Монастырь. Воспоминания

ВОСПОМИНАНИЯ О СВЯТО-ПОКРОВСКОЙ ЖЕНСКОЙ ОБИТЕЛИ
1960-е-1970-е гг.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
   Память моя сохранила несколько ярких историй, связанных с Хотьковским женским монастырём. А точнее, с тем местом, где некогда процветал и, слава Богу, процветает сейчас монастырь.
   В конце 60-х годов моего ХХ века территория монастыря представляла собой весьма печальное зрелище: жалкие остатки стены с западной стороны, повсюду грязь, мусор, битый кирпич. В самой стене грубо выломанные проёмы. Здания храмов без крестов, в запустении. Стены покрыты мхом и плесенью, на крышах – довольно не мелкий кустарник, небольшие деревья. Особливо – на здании Никольского собора. Вокруг деревянные покосившиеся сараи, где местные жители держали некоторую живность: кур, кроликов, возможно, и поросят. Этого не припомню точно. А кроликов-то -  уж верно. Иногда  заметить можно было и крысу… Бррр!
   В здании Никольского собора размещалась городская пожарная команда, где имел честь работать водителем пожарной машины, папенька мой, Димитрий Васильевич. В здании же Покровского собора, говорят, была мастерская по  изготовлению пуговиц. Пуговиц – не помню. Но пустые глазницы окон, разположенные высоко от земли имели место быть, и мальчишкам, забредшим сюда, трудно было залезть в здание.  Запомнилась торчащая из окна небольшая, 1-1,5 дюйма в диаметре, труба, из которой с едким шипением, не переставая, валил пар.
      Внизу у речки, возле пешеходного моста, была керосиновая лавка, куда ходили мы с родителем за керосином. Необходим он был для приготовления пищи, ибо газа в те времена в домах наших не было, и обыватели использовали «керосинки».    
   Иногда я ночевал в здании Никольского собора. Случалось это в те дни, когда дежурил мой отец, а маменька работала в  ночную смену, и меня не с кем было оставить дома. В детский сад ходить я не любил, да и возможности такой не было представлено, так как садик был ведомственный, заводской, а на заводе в то время из моих родителей никто и не работал. Но история не об этом.
   Сразу же за порогом храма, справа, находилась диспетчерская, где часто дежурила добрая тётенька-диспетчер.
   Как-то я оказался в маленьком помещении диспетчерской. Тётенька куда-то вышла и, так как я был ребёнком довольно любознательным, тут же стал очень внимательно рассматривать предметы, меня окружающие: телефон, стоящий рядом, висевшие   на стене выключатели. Их почему-то было два. Один поменьше, а другой побольше, с широкой чёрной клавишей. Мне очень захотелось щёлкнуть большим выключателем, чтоб свет в диспетчерской погас, а я тут же включил бы его. Было ещё не поздно. На улице был вечер, и вся пожарная команда отдыхала: одни лежали на топчанах и дремали после плотного ужина, другие сражались в домино. Звуки от ударов костяшками по столу гулко отдавались под сводами израненного храма. Помещение для отдыхающих находилось напротив диспетчерской, в западной части  собора. В общем, пожарный расчёт был наготове. И вот, в это самое время, я встал, потянулся к выключателю и… нажал клавишу.  Интересно же пяти- или шестилетнему мальчишке выключить свет и тут же его включить. Но свет – о, ужас!!! – не погас. Мало того, раздался страшный-престрашный рёв сирены. Не знаю, какой вид был у меня, но вид пожарных, примчавшихся, буквально, через 5 секунд в диспетчерскую, был весьма выразителен. «Пожар?! Где? Что горит?» Часть команды бросилась к машинам, чтобы завести их, на ходу надевая каски и облачаясь в противопожарные доспехи. Тревога есть тревога! Тимофеевич, так звали старшего команды, мужчина средних лет, крепкого телосложения, светловолосый, с круглым добрым лицом, примчавшийся в диспетчерскую первым, по-моему, сразу всё понял. Он выключил сирену. А я... Как я испугался! Ещё бы! Через полминуты Тимофеевич дал команду «отбой». А ещё через какое-то время все пожарные с возгласами «Ну, ты, брат, даёшь!» и тому подобными ввалилась в диспетчерскую. Да уж. Пережил я тогда. Не знаю, как и описать. Но всё обошлось. Дружно посмеявшись, похлопав меня по плечу, отправились бойцы пожарной команда отдыхать. До следующей тревоги.
   И долго ещё потом дяденьки-пожарные вспоминали  мне тот курьёз...

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
   Мы жили на заводском посёлке в двухэтажном шлакоблочном домике. В нашем дворе на улице Лихачёва проводили газ, и тут же стояла траншеекопательная машина. Дети облепили её со всех сторон. Интересно ведь было сесть в кресло тракториста и подёргать за рычаги. Я не отставал от других, но вдруг решил, что хватит, наигрался и пора уже идти домой. Юркнул в подъезд и попытался открыть дверь родной своей квартиры №3, толкнул, да не тут-то было. Дверь оказалась запертой. (Маменька ушла в магазин, меня решила не отвлекать. А я этого не знал). Что делать? Что делать?! Гм. А-а-а..., папа, наверное, дежурит сегодня в «пожарке». Надо идти к нему. И я побрёл. Перешёл шоссейную дорогу, затем железную, перебрался через речку Пажу, это будучи, пятилетним ребёнком, и оказался на пороге печального Никольского собора Хотькова монастыря. 
   - Юра, а папа твой сегодня не работает, - встретила меня тётенька-диспетчер. (Папенька в это время подрабатывал в другом месте. Денег-то не хватало. А я, конечно всего этого не знал…). Попоили  меня чаем, и пошли мы обратно домой с дочкой тётеньки-диспетчера, старшей меня лет на 5-7, взявшись за руки, как братик и сестричка. И когда мы дошли уже до школы №3, глядь, а навстречу папенька мой идёт — растерянный, взволнованный.
           -  Где же ты был, сынок? А мы с мамкой всю округу обыскали: и на речку Ворю ходили. Изволновались, испугались, не случилось ли чего. И мыслями всякими нехорошими голова полна.
;    И передали меня, как ценный груз, живого и невредимого из одних рук в другие. Так благополучно и закончилось моё путешествие к стенам монастыря. И поэтому, наверное, когда стою я в храме святителя Николая Чудотворца на службе церковной, то чувствую себя, как дома. Честное слово. А Тимофеевича звали, всё-таки, Павел. И ещё запомнил фамилию одного из дядечек, папиного сослуживца, - Парамонов. Ибо чуть позже пел солистом детского хора всесоюзного радио и телевидения Серёжа Парамонов. И пел Серёжа, может быть, и безбожные песни, но красивые: «Пусть бегут неуклюже...», «Три белых коня», «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?..». И умер Серёжа Парамонов, не дожив до сорока лет, от водки. Спился. В газете написано. Точно.
Так что, милые сёстры Хотькова Покровского монастыря, прошу вас: молитесь о нас многогрешных, живых и усопших, когда-то неверующих и по Христу не живущих, но Христа из сердец своих до конца не утративших. Аминь.   

ИСТОРИЯ СЛЕДУЮЩАЯ, ТРЕТЬЯ
   Не помню подробностей. Кто предложил конкретно? С чего   всё началось? Но не хватало счастливым и юным «пионерам-ленинцам» для полного счастья жвачки заморской — сладкой и тянущейся, как сахарная паутина. И вот подначил же кто-то: а не пойдёте ли вы, славные мальчиши-малыши (было нам тогда лет по десять) к разбитой обители и не найдёте ли иконы старинные? И не принесёте ли? И получите вы тогда жвачки заморской, аж, по целой пачке.
   А что? Чего нам стоит? Айда! Уж там-то мы наверняка что-нибудь накопаем. Сказано — сделано. Вдвоём с другом Сергеем Горовым мы прибыли к стенам заброшенного монастыря, который, как израненный в неравной битве великан, молча, взирал на нас. И мы как-будто чувствовали на себе его неодобрительный взгляд. Оба храма — Никольский собор и собор Покрова Пресвятой Богородицы были закрыты. Вовнутрь попасть или рассмотреть что-то, находившееся там,  нам не удалось. Зато в крепостной стене со стороны речки Пажи мы обнаружили несколько — но один-то уж, наверняка — ничем не прикрытых дверных проёмов, через любой из которых,  можно было попасть в помещение, похожее на прихожую, размером метра 3 в ширину и метра 4 в длину. Пол «прихожей» завален был осколками битого красного кирпича, каким-то непотребным мусором. «Прихожую» мы быстро обследовали. Ничего интересного не попадалось. Икон  не было, как нет. Но зато в противоположной стене, напротив первого, находился другой дверной проём, прокравшись через который можно было бы смело пойти или вправо, или влево, так как впереди видна была стена из красного кирпича. Я-а-а-сно! Это же подземный ход в Троице-Сергиеву Лавру. Не иначе. Вот он! Мы посовещались с Сергеем, и было принято решение: вернуться домой, пообедать, поискать каждому у своего папеньки что-нибудь такое, чем можно было бы посветить в подземелье — или фонарик, или, на худой конец, свечку — и продолжить поиск заветного. Так и поступили. Вернулись мы к монастырю, я думаю, часа через два с половиной, так как дом наш находился от святого места довольно не близко. Вокруг не было ни души. День-то был будничный. Взрослые работали, дети сюда не заходили. За всё время нашего обследования ни одного человека не попалось нам с Сергеем на глаза. И вот подошли мы к первому дверному проёму. Надо было сделать всего-то несколько шагов, чтобы оказаться у входа в  подземелье. Но мы не решались. Почему-то было боязно, страшно. После предательских колебаний я осмелился-таки. Сделал один шаг... Другой... Под ногами хрустел битый кирпич. Третий...  И вдруг... мы оба услышали, очень чётко, голос, раздавшийся будто бы из подземелья: «Что-о-о...?». У-у-ух! К-а-а-к мы рванули!!! Кубарем скатились к речке. В одно мгновение по лежащей иве перемахнули на другой берег и через очень-очень короткий промежуток времени оказались на вершине противолежащей горки у детской библиотеки. Только здесь мы почувствовали себя в некоторой безопасности и остановились, чтобы перевести дух. Тяжело дыша, мы вопрошающе взирали друг на друга. Что это было? Кто? Ответ на этот вопрос я не знаю и по сей день. Отдышавшись и успокоившись, несолона хлебавши, поплелись мы домой. 
   Вот так и закончился легендарный наш поход за иконами к стенам древнего Хотькова монастыря. Хоть и давно это было, но помню, как сейчас. Честно. Не придумал. 

ЧЕТВЁРТАЯ ИСТОРИЯ, ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
   Произошло это в середине 70-х. Был я уже мальчиком среднего школьного возраста, учился в шестом классе.
   Спускаемся мы как-то с одним из моих товарищей с горки от детской библиотеки к Паже. Перед нами раскинулся, не смотря на невзгоды и переживания, всё ещё величественный Покров-монастырь. И вдруг — надо же! - мне попадает что-то в глаз, песчинка какая-то, мелочь. Ну, попала — и попала. Потёр я глаз, прослезился. Вроде бы прошло. Вечером в глазу опять закололо. Промыл глаз под краном сточной водой. Опять успокоилось. А ночью я заплакал: болит глаз — что хочешь, то и делай. Проснулся папенька, оделся, собрал меня, и отправились мы в хотьковскую больницу, к станции, в «скорую помощь». Повозился со мной дежурный врач, но достал-таки маленькую «вредину» — кро-о-о-ошечный кусочек стеклоткани, который, получается, летал себе в воздухе, летал и … Дальше, Читатель, Ты всё знаешь. Может быть это и совпадение, но именно после этого случая на ближайшей — где-то, через полгода — медкомиссии мне был поставлен диагноз: близорукость. Когда учились мы в 10 уже классе, то многие из моих товарищей от военкомата поехали на прыжки с парашютом. Я же, естественно, медкомиссию не прошёл и от прыжков был отстранён. А бредили мы тогда службой в воздушно-десантных войсках. Как пел в своё время Владимир Семёнович Высоцкий: «Правильные книжки в детстве читали...» да, плюс ещё, передачу регулярно смотрели «Служу Советскому Союзу». Так и витала в воздухе крылатая фраза: «Один десантник может многое, двое — всё».  В ноябре 1979-го — в армию, в декабре — начались афганские события. И конечно, не факт, что каждый военнослужащий Советской Армии должен был попасть в Афганистан, а каждый попавший туда должен был погибнуть. Но не вернулись из далёкой жаркой страны хотьковские мальчишки Коля Никитин и Андрей Буланчиков, офицер Александр Сурков, десантник Толик Кузнецов. Погибли десантники нашего района: Володя Гришин, герой Советского Союза Саша Корявин, Юра Савельев, Костик Филатов. Кому больше повезло — погибшим или оставшимся в живых? Вопрос философский и неоднозначный. Оказывается, здесь-то тоже война, не прекращающаяся ни на день, ни на миг. Война с ложью, с безпамятством, с ленью, с трусостью, с жадностью и глупостью, с гордостью, с безразличием, с безчувственностью, с равнодушием, с чванством и непониманием, с необязательностью, с пристрастием к спиртному, с хитростью. В первую очередь, это война внутри себя. А если во время битвы кто-то оказывается рядом, то достаётся и ему. Уж извините. И как бы там ни было... Слава Богу — за всё.
   Господи… помоги!

2008, 2010-2011гг.