уклон заключался  в использовании детского  труда на колхозных полях. Почему –то председатели колхозов всегда запаздывали с уборкой картошки. Ее приходилось выбирать из-под снега в октябре, следом за трактором с плугом. Плохо одетые, полуголодные, мы рано оценили тяжкий труд на колхозных полях и наверное поэтому все мечтали уехать в большой город, чтобы поступить  учиться в ВУЗ. 

Природа наградила меня многочисленными способностями.
 Я рано научился читать и к седьмому классу перечитал все книги из школьной программы. Любимыми книгами были книги  Тургенева, Чехова, Беляева, Майн Рида, Ефремова, Толстого. Ах, этот вечный дуб, который оживал весной у Толстого. Жаль, что тогда нам еще были недоступны книги Бунина, Есенина. Я рано начал писать стихи. Мне казалось, что они были взрослыми и умными. Я с успехом читал их на школьных вечерах. И  со сцены районного Дома культуры.   
               


                Узкий серп луны, кривой и тонкий,
                Синей тушью купол неба залит.
                Лунный свет, серебряный и звонкий,
                Словно музыка в Колонном зале.

                Чуть дрожа, искрясь, переливаясь,
                Льется звездная апоссианата,
                И деревья, светом обливаясь,
                Лунно- звездным пламенем объяты!
               
Стихи стали частью моей жизни. Но вот почему-то печататься я не стремился. Сегодня, с высоты прожитых лет, собрав их ( те что остались) воедино, я понял, что был поэтом, и  не только в душе!
Но в те годы, когда еще не было электричества и делать уроки приходилось в свете маленькой  керосиновой лампы без стекла, которая звалась коптилкой, трудно было понять это!

Стихи, как и зрелость, приходят поздно. Они – продукт мудрости и осознания всего живого. Надо  было пройти через встречи и разлуки, прощанья и разочарованья, чтобы захотелось выразить свои чувства на бумаге, без какого либо надрыва,  свободно, чувственно, с любовью.
Мне повезло на школьных  учителей. Первой была Мария Петровна Шихалеева. Одинокая серьезная женщина. Депутат Верховного Совета СССР. Я пришел в школу, умея читать и писать. Помню, мне запрещали много читать, потому, что это действовало мне на психику. Молодой организм мог не справиться с потоком информации. Какое счастье, что в то время не было телевизора, а тем более Интернета. Мы получали знания из первых рук. Сами выбирали свой интерес к знаниям, а не пользовались навязанным кем –то другим. Видимо поэтому наши знания были глубокими и прочными. В более старших классах я встретился с Литератором ( как он сам себя называл) с большой буквы  Германом Николаевичем Калининым.  Наши уроки по литературе он звал уроками словесности. Великий русский язык со мною всю жизнь. И сейчас, когда я замечаю вопиющие ошибки даже на экранах телевизоров, мне становится жаль нынешнюю молодежь. Ее как будь-то обворовали.
Особенно я любил писать сочинения. Они занимали первые места на всех школьных олимпиадах. Там был полет мысли и фантазия. Там было знание предмета.