Рассказ 3. В половодье

Вода быстро убывала. За сутки уровень упал на полметра. Ещё пару дней назад, затопленный краснотал,  мотался и вибрировал в неудержимом потоке верховой воды, а сегодня он отдыхал. Трудолюбивые медуницы, земляные пчёлки, спокойно гудели около пожелтевших серёжек.  Продолжительное похолодание сменилось благодатным теплом. Зеленела земля: стремительно, с напором лезла молодая трава.

Подъём вешней воды превзошёл всё ожидания. Старики говорили, что подъём воды выше уровня 1914 года, максимального на их памяти. Плавало и уплывало всё, что не успели прибрать. Баня наша, собралась было сменить место стоянки: в один из тихих вечеров, закряхтела, что-то внутри её утробно булькнуло, нехотя, под напором течения, стала разворачиваться. Отец всполошился. В лодке, трёхупружке, захватив крепкий еловый кол, топор и верёвку, поплыл, поймал баню, забил крепко-накрепко кол и привязал беглянку. Так и болталась на привязи, вода начала падать, межа оголилась, баня с большим перекосом села на землю. Пол и печка вошли в число трофеев половодья.

Весна в 1951 году началась необычно рано. В начале апреля круто погнало снега. Ночных заморозков не было.  Обрывистый берег Вычегды подсох, мы, мальчишки Кулиги, близнецы Помылевы, Веня и Володя, братья Капустины – Володя, Геня, Витя, и Проскуряков Витя, не уходили с берега до глубокой ночи. Ещё одни, Помылевы, с нами не водились, у  них и была единственная девочка в деревне, Санька, Александра.  Вот и хорошо, что не водились, была бы проблема с купанием: ни у кого не было трусов, так и жили.  Купаться начинали с момента появления открытой воды. На берегу устраивали костёр, так как особым шиком было взобраться голышом на плавающую льдину, с воинственным воплем попрыгать на ней. Бесследно проходили такие аттракционы, не смотря на нашу худобу, не болели, даже не осопливели. Сплошным потоком  неслись льдины. Изредка попадались с сюрпризом: старая лодка, брёвна, непонятный хлам, пни с перевитыми корнями, другие необходимые в хозяйстве вещи. Мы старались, то, что было под силу, волокли на берег. Приходили взрослые. «Река пошла» - одинаково возбуждало  малого и старого. Это были своеобразные проводы зимней поры. Тёплое дыхание берегового, нагретого за ласковый день, воздуха, вздохи зимы с движущегося льда, чередовались, напоминали о том, что весна ещё не устоялась.

Через несколько дней мы встречали первую посудину. Редкие куски льдин неслись по реке, и все в Котлас, навстречу им, натужно рыча, застоявшимся за долгую зиму, мотором, шёл буксирный катер. Неизвестно, разведочный рейс или деловой, был у этого первопроходца, но гордо развевающийся флаг сообщал о том, что река начинает трудовой сезон.

На отцовской лодке, трёхупружке, уплыл я в тальники, ещё стоявшие по колено в тихой воде. Что такое трёхупружка? Это лодка-долблёнка, из осины, дерева мягкого, легко поддающегося обработке, и, как ни странно, не боящегося воды. Вырубали лодочные мастера своеобразное корыто, горячей водой распаривали его, распирали, придавая необходимую форму. Форму в дальнейшем поддерживали упруги – дуги по внутренней форме лодки, три штуки, отсюда и название: трёхупружка. Располагались они – по центру и на равномерном отступе, в носу и корме. Как защита от волн и для большей грузоподъёмности, по бокам, лодочными гвоздями, подшивались широкие доски. Я, в детстве, находил кусок старой лодки, с подшитыми, корнями деревьев, досками. Но особенно интересно выглядела  привязка берестяной лентой фиксирующих упруг к корпусу лодки. Теперь, по такой технологии, лодки не делают, используют листовую сталь. Остаётся добавить, что длина трёхупружки не превышала четырёх метров.

На удочку рыба не ловилась, я ехал с надеждой зацепить и притащить домой бревно на дрова. Сорочий базар привлёк внимание. Над самой водой, среди деревьев, летали стрекочущие скандальные птицы. Они явно что-то не могли поделить. На нижних ветках деревьев висела рыбная икра, ровно кто-то развесил портянки на просушку. Эта икра и  взволновала сорочье племя. Она и меня взволновала: что делать? Сбросить в воду, бесполезное  дело: через пару дней обсохнет икра, да и лёгкой добычей окажется для тех же сорок.  Решил сплавать за ведром, собрать икру и поселить будущих рыб в бестолковый, безрыбный пруд под окнами дома. Обрадованный таким мудрым  выходом из трудного положения,  с песней – «Раскинулось море широко…» рванул к дому. Пока искал ведро, что было невероятно трудно: найти ведро, когда его нет, лодка, вместе с отцом уплыла. Пришлось ждать, слушать детекторного «Комсомольца» и думать о том, что икра высыхает, и  проклятые сороки  клюют её.  В самом деле, когда через несколько часов, лодка освободилась, спешным образом поплыл я на место, где висели будущие новосёлы домашнего пруда, икра «высохла». Не было её. Дочиста сороки подобрать не умели, кто-то более «разумный», как видно, побывал тут. Пропали все мои наполеоновские планы.
 
В весну эту я особенно привязался к близнецам Помылевым, Володе и Вене. Отец у них находился на казённой работе, фонарщиком на Вычегде. Плавал по своему участку реки, на вёслах, на тяжёлой, неуклюжей лодке, в любую погоду. Измерял глубину фарватера, устанавливал бакена и вехи. В тёмное время зажигал керосиновые фонари бакенов. Избушка фонарщика находилась в двух километрах от деревни. Аккуратно построенная, она украшала и оживляла высокий берег реки. Получал Николай Семёнович небольшую зарплату, но ведь это было в деревне !

Прослышали мы про цирк Дурова, самим захотелось попробовать, зверьё научить чему-нибудь. Подходящей скотины в хозяйстве не было. Придумали хором: поймать воронёнка, нелетающего, обучить его. В прибрежных кустах найти будущего артиста несложно, весна была ранняя, воронята уже покинули гнёзда и жили на земле. По непрерывному пению ворон, наставлявших своих неслухов, мы определились, быстро вышли в район вороньего детского сада. Когда начали отлов, вороны взбесились, на подмогу родителям, летели вороны-соседи, а у тех были свои соседи. Крики ловцов, вороний гам, взбудоражили идиллию тихого весеннего возрождения. Своего мы добились, воронёнока  поймал Володя, получив при этом производственную травму: руки были заняты, отмахиваться не мог, вороны изловчились, сбили шапку и клюнули в голову. Стойким парнем Володя оказался, добычу не выпустил, только с перепуга, очень заболела голова. Теперь осаде подвергся дом Помылевых: добычу мы закрыли в нежилую избу. Воронёнок взгромоздился на подоконник, вороны видели его и приступили к круговой осаде. Беспрерывное карканье разъяренных ворон, пожалуй, и нам надоело. Разрешил кризис Николай Семёнович. Приплыл он на лодке домой, увидел  этот цирк и выпустил несостоявшегося артиста. Тот от перенесённого стресса, забыл, что не летает, а взял, да и улетел.