Большая охота ч. 1

    Если по нашей вине погибнет синий кит и другие представители его рода, можем ли мы рассчитывать на сохранение рода человеческого? Если мы способны закрыть глаза на жестокое обращение с китами, которое когда-нибудь приведет к смерти последнего из них, может быть, мы закроем глаза и на жестокое обращение с нашими двуногими собратьями?
                ( Виктор Шеффер, американский биолог)

Китобойная флотилия «Владивосток» терпела бедствие. Её не трепали тайфуны, не разнесло по океану пятнадцать её «малышей» - китобойцев, никоторый из них не был выброшен на скалы, и никого не раздавил в смертельных объятьях пресловутый кракен или другая какая каракатица. И все-таки флотилия терпела бедствие, потому что вторую неделю, будто слепая, рыскала в тумане и за все это время не взяла ни одного кита. И хотя рейсовый план практически был выполнен, никто не отменял планов месячного и квартального. Тем более, что выполнение каждого из них сулило экипажу изрядную премию.

     Капитан-директор ежедневно по нескольку раз собирал совещания комсостава, топал ногами и молотил кулаками по столу, требуя от синоптиков погоды, а те сбились с ног и перестали спать, толкаясь день и ночь вокруг своей невозмутимой «Ладоги», стараясь выцарапать из машины эту чертову погоду, но… Спутники сверху показывали, что стоит флотилии чуточку, на десяток-другой миль, отвернуть к западу или, наоборот, на восток, к американским берегам - и там её ждут солнышко и полная благодать. А вообще спутникам было наплевать на китобоев и на китов, за которыми флотилия рыскала.

Киты тоже чихать не хотели на хлопоты китобоев и на туманы – также. Для них была бы еда, и они ползали по традиционным путям-дорожкам - с севера на юг, с востока к западу и обратно - и невдомек им было, что туман многим из них продлевает жизни. Хотя бы на пару недель.

Большая часть команды - и самой китобазы, и «малышей» мучилась вовсе не из-за планов. Её терзала хандра - от безделья, от скуки. Люди уже оглохли от беспрерывного рева тифонов, подающих туманные сигналы, они стали злы и раздражительны. Раздельщики сутками напролет дулись в карты, проигрывая уже заработанное и что ещё заработать предстоит.  Некоторые счастливчики, из тех, что «срывали банк», паковали чемоданы, чтобы с первым же транспортом улизнуть на берег - а чего тут маяться, если уже денег куры не клюют. Ходили слухи, что двое или трое парней проиграли тысяч по шесть-семь, а один мастер разделки выиграл 60 тысяч (в то славное время новенькая «Волга» стоила около пяти тысяч деревянных).

    Временами, совсем одурев от безделья, раздельщики выползали из своих нор на разделочные палубы. До получаса, а то и дольше топтались в кованых сапожищах возле бортов, опираясь, как на посохи, на фленшерные ножи, бездумно разглядывая туман за бортом. Иногда автоматически, словно роботы, доставали из-за голенищ точильные бруски, также автоматически чиркали ими по лезвиям своих секир, похожих на хоккейные клюшки, после этого убирали точила назад, в сапоги и разбредались по каютам.

В тревоге пребывали и штурмана китобазы. За эти проклятые недели они ни разу не видели звезд над головами и не имели точного представления о своем местонахождении. Проходимость радиоволн, как назло, была отвратительной – видимо, из-за магнитных бурь, - и определения с помощью системы дальней радионавигации «Лоран» были даже не приблизительными. Доверять им можно было не больше, чем навигационному счислению. Потому и штурмана оказались в немилости у «босса», как за глаза называли капитан-директора.

Самой расхожей шуткой на базе стала строчка из веселой песенки –«то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет…», исполнить которую почитал за обязанность всякий несиноптик, встречая где-нибудь на палубах или в помещениях судна кого-то из синоптической группы. Противно и жестоко. Все ведь понимали, что дело вовсе не в синоптиках.

    Вдобавок ко всему на флотилии вдруг вылезла продовольственная проблема. В течение предыдущих месяцев питавшаяся «от пуза» команда в последнее время - уж недели три - стала видеть на столах только гречу да китовое мясо - гречку с мясом, гречку «так» - да пампушки-булочки с кофе по утрам.

    Уже не первую путину снабжение продуктами обеих «северных» флотилий – «Владивосток» и «Дальний Восток» - обеспечивал хоть и старенький, но вполне надежный  теплоходик «Павел Соловьев». Обычно он брал продукты в канадском Ванкувере и в должное время доставлял китобоям, поскольку большую часть путины охотились они близ американских берегов - от Аляски до Калифорнии. И все были довольны.

    Свинью им подложил ещё один «земеля» - дальневосточный танкер «Мозырь». В один прекрасный летний день танкер этот, сдав в Ванкувере груз нефти, на выходе из порта помыл свои емкости - танки и продукты помывки, скалотину, выкатал за борт, ещё не миновав территориальные воды канадских партнеров. Партнеры, конечно, танкер быстренько арестовали, вернули его в порт, и капитан «Мозыря» стал за решеткой дожидаться решения суда. И поделом бы ему: не сори в чужом доме. Хотя грамотные люди на базе говорили, что тут дело не чисто, что все дело в большой политике.
 
    Незадолго до означенного времени на другой стороне Тихого океана дорогие наши друзья  из северной Кореи арестовали американский пароход «Пуэбло», признали его шпионом, накрепко привязали в своем порту и ну давай разоблачать. Американские хозяева «Пуэбло» на это обиделись и прислали к берегам Кореи свои «канонерки» - крейсер и фрегат. Мы, конечно, тоже не лаптем щи хлебали, а наш Тихоокеанский флот был тогда покруче 6-го американского. Наши послали в район корейского конфликта сторожевой корабль, который и крейсерам мог бы задать  перца. Но тут, на другой стороне, и подвернулся злосчастный «Мозырь». Канадские партнеры американцам вовсе близкая родня, и на всякий случай запретили заходы всех советских судов во все канадские порты. На неопределенное время. Хотя говорили, что «Мозырь» вообще ничего не нарушал.

Незадачливый трудяга «Павел Соловьев» только-только подгребал к Ванкуверу за очередной порцией харчей, когда случился этот казус. И пришлось тихоходу «Паше» развернуться на 180; и шлепать через весь самый Тихий океан до Владивостока и, уже с отечественными продуктами, - обратно. А ему, с его «парадным» ходом в 11 узлов, при благоприятных условиях требовалось на все про все два месяца с гаком. И к моменту, с которого начался наш разговор, полезная и питательная для организма гречка даже любителям ее уже в глотку не лезла. Люди по инерции в определенные часы являлись в столовые и кают-кампании, брезгливо копошились вилками в тарелках, затем выпивали чай или компот или что там на третье и вставали из-за столов. И напрасно капитан с замполитом личным примером демонстрировали, что жизнь прекрасна, и, давясь, глотали обеды и ужины. На команду это не действовало. Команда перешла на одноразовое питание - завтраки, когда подавались булочки с кофе.

Однако оказалось, и это ещё не беда. Худшее наступило, когда на всей флотилии не осталось ни крупинки соли. Вокруг пересоленный океан, а соли, тем не менее, нет. Теперь уже и утренние пампушки из пресного теста стали казаться несъедобными. Но хуже всего было все-таки отсутствие китов, а вернее - вынужденное безделье. Сказывались, конечно, и пять месяцев, уже прошедшие от начала путины, а тут ещё это. Что называется, одно к одному. Поэтому люди были постоянно на взводе, ссорились по пустякам, а то и вовсе без поводов. Померещится кому-то, что на него глянули не так или слушают не тем ухом - вот и ссора, едва не до кулаков. Народ-то всё крутой, ядреный.


II
Вчера вечером мы с Толей Костырко, третьим штурманом, поцапались. Да что там поцапались - подрались. Тоже из-за пустяка. И окажись мы один на один, как знать, чем бы все кончилось.

    Каждый вечер от пяти до семи, до ужина то есть, мы собираемся в каюте у Тимофеича, второго помощника, на посиделки. Тут, на базе, все своими командами гуртуются, чтоб от тоски не свихнуться. К Тимофеичу приходят все штурмана, кроме старпома (у них своя «лушпайка» - при капитане), пожарник, он же пятый помощник, Седов, начальник первого отдела Слава Приходько,  кадровик Просин, начальник рации и все синоптики, правда, без начальницы Дарьи Антоновны. Тётя Даша или Ламантина, как её тут за глаза прозывают, предпочитает общество главмеха Олендского. А тут все публика молодая, оторванная, как говорит кэп. Если не считать Просина, молодящегося перестарка. Ему сорок лет, но лицо у него сморщенное, как у старого гнома, отчего он жутко страдает. И чего он только не делает, чтобы от морщин избавиться: и зарядку по утрам и вечерам, а то и днем на баке «крыльями» машет, и маски, говорят, накладывает разные, - и все не впрок. А до женского общества он большой охотник. Вот и приходит туда, где женщин побольше. До дюжины народу набьется, и всем вроде, место есть, все при деле.

    Вообще-то на это время моя вахта приходится, но старпом на пару часов подменяет меня на мостике, зато на утренней вахте я возвращаю ему должок, стою один, хотя, по Уставу судовой службы, утреннюю вахту должен нести старпом вместе с четвертым.

    Кстати, пора представиться. Я - четвертый штурман на базе. Поначалу был на «малышах», прошлым летом ходил вторым на «Закаленном», а нынче накладка вышла. По нелепой случайности от своего корабля отстал и шел к нему пассажиром на «Гуманном» (кстати, в компании с синоптической группой). И едва мы догнали флотилию возле Камчатки, как Тащеев, капитан-директор, выдернул меня, будто морковку, вместе с синоптиками на базу и «посадил» на должность четвертого. Я сперва было на дыбки: а как же «Закаленный» без меня, незаменимого; тем более, что и должность у меня там выше. Но кэп отрезал: не ерепенься, мол, мне здесь четвертый позарез нужен, а на «Закаленный» уже нашли «фигуру» (он любит «фигурально» выражаться), и в деньгах ты здесь не потеряешь, если не выиграешь. В общем, пришлось хвост поджать - поди, не согласись с капитан-директором - и выполнять работу «главного звездочета» флотилии, как меня тут прозывают. Чем, вообще-то, я потихоньку горжусь. Фактически я контролирую перемещение всей флотилии в продолжение всей путины - с помощью Солнца и звезд, что только и возможно на моей вахте. В основном.

    У китобоев я полтора года, а до  того, после Таллинской мореходки, три года в пароходстве «молотил», успел даже «длинный» диплом выработать - штурмана дальнего плавания, но только справки о плавании собрал, а корочки поменять все как-то не получается. Однако меня и с «маленьким» дипломом здесь уважают - я это потрохами чувствую.

    Вчера сбор у Тимофеича был особый - по случаю тезоименитства хозяина. Тридцать три ему стукнуло. Говорят, возраст Христа.

    Когда я пришел, там уже дым стоял коромыслом. Откуда что взялось. Видимо, все сообща из своих заначек стол собирали. Был даже торт, от которого к моему появлению лишь малая толика осталась. Играла музыка, непонятно какая за гомоном голосов, но никто, конечно, не танцевал. Да и негде было. Все сидели по диванам, обнявшись, кто с кем. Бутылок на столе было много, большинство уже опустошенные.

    - Место главному звездочету! - завидев меня, перекрыл всех Тимофеич. Ростом маленький, едва ли метр шестьдесят, лицом на чукчу смахивает, но голосище!.. С таким голосом глашатаем служить или цирковым конферансье - как их там? – шпрехшталмейстером. Кстати, он и поет здорово, под свою гитару. Но тут явно не до песен было.

      Все потеснились, втиснули меня между Славкой Приходько и радисткой Леной Ухановой. До моего прихода у них со Славкой, видимо, шел тесный диалог. Однако недовольства никто не выказал.

    Кто-то сразу налил в стакан шампанское и поставил передо мной - за здоровье хозяина, дескать. Я, однако, отказался: мне ещё вахту стоять, - вручил через стол имениннику подарок - зуб кашалота, с выжженной на нем шхуной (а что ещё?), и принялся за еду. Еда состояла главным образом из консервов и кофе, давно уже остывшего, да вот остатка торта  - его мне Рита Гамаюнова придвинула, инженер-синоптик, заместительница тети Даши.

    Мне сразу стало хорошо, уютно как-то.  Сидеть бы еще рядом с Ритой.  И тут я услышал голос Костырко - тот разместился справа от Славки.

    - А по-моему, - вещал Толик медленно и рассудительно, - мореходная астрономия становится мертвой наукой. Это мы все секстаном звезды ловим, а на военном флоте, почитай, на самом задрипанном катеришке, уже приборы спутниковой навигации стоят. Нажал на кнопку - чик-чирик - и место твое как на блюдечке, с точностью да трех метров. И ноу проблемз. Скоро, думаю, и у нас так же будет. Вспомните, как с локаторами было… - и это говорит штурман!

    - На, убоже, что мне не гоже, - прервал я монолог Костырко, оставив свой кусок торта.

    - А ты, что ли, против, Костик? – по-за Славкиной спиной спросил меня третий. Хотя, как я понял, и весь этот спич мне предназначался. - Мне кажется, по приходе домой ты свою астролябию можешь в антикварную лавку сдать. Или бичу какому задарить - тот за цветмет пузырь выторгует. Из чего там твой персональный секстан - из латуни, кажется. Она нынче в большой цене.

    - Ты, Толь, на грубость нараваисси, - я начинал злиться от этого разговора и тона, каким говорил Костырко. Чего он хочет? Или хмель ударил в голову? - Ты сам-то веришь в этот бред: астрономия - мертвая наука. Ты когда секстан в руках держал? Год назад, когда четвертым был?

    - А что толку от твоего секстана? Две недели шарахаемся, как слепые котята.

    - К утру будет ясная погода, вот увидите, - неожиданно вступил синоптик Коля Отавин.

    - Да не в этом дело, - начинал закипать я. - Дело в спутниковых навигаторах и прочих продвинутых технарях. Ты можешь объяснить, - обратился я к Костырко, -  почему так получается: чем больше техники на судах, чем больше технарей, тем больше аварий происходит? И каких аварий! Да потому что для них, вроде тебя, астрономия с навигацией стали мертвыми науками. Потому что они азы судовождения стали забывать, а то и вовсе забыли. А на кой, если ящик висит на переборке. Чик-чирик! Это как японские школьники со своими компьютерами - таблицу умножения напрочь забыли. Так они хоть техникой своей пользоваться умеют. А наши… Ты, наверное, уже не помнишь, в какую там дырочку в секстане заглядывать. Сам ещё салага, а корчишь из себя матерого китобоя, - съехал я до оскорбления.

    После этих слов Костырко вскочил с дивана и, опершись левой рукой о плечо сидевшего между нами Славки, правой двинул мне в подбородок. Неожиданно как-то, подло. Я тоже вскочил и уже через Славкину голову левым боковым завалил третьего на диван. У него из носа брызнула кровь, завизжали женщины, Славка поднялся между нами. Цепляя посуду, я вылез из-за стола и едва не бегом пустился на мостик. Погуляли… Стыдно, хоть провались. Вернулся назад. Все как на привидение воззрились. Подошел к третьему, подал руку:

    - Извини, Толик, погорячился.

    Тот вяло ответил на рукопожатие: - Ничего, - другой рукой он зажимал нос платком.

                *  *  *

        -  Что так рано? - удивился старпом, когда я поднялся в рубку.

- Да так, - говорю, - нагулялись. Скука там.

Лаврентьич, явно обрадованный скорым моим возвращением, поспешил в свою компанию, к старшим командирам флотилии. Я вернулся к вахте, принялся осматривать горизонт, хотя никакого горизонта за туманом не было видно. Правда, уже различима была волна перед форштевнем. Возможно, и впрямь к утру развиднеется.

Я совсем успокоился, даже запел потихоньку - я частенько напеваю про себя во время вахт - время идет быстрее: «Ну что тебе сказать про Сахалин…». По рубке медведем топает Васька Гузий, мой вахтенный матрос, и тоже мурлычет что-то. Обычно он поет: «Ихалы козаки эх да по дорозе…». Авторулевой пощелкивал слегка, исправно выполняя его работу.

    Едва я промычал один куплет, в рубку зашла Рита, стала рядом, спросила строго:

- За что ты его так?

- А ты не слышала нашего разговора?

          -  Нет. Там, по-моему, никто никого не слышал. Каждый слушал себя.

-   Ну не скажи. Мы с Петровичем очень хорошо друг друга слышали. Не пойму только, откуда у него такая неприязнь ко мне. Может к тебе ревнует? Он тебе в любви не объяснялся, случаем?

        - Мне тут уже многие объяснялись. Такие все любвеобильные. И все как на подбор холостые.

- А ты?

-   Держусь пока. Что-то глаз ни за кого не цепляется. Так за что же ты его?

- По техническим разногласиям.

-   Если все технические разногласия кулаками разрешать, что от базы останется? Наверное, нас, синоптиков, следовало привязать к позорной мачте и закидать камнями. Как виновников плохой погоды. Но ведь мы даем капитану районы с хорошей погодой, так он не идет туда. Ему киты нужны. А китам чихать на наши проблемы, китам нужна кормежка. И идут они…

- Сейчас их в Калифорнийском заливе надо брать, - забыв о такте, прервал я Риту. - Сентябрь - месяц родов у кашалотов. А они там рожают, близ Калифорнии.

- Откуда ты это взял?

-   Я недавно книжку одну прочел. Очень интересную и полезную для нашего брата. «Год кита» называется. Виктора Шеффера. Только ее в русском переводе нет, и наши славные китобои в основном своему опыту доверяют.

- А почему ты не сказал об этом капитану?

- Зачем? Ну что такое книжка какого-то американца, да еще в пересказе четвертого штурмана, в сравнении с опытом Героя Труда Кузнецова или самого капитан-директора Тащеева? Или гарпунера-наставника нашего Коли Железнова. Засмеют. И ведь…  они же там роженицы, с малышами, а мы их хлопать будем.

          - Да уж, ради планов наши будут хлопать без разбора. И так уже сколько случаев…

         Я промолчал, не желая продолжать тему, от которой накатывало раздражение вперемешку со слезой.

- А ты не жалеешь, что сюда, на флотилию попал? – вновь заговорила Рита. - Ты ведь прежде в пароходстве работал?

- Не знаю, что и сказать. Я еще в мореходке мечту лелеял - китобоем стать. Это ж такая слава! Кстати, я в контору устраивался, в Управление Китофлота - на флотилию «Слава». Хотя ее  уже давно расформировали, базу на вечный якорь на Чуркином мысу поставили. Как отдел кадров. Вернее кузницу. Ей на смену сразу две новенькие базы пришли – «Дальний Восток» и наша. Но я с выходом в первый рейс протабанил. По весне в зональных соревнованиях участвовал и в первом же бою рассечение получил - так меня парниша из Благовещенска боднул. Накрасили меня зеленкой, а через день физиономию мою разнесло – сам себя узнавать перестал. Аллергия вдруг объявилась. На зеленку и на йод. Выход в море, конечно, зарубили. И вылечить не могли. Чего только не выписывали. Как подопытную свинку разными снадобьями мазали. Покуда я это дело вообще не прекратил. Сам вылечился. Не знаю, что меня надоумило – будто голос свыше. Спускался к бухте – я на Первой Речке, на сопке у одной бабули квартировал, возле горбольницы. Черпал бидончиком морскую воду, дома кипятил ее и лицо окунал – почти в кипяток…

- Так ты, значит, боксер? И как же ты мог Петровича?..

- Забылся, Рита, вскипел. Уж очень больно он меня зацепил да и ударил первым. Реакция сработала. И за астрономию обидно. Мертвая наука, видите ли. А ты, сама-то не жалеешь, что здесь оказалась? По-моему, женщинам вообще в море трудно.

- Некоторым очень даже не трудно и не скучно. Нашей тете Даше, к примеру. А мне китов жалко. Если бы не диссертация, я бы, наверное, ушла.

- А я иногда жалею, что меня с китобойца сюда, на базу забрали. Там как-то веселее жилось. Хоть и народу мало и каюта на двоих и штивает - спать, пристегнувшись, приходится, - и женщин там совсем нет, и Риты нет Гамаюновой.

- Это комплимент?

- Неуклюжий?

- Оригинальный. Спасибо.

- На здоровье. А китов мне тоже жалко. Представляешь, забьют его, всадят иногда штук пять гарпунов, тянут лебедкой к борту, еще живого, а он так от боли - не то кричит, не то зубами скрипит. Я так и не понял, как может кашалот скрипеть зубами, если они только на нижней челюсти растут. Или они кричат все-таки? И какую боль должны они испытывать, такие гиганты!

- Я слышала, что, возможно, уже в следующем году охоту на китов запретят. Я так буду рада, если это произойдет.

- Я, наверное, тоже порадуюсь, хотя…

- Что «хотя»?

- А ты представляешь, что наши пять флотилий дают государству, и вдруг лишиться всего этого? Но это не главное, по-моему. Что тогда будет с Колей Железновым, Лембитом Ярвисом, Петькой Кругликовым и остальными гарпунерами - их сотни. Ведь ничего другого, как бить китов, они не умеют. Нам-то что? Штурман, он и в Африке штурман. Мы хоть к рыбакам, хоть назад, в пароходство. А этих даже матросами не возьмут, потому что большинство из них глухие, как пробки, и пенсию им платить не станут - молодые еще. А у них семьи.

- Ты смотри, какой заботливый! Да они свои семьи на года уже обеспечили, все эти Кругликовы и Кузнецовы. А кто не обеспечил, тот еще не глухой - найдет работу.

- Вот и поговорили. Кофе хочешь?

- Хочу.

- Василь Михалыч, - окликнул я матроса, клевавшего носом справа от нас. Вечно он клюет, а говорят, лучшим марсовым матросом на флотилии был, в гарпунеры собирался.

- Аюшки, - отозвался Гузий из своего угла. - Пора смену поднимать? - он оглянулся назад, на часы.

- Смену еще рано, а вот кофейку бы организовать.

- Как обычно?

- Да, покрепче и без сахара.

- Сей момент, - Вася затопал в штурманскую.

- У тебя есть девушка? - вдруг спросила Рита, когда за Василием затворилась дверь.

- Была. А теперь и не знаю. Разнесло нас как-то. Разошлись, как в море корабли. Она год или два назад мореходку должна была закончить. Наверное, тоже штурманит где-нибудь.

- Как интересно! Расскажи о ней.

- Ты случаем фильм такой не видела – «Девушка и море»? Приторно-романтическое кино. Это, вроде, про нее, как бы на основе действительных событий. Хотя действительного там - только имя героини. Вера ее зовут. Все остальное - блажь.

- А ты расскажи про действительность.

- Долго рассказывать, а вахта кончается. Мне еще журнал заполнять. Если хочешь, заходи после вахты ко мне. В любви объяснятся не буду, не бойся.

- Я тебе неинтересна?

- Честно?

- Разумеется.

- Я тебя боюсь.

- Вот так раз. Это отчего такие страхи?

- Мне кажется, ты гораздо умнее меня, а я опасаюсь умных женщин. Вон Вася кофий нам спроворил.

- Но приглашение-то остается в силе?

- Конечно.

- Я приду.