Картофельная каша

  – Ну что ты остановился!?. – прикрикнула на таксиста красавицы «Волги» полногрудная, пышная бабёнка, сидевшая с мужем на заднем сидении.
  – Ты что ли будешь вытаскивать машину из грязи? – огрызнулся таксист.
  – Первый раз в деревню попал? Разгонись и проедешь.
  – А машину кто мыть будет?

  Переговоры подобного рода происходят перед каждой лужей, которых в деревне, куда они приехали, даже на центральной улице не счесть. Заканчивались подобные перепалки тем, что пышная бабёнка протягивала таксисту рубль, и машина с разгону двигалась дальше. Муж бабёнки, майор Советской армии, сидел спокойно – он попал в эту деревню второй раз. Первый был лет десять назад, когда он со взводом солдат помогал местному колхозу убирать картофель. Выполнив боевую задачу, молодой лейтенант прихватил с собой молоденькую девчушку, готовую бежать с ним даже без паспорта, которые в те времена в деревнях выдавали скупо. За десять лет девчушка превратилась в классический образец офицерской жены, покорной с виду, знающей себе цену и с устоявшимися взглядами на будущую жизнь.
Хоть и давали телеграмму родителям, но нагрянуть хотелось неожиданно. Положив в карман десяток дополнительных рублей, таксист, наконец, остановил машину у небольшого деревянного дома с красивым  палисадником. Увидев вылезающих из машины гостей, мать кинулась навстречу.

  – Людмилушка приехала, удалось свидеться, – со слезами проговорила она и две женщины крепко обнялись.
  – Как вы тут? Здоровье как? – аккуратно промакивая носовым платком навернувшиеся слезы спрашивала дочь.
  – Да, слава Богу, живём помаленьку, – не скрывая волнения, торопливо отвечала мать. А, заметив зятя, подбежала к нему, крепко обняла и затараторила. – Валерий, да тебя не узнать. Возмужал-то как!

  Отец всё это время стоял в сторонке, про него забыли, а сам он обниматься не особенно любил.
  – Хватит на дороге-то целоваться, в дом заходите, – предложил он, когда понял, что ласки дочери и зятя могут переключиться на него.
  – И правда, чего же мы стоим на дороге, – спохватилась и мать. – В дом пойдемте. Обедать пора.
  – С дороги-то в баню бы сходить нужно, – посоветовал отец. – Я её с утра протопил, собирайтесь. Пойду,  взгляну, не простыла ли.

  Но так вот сразу в баню идти не хотелось. Людмила ходила по дому, где всё ей было до боли знакомо, каждая вещь, каждая половица на полу, каждый сучок в оконной раме. Даже запахи в доме за десять лет не изменились – как обычно, пахло чем-то парным и свежим. И так это было приятно, что хотелось вернуться в этот деревянный пятистенок навсегда.
  – Мама, папа! А мы же вам подарки привезли, – проговорила Людмила, когда первое волнение схлынуло. – Валера, неси чемоданы!
  Когда зять внёс багаж, на стол посыпались свёртки, коробки, пакеты. Людмила открыла одну коробку и из неё на плечи матери «вытекла» атласная шаль с кистями.

  – Красота-то какая! – всплеснула мать руками.
  – Это мы из Германии привезли, – вставил зять, видя, что подарок тёще пришёлся по вкусу.
  – Да только куда мне её носить-то? – с грустью проговорила пожилая женщина. – Время невеститься ушло, а с коровами управляться я в шерстяном платке хожу.
  – Оденешь, да по деревне пройдёшь, пусть люди видят такую красоту, – не понимала мать Людмила, а, достав ещё одну коробку, торжественно объявила: – А это, папа, тебе.
Теперь коробку открыл Валерий и, бережно вытащив из неё толстый бархатный халат, аккуратно накинул его тестю на плечи.

  – Вам, папа, по дому ходить.
  – Вот уж сроду не нашивал такой одежонки, – вроде как стал отказываться отец, но скрыть радости от оказанного внимания не мог.  Он уж и забыл, когда ему в последний раз дарили подарки, военкомат разве что-нибудь ко Дню Победы.
  – Бери Иван, – c неподдельной грустью проговорила Евдокия, размахивая как крыльями накинутой шалью. –  Не часто нам с тобой подарки перепадают.
  А, сказав слова эти,  отвернулась, стараясь незаметно вытереть уголком платка выкатившиеся из глаз слезинки. Так уж случилось, что Людмила у них была единственной дочерью.

  – Ну, хватит канителиться, – проговорил Иван, заметив неожиданно нахлынувшее  смущение жены. – Пора в баню.  Я уж забыл: ты, Валерий, париться-то любишь?
  – Люблю, – азартно ответил зять.
  – Значит, генералом будешь, они без бани жить не могут, – философски заметил отец.

  Вечером в доме было полно народа. Так уж заведено в деревне, что горе и радость люди делят сообща. Пришли дяди и тёти, братья и сестры, деды и бабушки. Людмила и не подозревала, вернее, забыла, что в деревне у нее кроме родителей еще куча родственников. Лица их постепенно выплывали из памяти, с каждым человеком в биографии Людмилы был связан какой-то эпизод. С одними росла и вместе училась, другие просто присматривали за ней, как и за всеми деревенскими ребятишками, с кем-то работала на сенокосе, с кем-то ходила за ягодами и грибами. Родные, знакомые лица привели её в неописуемый восторг – просто сделалось и хорошо, словно и не уезжала она на десять лет.

  – Помнишь, как я тебя из воды вытащила? – весело спросила соседка. Людмила не помнила, но постоянные рассказы про случай её осеннего «купания», так вбился в сознание, что ей начинало казаться, что она действительно помнила всё до мелочей.
  Когда ей было годика три, поздней осенью – снег уже выпал, но река ещё не замерзла, этот случай с ней и произошёл. Укутала её мать в новую зимнюю шубку, которая была Людмиле на два размера больше и отправила гулять на улицу, сама задержалась в доме. Без присмотра забралась дочь на обледеневшие переходы через реку, подскользнулась и оказалась в воде. Течение, хоть и не быстрое, но понесла река маленькую девочку вниз по камешкам. Шуба, как спасательный жилет, намокла не сразу, а на счастье Людмилы, увидела её взрослая соседская девчонка.

  – Как не помнить свою спасительницу. Как поживаешь, Клава?
  – Какая наша жизнь? Скот, дети, огород – спина не разгибается, – проговорила соседка. 
  Людмила удивилась, что стояла перед ней пожилая женщина. «Быстро  деревня людей старит, хорошо, что она сумела вырваться из деревенской кабалы и устроиться в жизни!»
Пришёл и одноклассник Павел со своей женой Настей. Когда-то в школе они были не равнодушны друг к другу и неизвестно, чем бы закончилось дело, не увези Людмилу молодой лейтенант в края далекие. Теперь это был колхозник с огромными, бывающими чистыми раз в неделю, после субботней бани, руками, в стареньком хлопчатобумажном костюме, довольный собой, женой и детьми. Был он как все деревенские мужики слегка сутуловат, с медленной, переваливающейся с ноги на ногу походкой, но на лице его не отражалось и тени сомнения в правильности выбранной жизни. Так, в крайнем случае, показалось Людмиле – она-то была уверена, что одноклассник, после её отъезда, обречён на вечные  страдания.

  – На побывку? – лукаво спросил  Павел и в глазах его отразился тот старый школьный задор и озорство. 
  – На тебя посмотреть, – съязвила одноклассница.
  – Опоздала, у меня уже трое детей, – простодушно ответил Павел.
  – А мы с Валериком детей пока не заводим, некогда,  сплошные переезды, – сама не понимая для чего, откровенно призналась Людмила.
  – Оно, конечно, детей же кормить надо. 
  – Тебе бы только насмешничать, а мы с Валериком за десять лет пять гарнизонов сменили.
  – Тут дело не в гарнизонах, – как-то туманно заметил Павел, но развивать тему не стал, направился в дом.

  А Людмила вспомнила, как они, в те давние теперь уж годы, всем классом были в лесу на заготовке дров для школы. Тракторов в деревне ещё не было, дрова возили на лошадях, а готовили их сами ученики. 
  Она уж и не помнит, с чего начался их спор, кто-то из одноклассников, видно, подзадорил, а Павел, хоть и с мягким был характером парень, но решительный и своевольный. Заявил, что любит её. Ну, все, понятно, его на смех, да и Людмила как-то неопределенно разулыбалась – охватило её вдруг непонятное чувство, словно кто оплел по рукам и ногам и голову затуманил.

  – Не веришь? – громко спросил Павел.
  – Нет, – не переставая улыбаться и не предвидя пока беды, ответила Людмила.
  – Тогда смотри! – прокричал Павел и схватил топор. Стало не до шуток – девчонки в визг, парни испуганно ждали развязки, а Людмила побледнела и не могла сообразить, что может произойти дальше.
  Павел подскочил к большой чурке, положил на неё растопыренную пятерню левой руки, а правой, поднял топор высоко над головой.
  – Сейчас одного пальца станет меньше, – запальчиво заявил он. И топор стал опускаться. В этот миг Людмила закричала диким криком. Топор врезался в чурку возле растопыренных пальцев. Павел окинул всех взглядом, отпустил топорище и быстро скрылся в лесу.
  В школе они не смотрели друг на друга до конца учебного года, не напоминали о странном случае и одноклассники. А осенью молодой лейтенант увёз Людмилу в края далёкие...
 
  Гуляние по случаю приезда гостей закончилось за полночь. Людмила устала выслушивать комплименты. Каждый  считал необходимым удивиться её нарядам, её городской жизни с водопроводом и канализацией. Многие в их таежной деревне не понимали, как воду можно брать прямо в доме из крана. Это вначале забавляло Людмилу, и она с удовольствием рассказывала односельчанам о прелестях городской квартиры. Однако скоро подобные пересказы стали утомлять, а подвыпившие родственники не переставали наседать с вопросами типа:
  – Что, прямо в доме нужду справляете?..

  Павел на вечере встречи задерживаться не стал, ушел как-то незаметно, хоть и пыталась Людмила  весь вечер найти повод поговорить с ним. Подойти первой и начать разговор ей что-то мешало. Постоянно вспоминался топор и растопыренные пальцы.
  Утром они с Валерием, проснулись поздно и не увидели густой туман, долго висевший над долиной реки, росистую траву, не услышали пение горластых петухов.
  Солнце стояло уже высоко и успело расправиться с  последними капельками росы на траве, когда Людмила распахнула окно и выглянула, в лицо ей ударили тугие струи жаркого воздуха.
  – Поднялась, доченька, – приветливо проговорила мать. – Отдыхайте, вы люди городские, деревенских забот не знаете.

  – Мама, а парного молока можно попить? – потягиваясь всем телом, спросила городская гостья.
  – Какое уж оно парное теперь, простыло давно, – удивилась мать. – Умывайтесь да завтракать садитесь, я блинов напекла.
  –  Мама, а можно я картофельную кашу приготовлю? 
  –  Готовь. Кто тебе не дает! Я вот с утра молодой картошки накопала, хотела пожарить к обеду, но каша, так каша.
  – Блинчики, наверное, уж остыли, потом съедим.

  И Людмила принялась готовить картофельную кашу. Набрала небольших по размеру картофелин с ещё совсем слабой кожурой, почистила, помыла, аккуратно уложила в маленький чугунок. Валерий в это время развел огонь под таганом в ограде. Таган был круглый и в его отверстие как раз вошёл маленький, пузатый чугунок. Варилась молодая картошка не долго, Людмила постоянно пробовала, протыкая картофелины ножом. Потом аккуратно сняла с вечерней крынки сливки, не успевшие загустеть до сметаны, поставила их слегка подогреть. Мелко порезала укроп и лук, потёрла на тёрке сыр. Когда картошка сварилась, она тщательно растолкла её прямо в чугунке, добавила приготовленные сливки, лук, укроп, сыр и перемешала. Однородная золотистая масса выглядела очень аппетитно.
  – Каша какая-то – пюре обыкновенное! – удивился Валерий.

  – Это сейчас пюре, а раньше называлась картофельная каша, – возразила Людмила и принялась за еду. Она действительно, там вдалеке от дома, скучала по родной картошке, здесь у нее вкус ни с чем не сравнимый, домашний.
  Отдыхали неторопливо: с чувством, с толком, с расстановкой. Купались, ходили за ягодами и грибами, на рыбалку. Всё как у настоящих отпускников. Валерий помог тестю отремонтировать забор, почистить погреб и колодец, подновить полы в бане, починить сараюшки для скота.
  Людмила с завистью смотрела на детей Павла. Особенно нравилась старшая девочка, постоянно чистенькая, аккуратная, она как курица наседка целыми днями следила за младшим братом и сестренкой, приветливо здоровалась и с достоинством проходила мимо. Людмила дала себе слово обязательно родить. Валерий её поддержал, он давно хотел ребёнка, но все боялся, что в армейских условиях жене будет трудно.

  Хоть и длинный был отпуск, но пролетел незаметно.
  – Приезжайте каждый год, – просила при расставании мать.
  – Будем стараться, – сквозь слезы обещала Людмила.
 
  Когда приехали в часть Валерию предложили командировку на Кубу. Отказаться было невозможно. Да и какой смысл отказываться – о таких командировках мечтали многие его сослуживцы. Ехать нужно было непременно с женой.
  – Там же мандарины растут! – радовалась Людмила, забыв обо всем на свете.
  – У тебя вообще будет сладкая жизнь. В океане купаться будешь да с подругами кавалерам косточки перемывать, – подхватывал её радость муж.

  Командировка затянулась. Хоть и «страшные» события на Карибском море закончились быстро, часть войск приказа «покинуть теплые места» не получила, но жизнь наступила  значительно спокойнее. Да для Людмилы она и не была особенно волнительной – её «боевой» задачей было содержание маленькой квартирки в военном городке и обслуживание мужа. С этим она справлялась успешно.
  Безделье иногда тяготило – привыкшая в деревне к постоянной работе в армейское жизни, она страдала от обилия свободного времени. Выйти из этой ситуации помог замполит части. Как-то надумал он для развлечения поставить силами военнослужащих концерт. Пригласил и Людмилу.

  – Не могли бы вы нам что-нибудь станцевать или спеть? – вкрадчиво спросил молодой капитан.
  – Могла бы, – не стала кокетничать Людмила.
  – И что же вы для нас будете исполнять?
  – Песню. Во поле березонька стояла, –  стараясь быть развязной, ответила Людмила. Она действительно хорошо пела. Ей нравились русские народные песни, нравилось напевать их для Валерия и для гостей.

  Концерт прошёл удачно. Людмилу хвалили. Потом был окружной конкурс, а потом началось... Молодую певицу вставили в концертную программу штаба дивизии. И пошли концерты за концертами, хоть и было всё это просто хобби. Исполняла Людмила только русские народные песни. Они ей напоминали просторы детства, широту сибирской души, маленькую деревенскую избушку, в которой родилась и выросла. Пела она и слезы наворачивались сами собой: ей виделись зеленые луга и горы, прозрачные воды на быстрых перекатах, покосившиеся домишки в их деревне и босоногая ребятня… После концерта все становилось на свои места: тесная офицерская квартирка с инвентарными номерами на мебели, пухлые чемоданы с дорогими тряпками, расписания следующих концертов и суета, суета…

  С детьми не повезло. Когда они с Валерием окончательно созрели для продолжения потомства, оказалось уже поздно – беременность едва не закончилась трагически. Больше попыток делать Людмила не отважилась.

  Родители из жизни ушли внезапно, вначале умер от фронтовых еще ран отец, а вскорости за ним и мать. На похороны Людмила не ездила, все равно бы не успела. Один перелёт через океан требовал массу времени и денег. Понадеялась на хороших и добрых людей. Она нисколько не сомневалась, что родителей её, заслуженных в деревне жителей, похоронят достойно. Сродная сестрёнка, которая давно уже жила в городе, но на похороны приезжала, отписала ей, что похоронили родителей там, где похоронены все из их родни. Похоронили по-людски и поминки в деревне справили, как положено, а потом уж разъехались по своим домам.
Не знала, да и предположить не могла в то время Людмила, что вместе с родителями похоронили  земляки и её деревенскую жизнь, в которую она ещё верила. Хотя бы в песнях мечтала когда-нибудь вернуться домой.

  Из армии Валерия уволили с тропической лихорадкой, дали квартиру в маленьком южном городке и хорошую пенсию. И началась у них новая жизнь, теперь уже пенсионерская. Нужды особой не было ни в чем, да только и радости не было.  На пенсии Валерий протянул недолго, болезнь оказалась серьёзной, но сильней болезни подкосило вынужденное безделье. Сравнительно молодой, ему хотелось работы, общения с людьми, но подходящей работы отставной офицер так и не нашёл, а завести хороших знакомых на новом месте не такое уж и простое дело. После смерти мужа у Людмилы полностью оборвалась ниточка связи с жизнью. Впервые ей сделалось страшно и одиноко в пустой квартире. Ей всё больше вспоминалась деревня, речушка со стаями гольянов, которых можно было черпать прямо банками, грязные тёплые лужи по которым они бродили не боясь запачкать ноги, жаркое летнее солнце и холодную зиму, спасение от которой дети находили на печке у бабушки. Вот уж сказок-то она нарассказывала им! Теперь, когда сама в бабушкином возрасте – ни печки нет, ни внуков, да и сказки те давно забылись.

  Промучившись несколько лет в одиночестве, собралась всё-таки Людмила съездить в деревню, на потерянную родину. Так прижала тоска, что готова была на любые крайности.
И вот она – родная деревня, в которой не была больше тридцати лет. Вспомнилось, как встречали их с Валерием в последний раз. Полная изба гостей набилась, и все они были родственники, знакомые, друзья.
  Сейчас, добравшись до центра села на такси по асфальтированной дороге, Людмила вдруг задумалась: «А куда дальше?». Никто ведь в селе этом её не помнит, да и она никого, наверное, теперь уж не узнает! Водитель остановил машину в центре, у тесного ряда ларьков и магазинов.

  Теперь это была не её деревня – куда-то подевались почти все старые деревянные здания: школа, контора, магазины – ничего нет на месте и, главное, ни одного знакомого лица. В суетливом гомоне торговой площади мелькали молодые и старые лица, изредка напоминавшие что-то давно забытое. Того радужного и наполненного родственной атмосферой чувства не было, да и появиться ему было не с чего. Не было тех дядей и тёть, братишек и сестрёнок, которые тридцать с лишним лет назад так завидовали Людмиле.
 
  На остановившуюся такси-иномарку никто внимания не обратил. «А вот во времена её счастливого детства, если бы кто-то незнакомый появился на центральной площади села, пусть даже на лошади, вся деревня бы сбежалась посмотреть на нового человека!» – с грустью подумала Людмила и попросила водителя:
  – Давай на кладбище.
  Хоть и не была она ни разу на могиле родителей, но два немного покосившиеся креста с эмалированными фотографиями, нашла безошибочно. На кладбище у них был свой родословный клочок земли…

  Потом Людмила попросила водителя подъехать к дому родителей. Вышла из машины, огляделась. В этом краю деревни всё было по-прежнему. Прозрачная речушка со звонкими перекатами, слегка облагороженная гравием дорога, подгнившие деревянные заборы. А, увидев коротко «подстриженные» газончики перед домами, Людмила пришла в умиление – там, на западе, на содержание подобных газонов требуется  очень много усилий. А вот у них в деревне всё лето газоны содержатся в идеальном состоянии пасущимся скотом, который не дает разрастаться мягкому зелёному ковру.

  Из дома выглянул мальчишка лет десяти.
  – Вам кого?
  Не грубо спросил, а Людмиле сделалось горько. Она заплакала, ещё раз взглянула на деревянный дом теперь уже с шиферной, а не с тесовой крышей и скрылась в машине.
Что делать дальше не знала. Конечно, начни она сейчас расспросы и тонкая ниточка родственников моментально превратиться в могучий канат, да вот только надо ли это ей теперь? Она уже чужая для деревни, для земли этой. В сердце закралось чувство отчужденности: ей казалось, что она, прожив жизнь далеко отсюда, предала эту землю. Чувство обиды на себя и на судьбу глубоко закралось в душу.

  –  А я думаю, кто это тут  на иномарках разъезжает! – внезапно услышала Людмила ровный мужской голос, который узнала даже по прошествии столь долгого времени. 
Она обернулась. Перед ней стоял старик с костыльком, с короткой седой бородой, непричёсанными остатками волос на голове и живыми, радостно улыбающимися глазами.
  – Павел! Откуда ты взялся? – искренне удивилась Людмила и быстро выбралась из машины.
  – Моё дело стариковское, следить за порядком в селе, – лукаво проговорил бывший одноклассник. – Вижу вот, чужая машина по деревне круги нарезает, посмотреть думаю надо, что к чему.

  – Ты действительно, как охранник, – искренне обрадовалась встрече Людмила. – Не успели появиться у вас, ты уж документы проверять торопишься.
  – Деревенька наша на отшибе, здесь любой гость на виду, – всё так же лукаво говорил Павел. – Да ты вылезай из машины-то, пойдем в гости. Я теперь тут поближе живу, новый дом перед пенсией построил. Настя как раз обед готовит.
  Домик Павла оказался огромным особняком, каких в последнее время в деревне стало появляться много.

  – Дети помогли, – с гордостью пояснил Павел, заметив интерес Людмилы к дому.
  – А много их?
  – Детей-то? Пятеро, да внуков добрый десяток – тоже уже помогать норовят.
  В доме Настя толклась у газовой плиты.
  – Гости к нам? – проговорила она, увидев представительную женщину и непонятно для чего, словно извиняясь, добавила. – А я опять на обед картофельную кашу сварила, знала бы так чего-нибудь повкусней приготовила.

  Людмила промолчала, ей было стыдно сказать, что далеко отсюда воспоминания детства приносят ей запах родной картофельной каши, что это самая вкусная еда, какая запомнилась за длинную жизнь.
  После обеда Павел вышел проводить гостью до машины.  Уезжать Людмиле  не хотелось – все здесь было бесконечно родное. И речка, в которой она тонула, и улочки, по которым бегала в школу, а потом гуляла с Павлом. Воспоминания эти вдруг породили вопрос:
  – Скажи, Павел, ты бы действительно тогда, в лесу, отрубил палец, если бы я не закричала?
  – Отрубил бы, – не раздумывая, ответил  бывший одноклассник. И как-то враз потускнев, видимо осознавая, что прощаются они навсегда, добавил: – Возвращайся, одна ведь там. К деревне быстро привыкнешь, да и деревня тебя ещё принять и вспомнить успеет. Здесь люди добрые…

  – Поздно, Павел, – скороговоркой ответила Людмила, села в машину и попросила водителя трогаться.
  Всю обратную дорогу до города она плакала.