Я хочу, чтобы меня помнили

Войнам-интернационалистам - Сергею Вобликову, Виктору Иванову, Андрею Орлову, Льву Горбунову, погибшим в Афганистане, посвящается.


Мне тесно в моем доме с цинковыми стенами и потолком, душно под безмолвной, холодной тяжестью. Хочется выйти отсюда… Увидеть солнце… А впрочем, нет… Теперь мне ничего не хочется… Меня больше нет…Не существует… Я погиб месяц назад в Афганистане. Погиб смертью храбрых, выполняя интернациональный долг. Так, должно быть, сообщили моим родителям. А смерть была глупая… Да и бывает ли она умной? Даже когда знаешь, что суждено умереть, все равно надеешься на благополучный исход. Надежда живет и в простреленном сердце…
Об Афганистане я услышал еще в школе. Мечтал попасть туда, чтобы проверить себя на прочность и при случае совершить подвиг. Только очень хотелось обязательно остаться живым…
Когда меня провожали в армию, Маринка, сидя на моих коленях, нежно гладила своими маленькими руками мою круглую, наголо остриженную голову и приговаривала: "Арбузик мой,я тебя обязательно дождусь. Вернешься, поедем с тобой в Вильнюс, в свадебное путешествие". Ей почему-то хотелось непременно в Вильнюс.
А мама все время, пока мы прощались в аэропорту, утирала припухшие и покрасневшие от слез глаза своим беленьким в горошек платочком и только просила : "Витюшенька, сыночек, ты только кушай там, пожалуйста, да не связывайся ни с кем, а то еще побьют…"
"Ладно тебе, мать, - крепкая рука отца обхватила мои плечи, - голодным не останется, да и в обиду себя не даст. Смотри, какой здоровяк вымахал! Правда, сынок? Ну, иди, ваших вон уже строят. Служи… На службу не навязывайся, но и от службы не бегай. Да пиши почаще… Нам с матерью все спокойней будет…".
Я побежал к строю, поправляя на ходу телогрейку, и еще пару раз оглянулся, но суета аэропорта уже смешала все вокруг. Смешала она и мою тревогу перед неизведанным, оставив лишь какую-то необъяснимую уверенность в том, что попаду обязательно в Афганистан, что услышат еще обо мне мои одноклассники, моя Маринка…
Ровно через полгода, весной восемьдесят седьмого, Афганистан встретил меня в Кабульском аэропорту недобрым обжигающим солнцем. И хотя я ждал этой встречи, она все же получилась внезапной. Всю дорогу, пока летели, в ушах стояла тревожно – заунывная мелодия дутара, в представлении возникали угрюмые афганские горы и безжизненные пески, жаркие бои с душманами. Казалось, я был готов к любым неожиданностям, мог вот сейчас же, сию минуту броситься в схватку и доказать врагам, что они имеют дело с парнями не из робкого десятка. Жаль только, что я не десантник, а всего лишь спец по ремонту бронетанковой техники. Я знал, что здесь убивают, но почему-то не думал об этом или, вернее, не хотел думать. Как-то не верилось. Что это может произойти со мной… И вдруг дутар умолк.
Четверо рослых солдат в выгоревших хэбэшках, шаркая по бетону сапогами, несли к самолету цинковый гроб. Мне показалось, что на их усталых лицах я как-будто увидел серую печать вины.
"В Союз повезут…" – еле слышно обронил рядом мой кореш по учебке Славик Стручков. "В Союз…" – повторил я. И мне почему-то стало неловко за свои недавние мысли. Это были мысли салаги, не нюхавшего пороху. Не так все просто здесь. И все еще, наверно, впереди…
…"Рота, подъе-о-о-м!" – зычный голос дежурного по роте вмиг привел в движение всю нашу просторную палатку. Солдаты сноровисто наматывали портянки, натягивали сапоги, успевая при этом перекинуться парой фраз:
- Витек, ты у сто четырнадцатого рулевое отрегулировал?
- Ага. Сегодня побежит в сопровождение.
- Побежит… Смотри, как бы снова не захромал.
- Не захромает… У меня не захромает…
Дни службы пролетали стремительно, словно наше короткое сибирское лето. И каждый из них нес в себе что-то свое: радость ли или новое испытание. Лица родных и знакомых по гражданке мне людей возникали в беспокойных солдатских снах вперемешку с лицами командиров и товарищей по службе, с наглыми и порой откровенно испуганными физиономиями пленных духов. Кто они, эти люди, хладнокровно убивающие своих земляков, женщин, детей? Неужели не понимают, что ведут бесполезную борьбу? И мы уйдем отсюда, когда будет установлен прочный мир. Ведь ради этого гибнут наши солдаты! И с каждой новой смертью ярость наша будет все нарастать…
О подвиге я уже почти не думал. Некогда было. Думал лишь о  том, чтобы техника, на которой ребята выезжают на задания, не подводила их. И когда в парк пригоняли машины  с красноречивыми отметинами на броне, руки как бы сами тянулись к работе. Торопились, словно хотели оправдать меня, что не был я в том жестоком бою…
…В то утро я получил твое письмо, Маринка. Я любил читать твои письма, хотя в них ты нередко со всей своей обезоруживающей непосредственностью могла брякнуть и такое, что оставалось только качать головой. Как все-таки здорово, что ты у меня есть! Но письмо мне не пришлось дочитать до конца. Надо было ехать выручать забарахливший всего в пяти километрах от части БТР. Это было последнее твое письмо…
Поехали на "эмтэошке" ( машина технического обслуживания) втроем: я, взводный и мой кореш Стручок. По дороге Стручок напевал свою любимую "Яблоки на снегу", а взводный изредка настороженно поглядывал на свисающие почти над самой дорогой скалы, будто чувствовал, что за ним наблюдают чьи-то зоркие глаза…
Неисправность оказалась пустяковой, но решили все же отбуксировать БТР в парк. Стручок уже начал прилаживать буксир, как вдруг…
Я услышал только первый выстрел и успел увидеть падающего навзничь Стручка.
Нет, мама, мне не было больно. Смерть моя была легкой…
И вот теперь этот тесный цинковый дом… Знали ли мы, за что погибаем? Да. Мы выполняли приказ… Мы охраняли наши южные рубежи… Пусть я погиб в девятнадцать лет, я знаю, что отдал жизнь за Родину…
… Глухие удары мерзлых комьев земли над моей головой были последними звуками из мира живых…Теперь я в ином мире… Но я хочу, чтобы меня помнили…




Рецензии
Пронзительно. Форма хороша.

Галина Кравец   24.01.2018 15:23     Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.