Страшная сказка

Горек хлеб полуденный, а полуночный - того горше. Но пока в человеческих глазах плещется волчья тоска, полуночная мельница будет молоть, разводя муку слезами и замешивая её с последней надеждой.

... Сказывали, что жила за морем дева. По рождению - будто бы княгиня, да только не было у неё ни страны, ни престола. Ярая княгиня, духам северным посестра... Ходит при ней дружина верная. Княгиней не зовут, не ведают, да и не любо ей это. И делит она с ними удачи с невзгодами одинаково, из одного котла ест, из одного рога пьет. Кто видел ту княгиню, сказывают - красивая да ярая, дерзкая, сияет, словно пламя в ней какое, наравне с дружиной меч при бедре носит.

А ещё сказывали, что ненавидеть та княгиня умела люто, и скалилась и рычала по-волчьи. Слепила её ненависть в бою, заволакивала пеленой ясные очи. Не знала она страха, в самую гущу битвы бросалась, себя не щадя. Черной тенью легла ненависть на её чело. Черной птицей пала на её сердце... И боялись её люди, сторонились.

И было так.

Грозовым выдался в тот год месяц март, секущими ливнями изгнал за моря слабый, болезный февраль. Плыл по недовольно рокочущему морю узкий черный корабль с треугольным парусом, словно вымоченным в крови. Стояла у кормила княгиня, реяли по ветру длинные косы. Плескался, подобно крыльям, плащ, за спину заброшенный...
Рыскал по свинцовой воде корабль, качался на волнах, да все добычу, как волк голодный, высматривал. Сидели по скамьям могучие вои, смотрели на гладь, не щурясь. И стояла над кораблем тишина предгрозовая, только неслось распевно от кормы:

- Корабль-кораблик, соколик ясный... Твоими глазами ныне смотрим, соколик... Корабль-кораблик...

То княгиня была.

И услышала гордая морская птица, воспарила на гребне пенном, являя взору темные тучи, клубящиеся у горизонта и чужой парус на фоне этих туч! Легко поднялась тонкая рука девичья, легко опустилась, знаменуя: к бою! Легли мозолистые руки воев на рукояти мечей.

Метнулся кораблик чужой, что влево, что вправо - нет спасения, позади буря бушует, по бокам уж валы вздымаются. Делать нечего, пошел погибели навстречу.

Ибо кто не знает, что смерть в бою почетней, а бой - не всегда смерть.

Летит корабль княгини, а ему - тучи навстречу. Веселится княгиня, бросила кормило, стоит на самом носу, смеется, предстоящей битвой пьяная! Не видит она туч, не видит бури, в которую дружину свою ведет...

Уж борт в борт почти встали кораблики, как вдруг вырвался из туч клинок небесный, молния-сталь ударила в воду меж кораблей. Отступиться бы княгине, прочь повернуть, а она и не видит словно, только в темноту за бортом вглядывается, будто читает в ней что.

И схлестнулись корабли, встали борт к борту, сцепились крючьями - лапами птичьими. Кто битвы морской не видел, кто соль морскую с кровавой не путал, с губ слизывая, тот не позрит, не увидит - каково...

В первых рядах княгиня билась, первой на палубу вражескую ступила... Меч её кровавую жатву первым собрал. И показалось вдруг княгине, будто нырнул кто-то в трюм, скрываясь. С хохотом бросилась княгиня следом, меч занося...

... Бледнее мела вышла - де не вышла, выкарабкалась, ковыляя, как старуха! - она обратно. Руку с клинком поднять не в силах, крови с лица не утерев - мертвых краше в гроб кладут.

Замерла битва, ужас сковал воев могучих, ослабил сильные руки. Раскололось небо над кораблями, на миг лики Богов являя... И исчезла, растаяла княгиня в дождевых струях, лишь призыв отчаянный сквозь шелест едва пробился: вои!

То княгиня дружину звала.

Сказывали, будто, от ненависти лютой своей ослепнув, зарубила княгиня в трюме ребенка....

Горек хлеб полуденный, а полуночный - того горше.

Бродят, сказывают, по миру дева - по рождению будто княгиня, да нет у неё ни страны, ни престола. Бродит, чужой смерти да своей ненависти искупить не сумев, зовет верных воев, на морскую гладь глядя.

Рыщет, рыщет по морю кораблик, с парусом, будто в крови вымоченном.

Ищет дружина княгиню, а найдет ли - то только Богам известно.

Горек хлеб полуденный...