Сумерки в Дели. Ахмед Али. ч. 1 гл. 1

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Дели когда-то был раем!
На его улицах царил такой покой!
Но они осквернили его имя и честь!
И теперь остались только развалины и тоска!
Бахадур Шах


От автора, Ахмеда Али: Посвящается Лауренс Брэндер
И памяти моих родителей

Часть первая

Ночь темна, волны поднимаются вокруг, как горы!
Кругом бушует такой шторм!
Что люди, находящиеся на земле, могут знать о моих несчастьях,
Они, стоящие в безопасности на суше?
Гафиз

Глава первая

Ночь обволакивает город, покрывая его как одеяло. В свете мерцающих звезд спят крыши и дома, спят узкие переулки, спят, погруженные в беспокойную дрему, тяжело дыша по мере усиления летней духоты, пронизывающей тела стрелами боли. Во дворах, на крышах, в переулках, на улицах люди спят на не застеленных кроватях, полуголые, утомленные тяжелой работой ушедшего дня. Некоторые еще прогуливаются по опустевшим к этому времени улочкам, рука в руку, о чем-то беседуя. Некоторые в руках держат гирлянды из цветков жасмина. Аромат этих цветов распространяется в воздухе на несколько метров вокруг этих людей и умирает, разбавленный ночным зноем. Дворовые псы лазают по канавам в поисках потрохов. Кошки выныривают из узких переулков, из-под досок обшивки лавок и лижут глиняные пиалы, из которых люди днем пили молоко и потом – бросили их на землю.
Зной исходит от стен и от нагретой за день земли. Сточные канавы издают затхлый запах, переходящий в настоящую вонь в местах, где они втекают в специальные стоки, ведущие к подземным каналам. Но люди спят на своих кроватях над этими сточными канавами, а кошки и собаки дерутся возле куч мусора, лежащих около перекрестков и вдоль небольших аллей.
Здесь и там, в каждом мусульманском квартале (мохаллах), мечети возносят свои белые головы к небу, их купола белеют как белые груди обнаженной женщины, будто они хотят впитать в себя как можно больше света звезд, и высокие минареты пронзают высь, указывая, что Бог – всевышний и единый.
Но город Дели, построенный сотни лет назад, город, за который сражались, умирали, стремились и мечтали захватить, строили, разрушали и отстраивали заново, пять, шесть или семь раз, скорбели о нем и воспевали его славу, грабили и завоевывали, город, несмотря ни на что, остающийся целым и невредимым – этот город лежит безучастно в объятиях сна. Дели был городом царей и правителей, поэтов и писателей, придворных и знати. Но ни один царь не живет в нем теперь, и поэты ощущают недостаток в поддержке. А коренные жители этого города, хотя еще живут, но уже потеряли свою былую гордость и величие под игом иностранных завоевателей. Но город еще стоит, как будто все его многочисленные крепости, усыпальницы и гробницы, остатки и памятники старого Дели, продолжают жить с целью и намерениями, выходящими за пределы человеческого понимания и веры.
Город был возведен после великой битвы, описанной в Махабхарате, царем Юдхиштхирой в 1453 году до нашей эры, и в дальнейшем послужил причиной многочисленных великих исторических битв. Разрушение заложено в его фундаменте, и кровь – в его земле. Он был свидетелем падения многих великих царств, и слышал стоны рождения новых. Он – символ жизни и смерти, и месть заложена в его природу.
Вероломные игры разыгрывались под его небом, и его почва впитывала в себя кровь царей. Но всё еще он остается алмазом для глаз всего мира, всё ещё он – центр притяжения для всех людей. Но его былая слава уже ушла, и ушли те, от кого он получил жизнь. Где теперь Пандавы и Кауравы? Где теперь Кхилджисы и Саййеды? Где Бабур, Хумаюн и Джахангир? Где шах Джахан, придавший городу его современный вид? И где Бахадур шах, поэт с трагической судьбой, последний в этой благородной цепи правителей? Они ушли, ушли и похоронены под поверхностью все принимающей земли. Остались только немногочисленные памятники, рассказывающие нам печальную историю этих правителей и напоминающие нам о славе и величии былых дней. Это – Кутаб Минар, гробница Хумаюна, Старый форт или – мечеть Джама. А также – несколько строчек печальных стихов, оплакивающих уход великих правителей и говорящих о преходящей природе этого мира:

Я – свет для ничьих глаз!
Я – покой для ничьего сердца!
Я то, что не нужно никому –
Просто пригоршня праха.

И, как бы вторя словам поэта-царя, тишина и безразличие смерти низошли на этот город, и пыль стала завиваться на его улицах, и разруха и запустение низошли на его культуру и чистоту. До прошлого столетия, этот город держал свою голову высоко поднятой, пытаясь сохранить свою чистоту и изначальный облик. Когда поэт, пропевший заупокойную мессу, переезжал в повозке, запряженной быками, в город Лукнов, город враждебной цивилизации,он старался хранить молчание и, чтобы сохранить чистоту своей традиции, даже не пытался вступать в разговоры со своим спутником. А когда он всё же прибыл в этот другой город и сел среди толпы, ожидая, что его попросят прочитать стихи, ни один человек не сделал этого. Ибо никто его не знал, пока люди, видя его страдания, не спросили его, откуда он приехал, и тогда поэт ответил:

Почему вы спрашиваете, откуда я прибыл?
О, люди Востока!
Вы смеетесь надо мной из-за той беды, которая меня постигла!
Дели, город, бывший когда-то драгоценным камнем всего мира,
Город, в котором жили только возлюбленные судьбы,
Теперь разрушен рукой времени.
И я – житель этого уничтоженного бурей места!

Но поэты уже ушли, и ушла созданная ими культура. Остались только кольца веревки, после того, как сама веревка была сожжена, чтобы напоминать нам о былом великолепии. Но разруха низошла на его монументы и строения, на его бульвары и переулки. Под светом утомленных и тусклых звезд город кажется мертвым и очень темным. Керосиновые фонари тускло освещают улицы и переулки. Но света явно недостаточно, как недостаточно рынков и садов, чтобы оживить свет, колебавшийся в прошлом на волнах Ямуны или горевший в самом сердце города. Подобно побитой собаке, Дели зажал свой хвост между ног и лег неподвижно во тьме ночи, признавая тем самым своё поражение.
Несмотря на позднюю ночь, всё еще открыты несколько лавок молочников, и некоторые люди приходят туда и покупают на пару пайсов молока, выпивают его и бросают глиняные чашки на землю, чтобы их лизали воровато выходящие из-за темных углов кошки. И всё еще один или два нищих ходят по улицам, распевая жалобными голосами свои печальные песни, постукивая по мощеным камнями улицам своими бамбуковыми палками или завывая перед дверьми:
«Подайте, о мама, во имя Господа, и пусть ваши дети живут долго и счастливо!»

Или – припозднившийся продавец цветов продает жасмины, привлекая мелодичным голосом покупателей: он затыкает одной рукой свое ухо, держит корзину с цветами другой рукой прямо перед собой и выкрикивает звучным голосом такие слова: «Купите цветы жасмина!»

Но город лежит, безразличный и сонный, тяжело дыша под горячим и пыльным небом. Едва ли один человек останавливает торговца цветами, чтобы купить жасмины, или – открывает дверь, чтобы подать нищим. Нимфы все давно уснули, а любовники – исчезли неизвестно куда. Только узкие переулки и аллеи, запутанные, как игра в шахматы, пронизывают улицы и весь город подобно глубоким канавам, которые тянутся вдоль них с обеих сторон. Эти переулки становятся всё уже и уже по мере того, как вы углубляетесь в них, они дают вам ощущение удушья и смерти, пока не закончатся перед каким-нибудь домом или не сольются с такой же сетью переулочков, столь же запутанных, как и предыдущие.
Такая сеть узких аллей уходит глубоко в недра города, пробиваясь от Лал Кухана и, проходя сквозь Куча Пандит, поворачивает направо и кончается в Мохаллахе (квартале) Нийарьян, который сам по себе имеет сеть узких улочек и переулков. Одна из ветвей этой сети идет прямо, узкая и извилистая, всё более сужаясь наподобие дороги жизни, и оканчивается возле дома Мир Нихала. Если вы посмотрите на этот дом, то увидите только стены, и в стене – дверь. Больше ничего. Если вы войдете в дом через небольшой вестибюль, вы окажетесь на внутреннем дворе. Направо будет низкий навес с двумя перегородками. Налево – арочная веранда, ведущая на поднятую над землей кирпичную платформу и далее – в длинную комнату. С каждой стороны веранды и платформы располагаются маленькие комнаты, а рядом с входом – туалет, узкая ванная, затем кухня, почерневшая от копоти. В центре двора – старая финиковая пальма возносит свою крону высоко в небо, и ее длинные листья, переплетаясь в подобие навеса, заслоняют собой часть неба, а ее ствол, изогнутый и прогнувшийся посередине, выглядит мрачно и очень уродливо. У подножия финиковой пальмы растет дерево хны, и в его ветвях воробьи вьют свои гнезда. На его ветвях висят две глиняные миски, одна с водой, другая с зерном для воробьев и диких голубей, которые вьют гнезда в углах за притолоками веранды и в массивных красных и белых занавесях, свисающих с арок.
У перегородок навеса стоят покрытые красной материей плоские деревянные скамейки. А на платформе и во дворе – кровати с белыми простынями, странно белеющими в тусклом свете керосинового фонаря.
Пожилая женщина в возрасте от 50 до 60 лет лежит на одной из кроватей во дворе, и ее паранджа находится рядом. На другой кровати лежит Мехро Замани, ее младшая дочь, девочка четырнадцати лет, здоровая и крепкая, и Масрур, мальчик тринадцати лет, ее племянник, сын двоюродного брата.
«Должно быть, уже одиннадцать часов, а твой отец еще не вернулся, - говорит Бегум Нихал своей дочери. – Лучше иди спать. Уже поздно».
«Нет, мама! - говорит дочь. – Ты рассказывала нам очень интересную историю. Я не хочу спать. Расскажи что-нибудь еще!»
Пожилая женщина стала обмахивать себя веером и произнесла: «На сегодня довольно!» «Но, тетя, расскажи нам историю про царя, который был превращен в змею!» - говорит Масрур, поворачиваясь на животе и глядя с надеждой на свою тетю.
«Мы уже слышали эту историю!» - говорит Мехро Замани, обмахивая себя веером.
«Мама, расскажи нам про мятеж. Ты когда-то говорила, что европейцы изгнали всех мусульман из города. Почему они так поступили?»
«Это – очень длинная история. Я расскажу тебе ее в другой раз, - ответила пожилая женщина. – Твой папа скоро придет. И тут такая жара!»
Дети были разочарованы. Но, в конце концов, уже ночь и им пора спать. Мехро ложится на свою кровать и начинает смотреть на звезды. И расплывчатые мысли приходят в ее голову, мысли о принцах, царях и солдатах. Она думает о мужчине, который сейчас далеко, но он просил ее отца отдать ее за него замуж. Интересно, как он выглядит? Она гадает, ведь она никогда его не видела. Она слышала, что он – очень богатый человек. Его зовут Мирадж, и он очень любит охоту. И она отождествляла его с принцем из сказки, в которого влюбилась принцесса. Но мысль об оставлении своего дома, своей матери и отца, братьев и родственников, пришла ей в голову. Она тяжело вздохнула, и с чувством внутреннего опустошения закрыла глаза. Масрур уже спал.
Бегам Нихал садится, достает свою, сделанную в форме башенки, коробочку для бетеля, Кладет кусочек лимона и орех катха на лист бетеля, затем добавляет туда тонко нарезанный орех арек, чуть-чуть кардамона, немного табака, сворачивает все и кладет в рот. Затем она снова ложится и начинает обмахивать себя веером, время от времени обмахивая и свою дочь.
*************************************************
«Хай! Хай! Куда делся мой веер? Би Анджум, ты спишь? Ты не видела мой веер?» - доносится крик из-под навеса.
«Какое мне дело до твоего веера! – отвечает другой голос. – Наверное, он где-нибудь на кровати!»
«Его там нет!»
«Тогда он упал на землю!»
Затем – тишина нисходит на дом. Жаркий ветер дует порывами, и листья на финиковой пальме тихо шуршат. Фонарь мерцает, но пламя разгорается вновь.
Молодая жена юного Шама, недавно вышедшая замуж и поселившаяся в доме, спит на платформе рядом с мужем. Но вот она просыпается, берет сосуд, наполняет его водой из глиняного кувшина и идет в туалет. Когда она вернулась и уже легла, раздается скрип входной двери и какой-то мужчина начинает покашливать в вестибюле. Бегам Нихал садится на кровати, покрывает голову своим платком и начинает звать служанку: «Дилчайн! О Дилчайн! Просыпайся! Хозяин пришел!» Дилчайн быстро вскакивает с постели и Мир Нихал входит во двор. Он – высок и хорошо сложен, на нем белый мусульманский халат, достигающий до колен, а украшенная узорами круглая шапочка лихо заломана на обритой голове. Его седая, хорошо ухоженная борода разделена посередине, что придает его благородному лицу какой-то завораживающий вид.
«Ты ушел сегодня, не позавтракав! - Бегам Нихал говорит ему немного раздраженным голосом.- И заставил меня ждать! Уже за полночь!»
«Только одиннадцать, - отвечает он примирительным тоном. – Я слышал, как били часы на углу нашей улицы».
Дилчайн приносит с кухни еду. Бегам Нихал стелет скатерть на деревянную скамейку. Мир Нихал снимает верхнюю одежду, моет руки и садится на колени, а не скрещивает ноги, перед разложенной пищей. Бегам Нихал обмахивает его веером.
«Асгару уже двадцать два года, - говорит она своему мужу. – Время подумать о его женитьбе, а не то мальчик сойдется с плохой компанией».
Мир Нихал прочищает глотку и отвечает:
«Да, я сам хотел поговорить с тобой об этом. Он уже спит?»
«Нет. Он ушел после обеда и до сих пор не вернулся!»
«Куда он пошел?» - озабоченно спрашивает Мир Нихал.
«Откуда я знаю! Наверное, к одному из своих двоюродных братьев».
«Нет, он не ходит часто проведывать своих двоюродных братьев! – раздраженно отвечает Мир Нихал. – Он опять пошел в дом Мирзы Шахбаза. Я тебе говорил, мне не нравится, что он водит дружбу с Банду, сыном Мирзы».
«Но он мальчик, в конце концов, и может общаться со своими сверстниками! – заступается за сына Бегам Нихал. – Банду и Асгар учились вместе в школе. К тому же, в доме Мирзы живет Ашфаг, твой племянник!»
«Я никогда не одобрял брак Ашфага с дочерью Мирзы Шахбаза! – отвечает раздраженно Мир Нихал. – И я не одобряю дружбу Асгара с Банду! Почему ты ему не запретишь?»
«Ведь он и твой сын! Ты можешь сам ему запретить! Вот почему я говорю, что надо подумать о его свадьбе! И есть еще одна ноша, висящая на моей душе».
Бегам Нихал оборачивается и смотрит на дочь, которая в это время уже крепко спит.
Когда она оборачивалась, свет от керосинового фонаря упал на лицо дочери и высветил ее смуглое чело, красиво расширяющееся к середине, но по бокам волосы делали так, что оно выглядело более узким. Свет фонаря высветил три легкие морщинки, появившиеся на этом челе.
«Да, я говорила, - продолжала Бегам Нихал. – Что снова пришло письмо от Бхопала о свадьбе Мехро. Они очень торопятся».
Мир Нихал нахмурился, и в тусклом свете фонаря его светлое лицо и его широкий лоб проявили признаки озабоченности.
«Мехро слишком юна для того, чтобы отдать ее чужим людям, - он сказал. – Я даже не знаю, что они из себя представляют. Похоже, они мне не внушают доверия».
«Всегда ты спешишь с выводами, - обрывает его жена укоряющим тоном. – Ты их совсем не знаешь. Но я слышала, как люди их хвалят! Да и этот Мир Вахадджудин, у него имущества на сотни тысяч…»
«Но я не хочу выдавать замуж Мехро до свадьбы Асгара. Не подыскала ли ты для него какой-нибудь девушки?»
«Почему же, девушек много, - говорит Бегам Нихал с видом облегчения. – Но мне нравится дочь моего брата Насеруддина».
Мир Нихал произносит: «Гм!» - потом смотрит задумчиво куда-то вдаль и говорит: «Да, но говорила ли ты об этом Асгару? Что он думает?»
Из голубятни, находящейся в углу двора, внезапно доносится хлопанье крыльев.
«Что это?» - спрашивает Мир Нихал.
«Наверно, кошка».
Хлопанье крыльев послышалось опять. Мир Нихал поднимается со своего места, беря одновременно в руки фонарь, и стремительно направляется к голубятне. Он поднимает фонарь высоко над головой и направляет свет вовнутрь, сквозь стену из бамбуковой решетки. Но не видит ничего подозрительного и возвращается назад. Но вдруг голуби начинают бить крыльями более интенсивно, чем до этого.
Мир Нихал возвращается, открывает дверь голубятни и, занеся туда фонарь, оглядывает всё вокруг. Что-то, похожее на черную веревку, ползет за деревянной коробкой с голубями. «Это змея! Принеси мою трость, Дилчайн!» - Мир Нихал кричит служанке, которая опрометью бросается в одну из маленьких комнат под навесом. Когда она входит в комнатку, раздается шум от падения какого-то горшка и женщина с испугом кричит: «Ой!» А змея переползает от одной коробки с голубями к другой.
«Скорее, Дилчайн! Скорей!» - кричит Мир Нихал.
Но прежде, чем Дилчайн приносит трость, змея переползает к бамбуковой решетке. Отшвыривая ногой глиняную миску, Дилчайн подбегает к Мир Нихалу с тростью. Мир Нихал отодвигает коробку, чтобы заставить змею выползти на открытое место и тогда нанести удар тростью. Но змея вываливается во двор. Мир Нихал быстро выскакивает из голубятни и бежит за змеёй. Но прежде, чем он успевает ударить, змея заползает в отверстие канализационной трубы. Отбросив трость, Мир Нихал засовывает руку в эту трубу. Тогда Бегам Нихал кричит со своей деревянной лежанки:
«Что ты делаешь! Осторожней!»
Но Мир Нихал смог ухватить змею за хвост, и, вытягивая ее изо всех сил, он делает быстрое реверсивное движение рукой. Можно видеть, как змея развевается в его руке и в следующий момент Мир Нихал ударяет ее о землю и отходит на небольшое расстояние. Змея пытается куда-то ползти, но только передняя половина ее тела изгибается и завивается в кольца. Задняя половина завивается, но не может ползти. Позвоночник змеи сломан. Взяв трость, он бьет змею по капюшону, она в агонии какое-то время завивается в кольца и мечется по земле, но вдруг затихает и дохнет.
Из-под навеса раздается крик Бегам Джамал, вдовы его брата: «Хай! Хай! Что там?» «Всего лишь змея! Я ее прикончил!» - отвечает Мир Нихал смеющимся голосом, и его щеки трясутся от смеха, а в его глазах горят радостные огоньки.
«Благодарю Бога! Он спас тебе жизнь…»
Шамс тоже поднялся с кровати, потревоженный шумом, и вышел посмотреть на змею. Дилчайн, всё ещё продолжающая изучать змею и переворачивающая ее тростью, рассказывает ему о происшедшем, делая особое ударение на то, как хозяин своей рукой вытащил змею из канализационной трубы и сломал ей позвоночник.
Мир Нихал смеется и идет к голубятне. Там он обнаруживает, что один птенец из редкой породы Ширазских голубей погиб. Змея пыталась его заглотить, но у нее не получилось. В этой голубятне жили только птенцы. Взрослые голуби находились на веранде примыкающего к дому Мир Нихала дома, который принадлежал вдове его двоюродного брата и сейчас пустовал.
Ему жаль птенца голубя, которого ему удалось вскормить после того, как много других птенцов этой пары не выжили. Но он бросил его тельце на кучу мусора, и, помыв руки, вернулся завершить ужин.
Поужинав, он берет свою верхнюю одежду и отправляется на мужскую половину дома. Когда он входит в вестибюль, его взору предстает тихо пробирающийся на цыпочках Асгар. Асгар – высокий, красивый юноша с хорошо напомаженными волосами, и его турецкая шапочка лихо заломлена на его голове. Верхние пуговицы его пиджака (шервани) расстегнуты, и сквозь отворот виден воротник английской рубашки, которую он носит под шервани. Он выглядит очень утонченным, и во всех его движениях прослеживается какая-то женская грация. Он подпоясан гирляндой из цветов жасмина. Когда он идет, его туфли издают легкий скрип. Мир Нихал останавливается и смотрит на Асгара, произнося сердитым тоном эти слова: «Ты опять надел эти чертовы английские туфли! Они мне не нравятся! Я не потерплю никакого подражания европейцам в своем доме! Сними сейчас же! И где ты был так поздно ночью? Я уже говорил, мне не нравится твоя дружба с Банду! Ты слышишь? Я не должен тебя больше с ним видеть!»
Но настроение Мир Нихала не такое уж и плохое, поэтому он уходит. Асгар берет керосиновую лампу и идет в свою комнату, погружая весь дом в потемки, освещаемые только тусклым светом звезд.
С платформы доносится сердитый женский шепот: «Эй! Что ты делаешь? Зачем ты уносишь эту лампу?» Но Асгар выходит из комнаты, и всё опять погружается в тишину. Только слышно, как шуршат листья финиковой пальмы на ветру, и видно, как падающая звезда скользит в небе по направлению к земле, но вскоре пропадает из виду за листьями финиковой пальмы. И ночь окончательно вступает в свои права над уснувшей землей.