Мимолетность с видом на море

На rue Turgot, в восходе, где в млечной пелене скрывался купол солнечных ворот…и утро было ранним, и немноголюдно, и тихо, и столик круглый, стульчик на влажной брусчатке…
Она двинула ножкой ножку, бросила пачку сигарет и, потянувшись, прикрыла глаза.
Прошла минута. Без особых мыслей, лениво цепляя расплывшиеся очертания взобравшейся на пригорок скамейки.
- Бонжур, Софи! – вдруг донеслось ароматным голосом, улыбчиво присаживаясь рядом.
- Бонсуа, прекрасный цветок, - не шелохнувшись, сонно протянула она.
- Суар?! – свежо и искристо изумился цветок.
Софи снова потянулась, скрестила вытянутые ноги, чиркнула спичкой и, украсив паузу фотографической струйкой дыма, артистично произнесла:

« И утром вечер был,
 и солнце отражалось в огне рекламных тумб…
Вина! – воскликнул рыцарь.
 И пригубил до дна, в распахнутой рубахе терзая струны…
 Но истина ушла».

- Бурная ночь! – хохотнул цветок.
- И я чувствую ее аромат, прелестное дитя! - вдохнула Софи в сторону собеседницы.
Та несколько смутилась, как прежде улыбчиво, бросила на Софи звонкий взгляд и быстро скрылась за стеклом.
Через минуту на столе стояла бутылочка бордо и чашечка кофе.
« Он из Словакии, - тут же начала свой впечатлительный рассказ Инес, - Его зовут Милко. Красивый-красивый… Я куда-то спешила, а он стоял в скверике у Grand Palais и… ел мороженое. Представляешь, просто ел мороженое. Я остановилась и замерла. И не могла оторваться, стояла, как дура, и смотрела. А он ел мороженое, ложечкой. Потом заметил. Смутился. Я подошла и бесцеремонно предложила куда-нибудь убежать, скрыться, уехать, улететь… Он меня не понимал и так мило, так очаровательно смущался, отводя глаза в сторону… А потом вдруг взял мою руку и будто полностью погрузился в меня. Мы не отпускали друг от друга взгляда…казалось, вечность. Потом сидели в кафе. Потом…потом…Я не помню, что было потом…»
- Потом ты открыла глаза, - чуть улыбнувшись, продолжила Софи, - и…орэвуар! шерше лю ом!
- Нет, -  задумчиво возразила Инес, - он другой, у него все по-другому…Ты не можешь знать… не можешь, потому что ты не веришь в любовь. Почему… почему, ты не веришь в любовь, Софи?
- Не верю?! – ухмыльнулась Софи. – Не знаю... может, потому что никто не хочет верить в то, что я верю?..
- Но как это возможно, если у тебя закрытое сердце, ты никого туда не пускаешь?
- Ничего у меня не закрыто. Женщина – это чарующий образ, а не кроссворд.
- Неужели ты не хочешь быть счастливой?
- Счастье?! Что это? – домик с садом, семейный ужин, кемпинг в Saint-Tropez, отполированные ступеньки стеклянных парусов… Ты же знаешь, меня слепили из холщевых пигментов, и все эти милые прелести не для моих бредовых мыслей.
- Это не правильно.
- Возможно. Но кто-то ведь должен выращивать голубые помидоры.
- Опять де Крюи? Но зачем?!
- Чтобы двигаться дальше. Я не умею строить дома, сажать деревья, растить детей…
- А ты попробуй, Софи.
- Совет? – улыбнулась Софи в уходящую струйку табачного дыма. – Конечно, Инес, я обязательно попробую…
- У тебя получится, - расцвела Инес, - непременно, получится. Я верю – очень-очень, очень…Ты такая хорошая! И ты замечательный художник! Особенно пейзажи – они такие экспрессивные!
- Ничего особенного, всего лишь бордо, кофе, банки с красками и ёлка чеков.
- А мне нравится. И вообще куда смотрят эти мужчины!
Софи мутновато взглянула на нее, плеснула в остатки кофе вина, бросила под ноги лист ватмана, неспешно вылила на него содержимое чашки, несколько раз шаркнула туфлями и, схватив со стола пепельницу, быстрыми и нервными движениями окурков набросала собственный портрет, будто бы только что отразившийся в свежей воде придорожной лужи. Затем вытащила из кепи английскую булавку и, приложив лист, резко вонзила ее в дерево.
- Им нужен азарт, - заключила она, снова скрестив ноги.
Инес, все это время с перебитым дыханием наблюдавшая за столь внезапным порывом, чуть вздрогнула, но не найдя, что ответить, просто впилась своим искренним взглядом в выразительный профиль Софи.
- И превосходство, - продолжила та, опалив кончик очередной сигареты, - Это их пьянит. Пьянит и лишает ощущения воздуха, подменяя его всевозможными схемами и цитатами из книжных хранилищ. А я не могу без воздуха.
- А мне кажется, – очнулась Инес трепетной улыбкой, - когда они влюблены, то похожи на детей – такие милые…
- Большие дети…Сначала они пытаются что-то доказать, или топают ногой; потом убеждают, или выпрашивают; потом довольствуются, и, наконец, начинают ходить в другие театры, на премьеры – познавать новое.
- Постой, а как же тот, из твоей случайности  – он что, как и они?
- Он слишком задумчив, иногда это раздражает. Но ты права, в нем есть тот самый воздух, только холодный. Надеюсь, у Милко с этим все в порядке?
- О нет, он не из их числа, он исключительный – я чувствую.
- Сказочный герой? Вы что были в Opera? И как тебе этот небритый синий шлейф – прихватила кусочек?
- Это было кино, в Christine, какой-то старый, очень красивый фильм, и обязательно про любовь – так романтично!
- С видом на море?.. - прибавила Софи.

Они одновременно закрыли глаза и погрузились в очарование легкой дремы.