Утюг

Утюг любил наблюдать. Ему нравилось подставлять свои бока искристому солнечному свету, чувствовать, как прогревается вся поверхность, как взлетают лучи, отталкиваемые металлическими гранями.
Утюг любил отражать. В сущности, отражение было его единственной функцией. Эти горы, море, закат и каждый лучик солнца принадлежали ему, когда удавалось схватить их начищенным до блеска боком.
Иногда он слышал голоса, изредка, казалось совсем близко, мимо проходили люди. Тогда Утюг съеживался и старался сделать все возможное, чтобы его не заметили.  Но чаще голоса доносились издалека, вызывая приливы тепла в металлических недрах Утюга. Далекие, практически неразличимые крики на морском берегу.
Иногда Утюг игриво отражал пролетающих мимо чаек и, если ему  особенно приглянулась какая-нибудь одна из них, посылал ей солнечные лучики. Правда, чаще эти глупые животные пугались внезапного яркого света. И их бестолковое поведение веселило Утюга.
У Утюга не было друзей, но он не чувствовал себя одиноким. Когда-то давно его жизнь была наполнена многими лицами. Он еще мог вспомнить, какое тепло в нем вызывали прикосновения нежных рук Мамы. Он помнил занудные настенные часы, монотонные и мрачные. Он был молод тогда и не понимал их пессимизма. Лежа внизу, в противоположном конце комнаты, он часами подтрунивал над ними. Часы сердились, но всегда сдерживались, и ничто не могло заставить двигаться их стрелки учащенно. Утюгу тогда казалось, что часы черствые, бездушные, что у них просто нет сердца, которое могло бы биться сильнее…
У них и не было сердца, во всяком случае, в привычном его понимании…
Зато сердце было у Мамы. Он чувствовал его в ее пальцах, когда она прикасалась к его холодным глянцевым бокам. Он умело схватывал и отражал любое ее настроение.
Иногда она игриво смотрелась в его бока и с улыбкой поправляла волосы. В такие моменты она казалась Утюгу особенно красивой.
…А еще Утюг любил мальчика. Такой маленький, с черными непослушными волосами, похожий на неуклюжего зверька, он часами носился по квартире. Его появление всегда напоминало ураган. Все перемешивалось, переворачивалось и поднималось вверх дном.  Подобное кружение определенно причиняло некоторый дискомфорт, но Утюгу это даже нравилось. И тогда сам приходил в игривое настроение, начинал поддразнивать мальчика и пускать в него солнечные лучики.
Утюг помнил свой первый день в их доме, прошло не так много времени с тех пор, как он впервые почувствовал прикосновение чьих-то больших и сильных рук там, на заводе, где были сотни таких же, как и он. Его посадили в коробку и отправили в магазин. Именно там Мама и нашла его, но первым взял его мальчик. Мама попросила хороший утюг. «Хороший»… Да, он был хорошим. Его подняли, перевязанного красной ленточкой и выставили на прилавок. Мальчик схватил его и  стал кружиться, а худенькая Мама отсчитала деньги. Тогда Утюг впервые так много отражал с тех пор, как его увезли с завода. Они шли по растресканному асфальту мимо выжженных солнцем домов и растений, мимо заборов в облупившейся краске, мимо натянутых веревок с сохнущим бельем. Утюг отражал каждый сантиметр окружающего пространства. Тогда Утюг впервые увидел котов и с первого взгляда проникся к ним лютой ненавистью. Тупые и независимые, им никто не был нужен, единоличники, но  у людей (это он уже тогда заметил) зачастую вызывали улыбки умиления.
Утюга принесли в квартиру и сразу же выставили на стол. Там он и познакомился с часами, с мудрой настенной фотографией, с зеркалом (с ним он чувствовал какую-то неопределенную близость, но зеркало всегда оставалось надменным), с веселыми бабочками на картинках, с вечно сонной лампой… У него появилось множество друзей. Жизнь как-то сразу наполнилась смыслом. Утюг был силен и молод и чувствовал себя полезным, просто необходимым.
…Так шли годы.
Когда это все закончилось?
Резко? В один момент? Нет, мир, полный смеха и любви, рушился постепенно. Сначала погрустнела Мама. Утюг помнил ее глаза, наполненные слезами, когда она рассказывала уже достаточно подросшему Мальчику о том, что завод закрыли, что у них теперь нет денег. Он помнил, как Мальчик тогда обнял ее и обещал защитить.
Мама все отлучалась на целые дни, перебиваясь с одной работы на другую. Ее лицо стало черствым и деловым. Черты заострились, а в глазах появился хищный огонек. Она стала самкой, единственный смысл жизни которой обеспечить выживание себе и сыну. Тогда она напоминала Утюгу волчицу, хищную и красивую, но какую-то чужую.
Потом в квартире стали часто появляться новые люди – друзья Мальчика. По дому разносился странный запах курительных смесей и все смеялись. Потом стал появляться алкоголь, какие-то нюхательные порошки. Утюг не знал, что это,  но видел, как Мальчик меняется. У  Мальчика появились деньги. Кажется, он научился продавать порошок. Утюгу это не нравилось, не нравились «друзья», толчея, странный смех. Не было больше того уюта, того сказочного мира…
Только один гость Мальчика был приятен Утюгу. Девочка с рыбьими зелеными почти прозрачными глазами и русалочьими светлыми золотистыми   волосами. Нежная и молчаливая, спокойная… Она напоминала Утюгу Маму. Ту Маму, что когда-то принесла его из магазина. Утюг наслаждался, когда Девочка шла по квартире и дотрагивалась до разных вещей. Он податливо выгибал спинку и подставлял свои бока под ее нежные руки. Тогда он снова был счастлив. Проходило ощущение забытости и бесполезности, он вновь ощущал себя нужным, причастным к чему-то в окружении заботы и любви.
Жители квартиры становились все более чужими друг для друга, а мерзкие часы монотонно отбивали: «Так мы и знали, Так теперь будет, Ничто не вернется…». Утюг в бешенстве подпрыгивал и пытался их разбить, но никогда не мог дотянуться.
В один день Мальчик пришел и сказал, что уезжает в большой город, что ему надоела эта «дыра». Мама тогда много курила и пила. Она даже не повернула голову от бутылки и скала только: «Выкинь по дороге старого Утюга».
Утюга взяли и понесли. Он почувствовал резкий толчок и болезненный удар о землю. Его окружала вонь. Он лежал в сухой траве рядом с каким-то мусором. Он и сам теперь был мусором. Так он долго лежал и в бессилии отражал выжженные солнцем кусты. Он не помнил, сколько времени прошло. В этом месте было очень тоскливо в окружении таких же никчемных  вещей.
Однажды (еще достаточно близко к отъезду Мальчика) он услышал быстрые шаги. Мимо пронеслась девочка. Она плакала.
Утюг остался лежать.
Почему он пошел? Он и сам не знает, какая-то странная тяга к выживанию, заложенная внутри. Просто в один момент он встал и побрел, через силу, не разбирая дороги, упорно. Ему было больно и непривычно. Единственное, что он мог, - это, преступая все свое отвращение и слабость, шагать.  И он шагал.
Так он и попал на свой пустынный берег, на свой уютный обвалившийся край горы, с которого так удобно было видеть море и отражать. Больше Утюгу ничего не хотелось – ни борьбы, ни любви, ни счастья… У него и так было все, то, что уже никто у него не отнимет. Свой уголок и отражения на начищенных боках. У Утюга появились привычки, и каждое утро он начинал с очитки своих поверхностей.
Здесь, в его мире было все и для этого не нужны были ни деньги, ни люди. Было море, солнце, чайки…
Спокойное отражение. Каждый лучик солнца, пойманный в бока, радовал Утюга. Время настолько не обращает на себя внимания, что кажется вовсе несуществующим. Нет важных событий, но важно все вокруг. Каждая травинка предстает в своей неповторимости, одну ее Утюг может изучать часами и запомнив все причудливые контуры потом без труда отыскивает среди множества других, казалось бы, таких же.
И дни тянутся. И сейчас день. И Утюг отражает.
Сейчас Утюг отражает большую серую тень, приближающуюся справа. Это фигура человека (такое редкое зрелище в непосредственной близости от Утюга). На нем Серые потрепанные рабочие джинсы в следах от краски, драные кеды, серо-черная выцветшая протертая куртка, бесформенная рубашка. Он встает почти рядом с Утюгом, напротив острого носика. Слышен звук расстегивающейся молнии и журчание воды. Потом он еще какое-то время стоит и тупо смотрит вдаль, мусоля губами сигарету. Его серое ощетиненное лицо ничего не выражает, но сквозь ранние морщины проглядывает печать привычно грусти, тоски, безысходности. Может быть, там когда-то была надежда.
Человек, пошатываясь, делает несколько шагов и видит Утюга. Какое-то время, раскачиваясь словно змей, гипнотизирующий добычу, он изучает странный предмет, потом поднимает и с силой швыряет в воду.
Утюг почувствовал толчок, полет, приятное парение в воздухе и болезненный удар о воду. Он медленно погружался сквозь густую кромку воды. Теперь смотрит на все снизу. Он видит как тонкая граница, похожая на неровное стекло отделяет его от воздушной массы, чувствует, как мучительно не хватает кислорода, как болезненно напрягаются легкие, а бока сжимаются в порыве борьбы. Как страшно это неповторимое спокойствие всего вокруг. И эта постоянно удаляющаяся кромка воды с резво играющими на ней лучами и это небо с парой медлительных овечек-облаков и эта боль, которая разрывает изнутри в попытке захватить хотя бы немного воздуха. Весь мир удаляется вместе с ребристо-стеклянной гранью, такой тонкой, почти неощутимой для прикосновений. Весь мир уходит и чувствуется, как расслабляются мышцы.