Глава 5

               
Глава 5
                Московская олимпиада – никто не сомневался, что это будут самые честные, самые грандиозные и самые результативные спортивные состязания, какие только можно себе вообразить. Знай наших! Было вбухано много сил и народных денежек, а самые главные конкуренты (спортсмены из США) взяли и не приехали. Такой облом. Пыжились, из кожи вон лезли, мечтая продемонстрировать очевидные преимущества социалистической системы. Все мало-мальски годные для пропаганды средства были запущены на полную катушку. Мировой империализм во главе с Соединенными Штатами продолжал угрожать ядерными боеголовками. Даже всеобщий спортивный праздник умудрились превратить в арену для политических баталий. Но мы им покажем! И ведь показали! Улетающий олимпийский Мишка даже спустя десятки лет будет вызывать слёзы умиления.

            Несмотря на скандальную шумиху, развернутую в средствах массовой информации вокруг Московской олимпиады. И старательное замалчивание смерти Высоцкого, скорбная весть молниеносно разлетелась по стране. Многие отказывались верить в смерть поэта, но хорошо понимали – невозможно жить на таком звенящем нерве. Уход был предопределен. Совершенно незнакомые люди выражали друг другу сочувствие. Вы слышали!? Неужели это правда!? Высоцкий умер, то и дело слышалось в автобусах и магазинах. Значит, удалось зацепить этому человеку в душе каждого соотечественника какаю-то самую верную струнку.


            Как известно жизнь не стоит на месте. Через год Максим окончил школу и по совету родителей подал документы в политехнический. Поступить в высшую школу было делом непростым. Матвеев испытал настоящую эйфорию, увидев свою фамилию в списке счастливчиков, зачисленных в институт. Учитель Коробейников оказался прав, теперь призыва на срочную службу старательно избегали. Из Афганистана стали поступать первые цинковые гробы. Как водится, по стране блуждали устрашающие слухи об огромных потерях, о том, что высшее командование скрывает истинные цифры. Подливали масла в огонь вести от вездесущего «армянского радио» по стране ползли рассказы о страшных зверствах афганских моджахедов. На кухнях горожан всё чаще слышалось глухое недовольство. Зачем надо было туда лезть?! Что мы там забыли?

           Максим был зачислен, и в полной мере оценил свою удачу. Он с удовольствием окунулся в беззаботную среду советского студенчества. Это была совсем другая жизнь. Стипендии всегда не хватало, но родителям не составляло большого труда подкидывать пару-тройку десятирублёвых купюр, что тут же превращало непривередливого студента в миллионера на час. Устраивались шумные вечеринки, и червонцы к утру разлетались. Процесс практически не прерывался, так как обязательно подоспеет денежный перевод кому-то из друзей. Отрываться от коллектива в те годы было непринято. От избытка молодых сил и какой-то безотчётной радости бытия, Максим стал завсегдатаем тусовки. Ему было интересно всё. Уехать в другой город и жить в общежитии считалось поступить по-взрослому. И такая взрослая жизнь ему нравилась.

            Однажды, в коридоре института, Максим столкнулся с секретарём комсомольской организации. Они познакомился, когда Матвеев вставал на учёт. Козловский махнул ему рукой:

            – Матвеев, зайди минут через десять ко мне в комитет, дело есть.

            Максим зашёл.

            – Матвеев, я тут внимательно изучил твоё личное дело, посоветовался с товарищами, и мы решили оказать тебе доверие и назначить секретарём курса.

            Максим вспомнил историю с выборами в школе и сразу понял, что ни с какими товарищами Козловский не советовался. Поэтому глядя в глаза комсомольскому лидеру института, с самым серьёзным видом заявил:

            – Спасибо за доверие моим товарищам, но я вынужден отказаться.

            Козловский вальяжно откинулся на спинку кресла. Смерил первокурсника с ног до головы холодным взглядом и сказал:

            – Тааак! Дурака валяешь?

            – Отчего же. Не готов нести ответственность только и всего.

            – А я вижу дурака из себя строишь. Напрасно. Не с того начинаешь, Матвеев.

            – Ну что ты, товарищ Козловский. Я действительно ещё недостаточно освоился в новой для себя обстановке и не могу взять на себя такую ответственность. Надо осмотреться.

            – Смотри. Смотри. Только я два раза не предлагаю.

            Козловский слегка прищурил глаза и продолжал, не моргая, изучать Максима. Матвеев выдержал паузу и сказал:

            – Я пойду.

            – Иди, иди.

            Выходя из кабинета Максима так и подмывало, выкинуть какую-нибудь каверзу, но он сдержал себя. Спиной чувствовал, что Козловский продолжает сверлит его тяжёлым взглядом. Не только Максим, уже многие комсомольцы понимали, что некогда могучее молодёжное движение превратилось в пустую формальность. В фальшивую ролевую игру. Рядовым членам организации от этого было ни холодно, ни жарко. Комсомольские лидеры пользовались немалыми привилегиями и такие преференции привлекали целую армию активных карьеристов. Козловский был из карьеристов и тоже всё понимал. Матвеев гордился, что устоял перед соблазном. Это было первое взрослое решение. И он с улыбкой закрыл за собой массивную деверь секретариата.

            Через неделю состоялось отчётно-выборное комсомольское собрание. Максим с Борькой хотели отсидеться на галёрке актового зала. Но их оттуда попёрли:
             – Э, не ребята. Первокурсники сидят на первых рядах.
             – Давайте, не задерживайте старших.
             – Галёрку ещё заслужить надо.
              Это были дипломники. Ничего не оставалось, пришлось перейти вперёд. Козловский уже привычно устроился в президиуме и ждал, пока зал утихомирится. Он не забыл строптивого студента и с холодной улыбкой проследил, как Матвеев шёл по узкому проходу и устроился в пятом ряду. Секретарь не видел ничего зазорного в том, что он собирает свою команду, так делали все. Полагаться на мнение рядовых комсомольцев ему и в голову не могло прийти. Он сам получил эту должность, когда старшего товарища перевели в горком комсомола. Козловский даже не сомневался в том, что его переизберут на новый срок. Он видел эти унылые взгляды, собрались из-под палки, какой активности ждать от таких людей. Сегодня он встряхнёт этих равнодушных шалопаев. Привыкли на чужом горбу выезжать. Совсем обленились или запачкаться боятся. Что ещё хуже – презирают. Понимал секретарь, но ничего не мог с этим поделать. Сломалась махина, а где та деталь, которая срочно требует замены, никто не знал. Опытные товарищи молчали, оберегая свой номенклатурный статус, а молодые равнодушно наблюдали. Надолго ли хватит? И чем всё закончится? Козловский отогнал ненужные мысли, махнул рукой одной знакомой девушке и усадил вести протокол. Без задержки утвердили протокол собрания, и секретарь вышел к трибуне, чтобы зачитать свой доклад о проделанной работе. Говорил уверенно, с положенным в таких случаях сдержанным огоньком в голосе. Вишенку он приберёг напоследок. Козловский, как хороший театральный актёр, выдержал паузу и обведя глазами актовый зал, сказал:

            – Друзья мои! Я конечно же рад пополнению. От души поздравляю вас с зачислением! Но мне прискорбно, что среди первокурсников встречаются такие инфантильные личности, как Максим Матвеев. Ему была оказана честь возглавить комсомольскую ячейку своего потока. Он повёл себя довольно строптиво. Что же это получается, товарищи!? Если каждый будет пренебрежительно относиться к обязанностям комсомольца, что из этого выйдет. Это несерьёзно. Во что тогда превратится наша организация?

            Зал оживился, студенты стали искать глазами провинившегося. Было интересно увидеть, кто это такой смелый, чтобы нарываться на отчисление. Козловский остался доволен произведенным эффектом, и продолжил, так же твёрдо, но с нотками примирения в голосе:

             – Для начала я предлагаю поставить на вид, первокурснику Максиму Матвееву. Надеюсь, он сделает правильные выводы и пересмотрит формальное отношение к званию комсомольца. Что сказали бы о нас наши старшие товарищи. Вспомните как сражались комсомольцы на фронтах Великой Отечественной войны. Отдавали свои молодые жизни за наше светлое будущее. И вам должно быть стыдно за своё малодушие, товарищ Матвеев.

            Знал Козловский куда следует бить, закончил своё выступление на самой высокой ноте. И сорвал аплодисменты. Не ожидая такого подвоха, Максим вспыхнул и подался вперёд. Заметив это движение, Борька Тениальный одёрнул друга и, наклонив голову, шепнул в самое ухо:

            – Брось, плевать на него. Ты же видишь типичный козёл, выслуживается. И фамилия у него подходящая. Он же гад специально тебя провоцирует.

            Максим сжал кулаки от негодования, но остался сидеть на месте. Борька прав, Козловский типичный карьерист. Чем же Максим мог ему приглянуться, разве он похож на лизоблюда и бесхребетного исполнителя. Максим ещё больше расстроился от таких мыслей. Из разных концов актового зала раздались одиночные крики с предложением переизбрать Козловского на новый срок, и осудить комсомольца Матвеева. Козловский уже два года руководил комсомольской организацией института и результат его бурной деятельности давал свои плоды, какая ни есть, а поддержка у него была. Матвеев мог бы наломать дров, но Борька прав, нарываться на конфликт не имело никакого смысла. Несмотря на то, что в груди у Максима клокотало, он продолжал сидеть на своём месте. Неприятно, но делать нечего, надо переждать.

            По сложившейся в те годы традиции, студентов отправили на картошку. На тех, кто пытался уклониться от всеобщей трудовой повинности, смотрели с пренебрежением. Даже номенклатурные работники не позволяли отлынивать своим деткам. Они полагали, что их нерадивые отпрыски не переломятся, поработав в поле наравне со всеми. Барские замашки тщательно скрывались, хотя вывеска самого справедливого общества заметно потускнела. Установился некий молчаливый сговор. Верхи врали всё откровеннее, а низы делали вид, что верят. Пока не объявили гласность, ещё не знали, можно ли спорить с начальством или до сих пор опасно. Опытные товарищи помалкивали и дружно кивали на собраниях: одобрям, мол, всё. Не сомневайтесь – Слава КПСС! Обывателей веселила такая игра, а напрасно.

            Сдерживать естественное расслоение общества становилось всё труднее, но оно ещё не достигло критической отметки. Никто уже не верил в лозунги о социальной справедливости. Даже бабушки высмеивали своих стариков: «Вечно ты куда-нибудь вступишь, то в говно, то в партию». Только молодое поколение наслаждалось преимуществом возраста. Каждый выходной пригородные электрички брали штурмом. Комсомольским собраниям предпочитали туристические вылазки с тяжёлыми рюкзаками и гитарами наперевес. Сельская молодежь массово стремилась уехать из деревни на любую ударную стройку. И выполнять сезонную работу в колхозы привлекали студентов в качестве дешёвой рабочей силы. Горожанам было полезно примерить на себя шкуру сельского труженика. После работы в поле, благоустроенные квартиры казались величайшим достижением советского строя. Разумно!? Разумно. Только о проведении серьёзных преобразований боялись не только говорить серьёзно, а даже думать.

            Слова Приютина о развале Советского Союза окажутся пророческими. По стране ходило огромное количество политических анекдотов. Когда провожали в последний путь самого доброго из кремлёвских сказочников, придворные оконфузились. На глазах миллионов телезрителей уронили гроб с телом дорогого Леонида Ильича. Присутствующие вздрогнули. Плохая примета. Так и получилось, у могильщиков ещё будет возможность потренироваться. Кремлёвские старцы одни за другим начали покидать сей бренный мир.