Ремейк

   В городе играла музыка. За свою бесконечную жизнь Крысолов наслушался музыки изрядно: разных направлений, разных стилей. Но в этом безликом бумканье не было ничего особенного – невнятные звуки, невнятная тема – лишь бы заполнить пустоту, насытить тишину звуками своего присутствия, заявить о себе.
   Город тоже не представлял из себя ничего особенного – лишенные индивидуальности панельные трехэтажные коробки, одинаково замусоренные улицы, одинаково одетые люди. Серость, безрадостность человеческих лиц, отягощенность стяжательством - вечным поиском богатства.
   Крысолов вошел в город в первой половине дня, вошел осторожно, опасаясь быть узнанным; прошел по центральной улице, разглядывая людей. Задержался возле стенда с портретами объявленных в розыск преступников. Среди портретов обязательных террористов и педофилов обнаружил свой трудно опознаваемый фоторобот. В прежние времена с фотороботом соседствовали грабители банков, а еще раньше колдуны и еретики. Но себя в таких объявлениях он находил обязательно, всегда, во все времена, во все исторические эпохи, и всегда отвратительного качества. Какая-то сложно раскрашенная тетка, с интересом разглядывающая портреты татей, бросила на Крысолова отрешенный взгляд, оглядела с ног до головы и вернулась к созерцанию портретов. Перекошенные лица татей ей показались интереснее.
«Как всегда,- внутренне усмехнулся Крысолов,- никто не узнает. Я – сама заурядность. Но только представься, только назови себя – сразу крики, угрозы, истерические вопли». Вопли пробуждать не будем, вопли подождут. Воплей и так хватает изрядно. Особенно сейчас. Что ни слово, что ни факт, что ни рекламный слоган – все вопли и вопли, кругом превосходное наклонение, завышенные пожелания. Шуму много – шерсти мало.
   Крысолов отошел от стенда и двинулся по улице. Продолжала бумкать музыка, и от этого стука неприятно резонировали внутренности. Видимо, в городе проходил какой-то праздник, или намечался, или уже заканчивался. Людей на улице было много, все они куда-то спешили, озадаченные осчастливленные, шумные. Крыс тоже было много. Крысы сновали по тротуарам, выглядывали из водосточных труб, копошились в витринах, пожирая разложенные продукты.
   Жители города с крысами отчаянно «боролись». Повсюду висели плакаты и транспаранты: «Победим крыс», «Истребим грызуном», «Сдавайте деньги на борьбу с вредителями». Может быть, практиковались и другие способы борьбы, но Крысолов их не заметил. Никто крыс не бил, собаками и кошками не травил, ядами не потчевал. На одной из улиц Крысолов увидел, как какой-то глава семейства попытался отбить атаку крыс на сумку своей жены, но атаку жены и дочери на себя отбить не смог.
   «Ты что, - орала жена,- не смей трогать крыс, не вмешивайся, они кусаются, они заразные!»
   «Папа, ты осел. Ты чего к крысам полез. Что они тебе сделали».- Вторила великовозрастная дочка.
   «Пусть другие с крысами дерутся».
   «Другие, это кто?- подумал Крысолов.- Это я? Нет уж, увольте!»
   «Папа, скорее, на распродажу опоздаем»,- требовала дочка.
   Потом все семейство отправилось по своим неотложным делам. Крысолов проводил их взглядом, глумливо улыбаясь. Людей подобного сорта он презирал.
Нет, были времена, когда Крысолов был добрым и лучистым, когда все люди казались ему братьями, и ради этих самых людей он готов был положить свою жизнь. У него и имя тогда было, а не прозвище, обозначающее род занятий. Теперь все иначе. Мизантропия, зародившаяся в его душе в стародавние времена, разрослась, вызрела, заколосилась. Даже крысы ему казались теперь менее противными.
   А ведь бывает наоборот. Бывает, когда хронический мизантроп превращается в философа-гуманиста. Таковым был друг Крысолова, давний собутыльник.
   - Не суди ты их строго,- говаривал Мудрец во время их редких попоек,- они всего лишь люди. Все проблемы идут от твоих завышенных ожиданий. Ты представляешь людей своим подобием, и ждешь от них тех же поступков, что ждешь от себя идеализированного. Но даже свои собственные поступки тебя не удовлетворяют. Принимай себя, каким есть, и людей принимай.
   - Тебе легко говорить. Скольких нужно было убить, чтобы ты пришел к такой неоспоримой истине.
   - Много. Всю жизнь я изучал людей, не специально, просто должность обязывала. Я изучал их анатомию, чаще всего на живых людях в процессе, так сказать, обработки. Работа палача всегда была востребована. Дыба там, колесо, всевозможные приспособления для вытягивания жил. Когда вскрываешь живого человека узнаешь о нем очень многое, не только о теле, но и о душе. И знаешь, иногда, среди визжащего от боли дерьма попадались такие экземпляры, что тебя охватывала гордость за все человечество.
   - Но этим, как ты выразился, экземплярам от твоей гордости за человечество легче не становилось.
   - Само собой, в деле душегубства я профессионал…
   Тряхнув головой и отогнав воспоминания, Крысолов продолжил свой путь.
Людей вокруг стало больше, как и звуков, ими издаваемых. Все шумели, галдели, стучали или шаркали обувью, шуршали болоньевыми куртками, хрустели чипсами. Многие представители подрастающего поколения несли в руках мобильные телефоны, из которых неслось какое-то отдаленно похожее на музыку цоканье. Видимо с таким звуковым сопровождением им было легче передвигаться по городу. Потревоженные суетой крысы переместились с тротуаров на карнизы и крыши домов, откуда они поглядывали на людей с наглостью и презрением, ощущая себя царями природы, солью земли.
   Потом Крысолов вышел на запруженную народом площадь. «Что здесь? Ах да, митинг!» Достижение цивилизации. Мирная, но бестолковая форма борьбы, когда вместо того, чтобы резать друг другу горло, люди горло просто надрывают. «За что или против чего они, интересно,  борются?»
    «Браться и сестры! Горожане, сограждане! Так жить нельзя, нельзя жить по лжи. Мы должны их победить, и мы победим, победа будет  за нами. Ведь за нами правда, кто прав – тот и сильнее!»…
   На высокой деревянной сцене, увешанной пестрыми флагами и рекламными плакатами, стояли какие-то люди, по очереди они подходили к микрофону, кого-то клеймили, к чему-то призывали. Прочий народ, которому место на сцене не досталось, стоял внизу, внимал ораторам, поддерживал их криками и свистом.
   - Милейший, - окликнул Крысолов стоявшего неподалеку средних лет человека,- по какому случаю митинг? Я, видите ли, не здешний. Сути происходящего не знаю.
   - Митинг по важному случаю. Разве ты не видишь?
   - Что я должен видеть?
   - Крысы, будь они не ладны.
   - Крысы? Так вы с крысами на митинге боретесь?
   - А то с кем же?
   - Не с продажными властями, торговцами детьми и органами, не за мир во всем мире?
   - Зачем. Власти у нас хорошие, торговцев детьми и органами нет, мир во всем мире процветает. Только крысы…
   - И вы с ними на митинге боретесь?
   - На митинге.
   - Ну, давайте, давайте. Морально вас поддерживаю. Желаю победить.
   - Спасибо,- поблагодарил собеседник, а потом добавил уверенно.- Победа непременно будет за нами, потому что за нами правда.
   Потом человек громко заорал, поддерживая какого-то оратора, вместе с ним заголосили слушатели по соседству, а Крысолов отправился на другую сторону площади, где приметил неоновые огни ресторана.
   Что касалось разнообразных питейных заведений, Крысолов щепетильностью не отличался. Его в равной степени устраивали и портовые таверны со шлюхами, дешевым пойлом и обязательным мордобоем, и дорогие рестораны а ля «Максим» с услужливыми метрдотелями, лощенными официантами и запредельными ценами. Поэтому неопрятность бара, замусоренность пола и плохо вымытые пивные кружки его не смутили. А крысы? Да что крысы? Крысы в этом городе повсюду. Ну снуют по столам, ну стоят столбиками на стойке наподобие сусликов, ну смотрят нагло. К крысам Крысолов привык.
Заказав себе бутылку водки, пару сосисок, малосольные огурцы, Крысолов уселся за столик рядом с окном и, как беспечный человек, стал смотреть в окно и напиваться.
Митинг на площади продолжался. Один за другим выходили ораторы, клеймили крыс, врагов рода человеческого, слали на их головы всевозможные небесные кары, вносили предложения о способах их истребления.
   …«Я предлагаю, вместо тюльпанов и петуний рассадить по газонам чернокорень – крысы его боятся!»
   …«У меня есть более эффективное решение вопроса – установить на улицах огромные экраны, на которых будут транслироваться кошачьи фотографии. Ведь крысы кошек боятся»…
   «Не позволим крысам лишать нас свободы. Нужно думать о будущих поколениях, о наших детях. Потребуем от крыс покинуть наш славный город»…
   Слушатели ораторов дружно поддерживали. А крысы молча усмехались. Спустя некоторое время усмехнулся и Крысолов, да не просто усмехнулся, а громко расхохотался, смутив персонал и немногочисленных посетителей.
   - Вы это серьезно?!- громко спросил Крысолов, обращаясь к присутствующем в ресторане.- Вы серьезно верите, что ваши бессмысленные камланья помогут избавиться от крыс. Но вон смотрите, сидит под столом, глаза таращит, здоровенная, как нутрия. Эй, юноша! Как там тебя? Официант. Ну вот ты, двинь крысу стулом!
   - Она кусается,- испуганно ответил молоденький официант, прячась за стойку.
   - Тогда сделай, как те олухи на площади предлагают. Поговори с крысой, убеди. Становись на четвереньки и пищи по-крысячьи!
   В глазах официанта отразилось какое-то брожение ума и кипение мыслей, словно он и в самом деле подумывал о том, чтобы поговорить с крысой. Потом, неуверенно мотнув головой, официант отошел в сторону.
   - Правильно,  мальчик,- одобрительно усмехнулся Крысолов.- Она тебя не поймет. А меня… пойме-ет!
   И Крысолов швырнул в грызуна пустую водочную бутылку. Отброшенная метким ударом, крыса подлетела в воздух, ударилась об ножку стула и осталась лежать смятой шкуркой.
   - Что вы делаете!?- испуганно пискнула другая официантка. Другие придут, мстить будут.
   - Не будут. Мозгов не хватит. Это всего лишь звери, грызуны. Природная, так сказать, стихия. Он только слабым мстит. Ты, девочка, возьми веник и вымети крысу на улицу… И еще бутылку водки принеси. Я сегодня пьянствовать буду.
Крысолов напился. Перед глазами стоял туман, окружающий мир шевелился и переворачивался, как отражение на поверхности ртути. Отрывочные воспоминания проносились в голове, не связанные друг с другом – бессмысленная нарезка кадров, неровные осколки его прежней жизни.
   Неожиданно для себя он обнаружил за своим столиком других людей, тоже пьяных, шумных. Люди что-то говорили, кричали, похлопывали Крысолова по плечу, хвалили за выдержку и правильно выбранную позицию. Крысолов тоже похлопывал собеседников по плечам, хвалил непонятно за что, чокался с ними стаканами. Было весело. Исчезла ипохондрическая задумчивость, растаял философский взгляд на вещи, все стало простым, понятным, объяснимым.
   «Почему я не могу оставаться вечно пьяным и никогда не трезветь?- Подумал Крысолов.- Вот было бы счастье. А ведь после попойки наступает похмелье. Что же делать?»
   Неожиданно он увидел перед собой знакомое лицо: знакомые глаза, знакомые губы со скорбно опущенными уголками, лысина знакомая. Мудрец?
   - Ты здесь?- спросил Крысолов.- Откуда ты здесь взялся? Не-е-е, не может быть. Ты бред. Я просто хотел увидеть достойного человека. Ты – сон, призрак…
Призрак криво усмехнулся и, размахнувшись, заехал Крысолову по щеке. Ощущение было совсем не призрачным и не бредовым. Удар слегка разогнал хмель.
   - И вправду ты,- отметил Крысолов, потирая щеку.- Не бред.
   - Не бред. Подставляй вторую щеку.
   - Вот еще. Ты за кого меня принимаешь? Зачем здесь?
   - По делам.
   - Какие могут быть дела у палача?
   - Шабашка. Могу же я в свободное время немного подработать?
   - Ты? Но не пластиковые же ты окна вставлять собираешься или чечетку на корпоративе кривыми ногами отбивать?
   - Ну что ты. Я по своему профилю. А ты здесь по своему?
   - Да как тебе сказать. Не хочется. Я свое фото среди разыскиваемых видел.
   - И что? Когда тебя это останавливало?
   - Да ведь не заплатят же за услуги, сволочи.
   - О, ты становишься меркантильным,- определил Мудрец.- А предназначение?
   - Плевать на предназначение. Я еще водки хочу! 
   - Это можно. Девушка,- окликнул Мудрец официантку.- Еще водочки.
   Какие-то изменения произошли на площади. Поднялась суета, больше похожая на панику. Какие-то люди, взобрались на сцену, сбросили вниз ораторов, растянули большой экран, поставили видеопроектор, подключенный к компьютеру.
   - Что там такое?- оживился Мудрец.- О, революция! Пойдем, посмотрим, Крысятник.
   - Не хочу,- пробурчал Крысолов.- Я водку пить хочу. И не обзывай меня нехорошими словами.
   - Ой, какие мы нежные. Пошли, исторический момент пропустим.
   Не церемонясь, Мудрец подхватил Крысолова под руки, сорвал со стула, вытащил из ресторана на площадь.
   Да, это был исторический момент. Событие. Изменения. Новые люди пришли на смену прежним, новые лозунги, новые способы подачи информации.
   На сцене теперь стояли молодые люди: юноши и подростки, толпа в пару сотню взбудораженных душ. Еще большее количество представителей подрастающего поколения заняло пространство перед сценой, оттеснив назад старших горожан. Потом на авансцену выдвинулся какой-то пирсингованный сопляк лет семнадцати с чудной прической и неопрятно одетый.
   - Вот что, старики,- проскрипел он в микрофон ломким, не оформившимся голосом.- Надоело нам молодым смотреть на вас уродов, как вы тут митингуете, нихрена не делаете, крыс порасплодили.  Надоело терпеть вашу самодурь, трусливость вашу, лень. Мозги ваши, догмами засранные, уже ничего породить не могут. А мы можем, в нас вся сила. Мы идем, сейчас же идем.
   - Куда? - На сцену взобрался какой-то толстый мужчина в помятом костюме.- Коля, куда вы пойдете.
   - Вперед, папаня. Их города мы уходим, ради борьбы, ради свободы. Это наша акция. Это… как средневековый крестовый поход. И ты не помешаешь.
   - Люди,- воззвал мужчина к собравшимся. – Это же я, ваш мэр. Не слушайте этого щенка, у него от конопли мозги протухли.
   - Молчи, папаша. Я говорю!!! Если кто не знает, меня Николаем зовут, по прозвищу Кельн. Мы все так решили.
   Мэра сбросили со сцены, затерли в угол и оставили в этом углу сидеть, всхлипывая и сморкаясь.
   Потом на сцене выступали другие малолетки. Кляли нехорошими словами родителей, обещали изменить мир, заявляли, что они особенные, совершенные, продвинутые, умные слова знают. Гении, индиго, одаренные множеством талантов. На экране, укрепленном за сценой, показали выступление какого-то блоггера, тот тоже призывал к великим свершениям, обещал поддержку. Поддержали детей и два местных богатея, олигарха, сиречь бандита. Один пообещал финансовую поддержку, другой выделил несколько автобусов и туристское снаряжение. Были и другие, детей поддержавшие, согласившиеся с предложением.
   Что-то страшное творилось на площади и прилегающих улицах. Выли женщины, орали мужчины. Кто-то рыдал, кто-то с кем-то дрался, некоторые уже начали грабить близлежащие магазины.
   «Это наша акция,- вещал со сцены Николай.- Мы изменим мир, мы победим и вернемся назад с победой. Мы идем. Идем друзья.
   «Идем!» - скандировали дети.
   «Стойте!»- вопили их матери.
   - Ты не знаешь, куда это они намылились?  спросил Крысолов Мудреца.
Крысолов сидел прямо на асфальте, пьяно прислонившись к стене ресторана.
   - А черт их знает,- ответил Мудрец.- Не знаю. Куда-то идут. Ради свободы, ради борьбы, всеобщего блага. Даже если не знаешь, что делать, что-то делать нужно. Короче, вековечная проблема отцов и детей достигла своей кульминации. В очередной раз.
   - А с крысами кто разбираться будет?
   - Ты.
   - Я водку пить собираюсь.
   - Тогда пошли.
   Мудрец поднял Крысолова, проводил его обратно в ресторан и пьянствовал с ним до рассвета, а утром, определив его на постой к какой-то вдовушке, канул в неизвестность.
   Ночью город не спал. Буйство энергий и кипение страстей охватили всех его обитателей от мала до велика. Малые, то есть одержимые новой идеей пубертаты собирали свои манатки, чтобы куда-то двигаться, в какой-то непонятный поход. Лица они делали сложные, звуки издавали нечленораздельные. Те, кто был постарше, пытались подросткам помешать. Родители и связывали своих чад, и в подвалах запирали, и драли ремнями как коз Сидоровых, что, согласитесь, крайне жестоко и противоречит современным педагогическим канонам. Все без толку. Никакими карами этот бунт нельзя было остановить. Дети разрывали путы, метелили своих зарвавшихся пращуров, брали рюкзаки и рвались к площади, где их уже ждали зафрактованные автобусы. Даже символ себе новый придумали – белые семейные трусы в красную крапинку. Трусы водрузили над автобусами наподобие знамен, несли в руках на манер победоносных хоругвей. Трусы висели повсюду, символизируя…. А черт знает, что символизируя. Но что-то эти трусы обозначали.
   Были и ренегаты от взрослой, так сказать, партии, те, кто поддержал молодежь в их революционных начинаниях. «Дайте дорогу молодым,- говорили они, объясняя свой выбор.-   Вам их не понять, они особенные, свободные, раскрепощенные – новая формация».
Бунт ширился. Было подожжено несколько зданий и пара десятков автомобилей. Были разгромлены кафе и магазины. А количество клиентов травмпункта просто зашкаливало.
Крысы, привыкшие к неспешному течению жизни и беззубости горожан, испугались, построились в дружные каре и рванули прочь из города, от греха подальше. И никакой Крысолов не понадобился.
   Сам Крысолов в революции не участвовал и мирно спал, прижавшись к пышному боку вдовушки.
   А к утру молодые и юные горожане, набившись в автобусы, распевая песни, размахивая трусами в красный горошек, покинули город.
Два дня после этого город приходил в себя, как приходит в себя после долгого и неприличного загула обычно благовоспитанный отец семейства, болезненно, стыдливо, опасаясь вспоминать пережитое. Неожиданная тишина охватила переулки, площади и улицы. Никто не митинговал, никто не спешил на работу, а возле сохранившихся после бунта рюмочных отирались только алкоголики. Даже крысы исчезли, что в другое время порадовало бы горожан, но вести от юных борцов за свободу приходили скупые, а то и не приходили вообще.
   А потом началось тихое бурление. Кто-то информированный вдруг узнал, что в трансплантологической клинике одного из местных олигархов, того, что снабдил малолеток автобусами, вдруг рассосалась многолетняя очередь. Количество доноров вдруг зашкалило, и всем хватило необходимых органов. Потом еще кто-то, посещая порнографические сайты, увидел на них до боли знакомые и родные лица (и не только лица) и поведал горожанам о своем открытии. Третьи, не названные источники, выявили у второго городского олигарха подпольный завод, на котором трудились несовершеннолетние рабы, те ли самые, что ушли из города в освободительный поход, – никто не знал, но выводы горожане сделали определенные. 
   Нет, митингов в этот раз не было, криков не было, не было ритуальных призывов покарать виновных. В город пришло что-то другое, что-то настоящее, что-то от античной трагедии – великая безысходность. И эта безысходность заставляла людей мыслить.
   Через день кто-то неизвестный, но безраздельно жестокий и изощренно искусный, отправил к праотцам обоих олигархов. И тогда Крысолов догадался, о какой шабашке говорил ему Мудрец.
   Сам Крысолов вел жизнь размеренную, трезвую, которую, если бы не еженощные любодеяния с вдовой, можно было бы назвать праведной. Политикой он не интересовался, крысами тоже. А что до людских трагедий и несчастий, так их он за свою жизнь повидал изрядно, поэтому руки от страданий не заламывал, ушами себя по щекам не бил, на несовершенство мира не сетовал. Всем слезы вытирать – никаких носовых платков не хватит.
  Спустя неделю Крысолов шел по улице города. Шел просто так, без цели, не соблюдая конкретного направления. В голове роились разнообразные мысли, разных оттенков эмоциональности, и чтобы как-то разложить эти мысли по полочкам, Крысолов вышел пройтись. Горячие ласки любвеобильной вдовушки уже начали ему надоедать. Надоел ему и город, его бессмысленная деловитость, эти нелепые страдания его обитателей.
   Клубился туман. Шаги Крысолова гулкими ударами разносились по пустынной улице и отражались эхом от стен домов. Город опустел, обезлюдил, словно все его обитатели дружно отдали души Богу.
   - Это Крысолов!- услышал Крысолов позади себя негромкий возглас.
Возглас подхватили злые, шепчущие голоса, стали на все лады склонять его имя. Повторять вновь и вновь.
   Крысолов обернулся. Позади него стояли люди: мужчины и женщины. Другие люди медленно выходили из темных подворотен, шаркали обувью, окружая его. Они не были похожи на живых людей, больше на популярных нынче зомби, оживших мертвецов. Грязные, серые, неопрятные, они обступили Крысолова. Они протягивали в его сторону руки.
   - Верни нам наших детей,- потребовала какая-то женщина.
   - Верни нам наших детей, Крысолов,- повторили за ней остальные.
   - Я не брал ваших детей,- буркнул Крысолов.
   Они его не слышали. Они просили, умоляли, требовали, угрожали. Людей становилось все больше и больше. В их тусклых глазах иногда вспыхивали огоньки ненависти.
   - Верни нам детей!- кричали люди.
   - Ты умрешь, Крысолов.
   - Убьем Крысолова!- уже кричал кто-то решительный.- Он увел наших детей.
   - Попробуйте!- прошипел Крысолов. Лицо его перекосилось и стало похожим на морду животного.- Кто-нибудь сможет это сделать, убить? И не по-подлому, из-за спины, не озверевшей толпой. А один на один! Выходи, кто решительный.
Но люди молчали, взирая на Крысолова трусливо и озверело.
   - Расступитесь, крысы, я ухожу!- рявкнул Крысолов.
Толпа раздвинулась, образуя узкий коридор. Крысолов двинулся по этому коридору, сопровождаемый злым шепотом и ненавидящими  взглядами.
   «Прочь, прочь из этого крысятника,- думал Крысолов.- Пусть грызуны ушли, но их дух, их ядовитые миазмы остались в городе, пропитали его от фундамента до крыш. Здесь можно задохнуться!»
   Толпа не преследовала Крысолова. Ненавидящие люди смотрели ему вослед, боясь пошевелиться.
   На окраине города Крысолов услышал жалобное блеянье дудочки. Тоненький, неуверенный, но гармоничный напев скользил по воздуху, проникал в уши, пронзал мозг. На просевшей лавочке возле разоренной вандалами детской площадке сидел неопрятный мальчишка лет десяти. Перед мальчиком стояла круглая железная клетка, предназначенная для канареек и попугаев. В клетке столбиком стояла крыса и, не шевелясь, завороженно слушала мальчика.
   - Что ты делаешь?- удивился Крысолов.
   - Пытаюсь ее зачаровать,- ответил мальчишка.
   - Зачем тебе это?
   - Я тренируюсь.
   - Для чего?
   - Хочу стать крысоловом.
   - Зачем. Зачем тебе быть крысоловом? В этом мире полно более достойных дел и более выгодных профессий.
   - Но нет крысолова. Я же не виноват, что прежний крысолов разуверился в себе и жизни. Как это случилось, Крысолов?
   - Не знаю. Наверное, я просто устал.
   - Ничего страшного, свято место пусто не бывает…
   Мальчик снова заиграл на дудочке, и ожившая было крыса снова задеревенела. А крысолов пошел дальше, в ту сторону, где холодными лучами блистал закат….


Рецензии
Эта сказка в нынешних реалиях актуальна.
Но не уверен, что римейк стоит делать именно так))

Лев Рыжков   21.11.2014 22:07     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.